Из книги: "Белов В.Н. «Кавалерист-девица» глазами современников. Библиографическое исследование печатных источников XIX – начала ХХ вв. о Надежде Андреевне Дуровой./ В.Н.Белов, Елабуга, Издание Елабужского Отделения Русского Географического Общества, 2014. – 311 с."
Северная пчела. Газета политическая и литературная, № 174, Суббота, 5-го Августа 1839.
Русская литература.
- Гудишки. Сочинение Александрова (Дуровой). Четыре части. С.Петербург. В типографии Штаба отдельного Корпуса Внутренней Стражи. 1839 г., в 12 д.л., с портретом.
- Повести и рассказы, сочинение Александрова (Дуровой). В 4-х частях. Часть первая. С.Петербург. В типографии Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи. 1839 г., в 12 д.л., 233 стр.
Приятно видеть, что Девица-Кавалерист, после издания в свет своих Записок, не отказалась от литературных занятий. Собственные записки ее, как картина жизни действительной, могли подлежать литературному суду только в отношении языка и слога; но Гудишки и Повести, как создания воображения, требуют суда иного, именно в отношении к творчеству. Здесь господин Александров вполне является писателем, и следовательно вполне подвергается критике. Будем откровенны: Гудишки и Нурмена много уступают прежним сочинениям Девицы-кавалериста. Это не удивительно: где она описывала себя, где слово было только отголоском внутренней жизни, там она не могла не возбудить к себе участия, и там самое изложение не могло быть холодно, безжизненно. Что же мы видим в Гудишках и Нурмене? Два странные предания, одно Литовское, другое Татарское, предания, описанные не тем бойким пером, которым мы так любовались, предания рассказанные с бесчисленным множеством утомительных подробностей, и переполненные многословия. Умолчим о несообразностях; они не могут быть более или менее извинительны; лучше заметим с удовольствием, что в обоих книгах есть места, написанные с большим чувством; они заставляют даже забывать читателя о недостатках целого. Места эти именно и хороши потому, что автор был верен самому себе. Надобно заметить еще о слоге Александрова. Главный недостаток его – многословие и небрежность в отделке, чего легко можно избегнуть при соблюдении известных условий. В настоящее время некоторые веруют безусловно в несправедливую мысль, что должно писать так, как говоришь, т.е. что не должно быть ни какого различия между языком книжным и народным. Непреложная истина, что книжный язык должен по возможности приближаться к современному языку, потому что тем самым он приобретает силу, но неопровержима также истина, что разговорный язык не может быть целиком передаваем бумаге. Причина простая и всем известная: речь, произносимая устами человека, исчезает мгновенно, следовательно исчезают вместе с ней шероховатости и неправильности, которые на письме нетерпимы ни под каким видом. Изустная речь может быть сильна, прекрасна, но переносимая на бумагу, она потребует эстетической отделки. Нельзя же выгнать словесность из области изящных искусств! Потому нет ни одного образованного языка, в котором выражение книжное и народное было бы слито. Возьмите в доказательство французский разговорный язык: он доведен до высокой степени совершенства, и сравните его с французским же языком книжным. большая разница! А между тем этот язык мог бы вмещать в себе и то и другое выражение. Всякое произведение слова должно быть изящно. Притом мысль о приближении книжного языка к народному, мысль совсем не новая: на ней основал Ломоносов преобразование русского языка, а Карамзин слога, и все литераторы следовали этой мысли, коль скоро совершенное исполнение ее оказывалось возможным.
И так, если наружную одежду мыслей Г.Александрова отделать эстетически, она много от того выиграет. Естественность, неотъемлемое достоинство этого писателя, останется неприкосновенною; румянить ее незачем, а придать ей привлекательную наружность можно и должно.
Мы думаем, что настоящая область Г.Александрова, как писателя – действительная жизнь, жизнь современная. В этой области он может быть полным хозяином-распорядителем. За материалами дело не станет. Возьмите быт наших провинциальных помещиков, жителей уездных городов, разверните перед нами картину военной жизни, и будьте уверены, что ваши создания будут прекрасны. А ведь все это очень хорошо знакомо автору! В подтверждение наших слов укажем на повесть: Серный ключ. В чем главное ее достоинство? В рассказе, особенно в ведении и заключении, как выражаются наши почтенные риторы. Ротмистр Лепин и исправница Лязовецкая оживляют весь рассказ; потребуйте рассказать дело без них, выйдет не то. Может быть мы ошибаемся в нашем предположении, но говорим это от искреннего желания успехов Г.Александрову на литературном поприще. Кто не ошибался в жизни!
К Гудишкам приложен портрет автора-гусара той эпохи, когда ему было 18 лет от роду.