Метка: Елабужский уезд

История и культура населения Елабужского края в раннеананьинскую эпоху /VIII-VI вв. до н.э./

Археология и топонимия Елабужского края

Из книги 
"Белов В.Н. (Сост.). Очерки духовной и просветительской жизни 
Елабуги и уезда (разное). Серия «Духовная жизнь Елабуги – по страницам Вятских Епархиальных Ведомостей 1867-1916 гг.». Елабуга, Издание Елабужского 
Отделения Русского Географического Общества, 2016. –  с.340"

ВЕВ, 1912, № 11, 15  марта. Отдел неофициальный. Стр.295-299

Вспомогательными средствами в религиозно-просветительской деятельности духовенства 3 благочиннического округа Елабужского уезда были распространение книг и брошюр религиозно-нравственного характра на инородческом языке и устройство миссионерской экскурсии. Сотрудником духовенства в первом был миссионер-книгоноша. Это крестьянин из инородцев – вотяков Алнашского прихода, довольно начитанный  и уже с многолетним опытом в деле проповеди среди своих сородичей.  Деятельность его определена особой инструкцией. по инструкции он должен посещать в приходах благочиния инородческие селения для бесед и притом должен распространять среди них инородческую литературу. Поездка его по приходам благочиния определяется каждый раз назначаемым ему маршрутом, с указанием времени. какое он должен провести в каждом приходе. По прибытии в село, он является к приходскому священнику и остается в его распоряжении то время, какое указано в маршруте. В каждом приходе посещает те селения, какие указаны будут приходским священником и, по его указанию, ведет беседы с инородцами как общие. так и семейные. За каждый день ведет дневник, с указанием, в каком селении был, о чем беседовал и сколько было слушателей. По объезде селений прихода, книгоноша является к священнику и показывает ему свой дневник, а священник о деятельности его, с указанием селений и числа бесед, произведенных им, записывает в выданную ему книгу. Деятельность книгоноши, по отзыву духовенства, весьма плодотворна. Инородцы с большим вниманием выслушивают его беседы и охотно собираются на них, так что число слушателей местами доходит до 300.

С миссионерскою же целью, летом 1911 года была предпринята, под руководством и личным наблюдением местного благочинного, экскурсия из состава духовенства округа. Население  в приходах  благочиния смешанное: русское и вотяки. Вотяки мало слыхали проповеди Слова Божия на своем родном языке, а богослужения никогда. Хотя многие из среды духовенства знают вотский язык и ведут беседы с инородцами, но не имеют достаточного навыка в миссионерском деле по креплению в умах инородцев сознания истинности и спасительности Христовой веры. Поэтому  из состава местного духовенства, знающего вотский язык, предположено было организовать миссионерскую экскурсию, которая должна была посетить приходы и некоторые селения инородческие для проповеди Слова Божия с совершением богослужения на родном языке инородцев. В состав экскурсии был приглашен, как опытный в деле миссии среди инородцев, помощник Епархиального миссионера Андреев, от которого все участники экскурсии могли бы поучиться в деле ведения миссионерских бесед. В организации экскурсии преследовалось несколько целей: 1) Преподать инородцам на родном их языке вполне цельное понятие о единой истиной и спасительной вере Христовой и поселить в сознании их необходимость жить согласно сей вере. Соответственно сей цели были заблаговременно распределены темы для поучений между участниками экскурсии.  2) Сплотить всех знающих инородческий язык членов духовенства округа между собой. в целях развития местной миссии в округе, и дать им возможность практически ознакомиться со всеми миссионерскими средствами, в целях большего воздействия Христианской проповеди на инородцев. 3) Выяснить. насколько удобопонятны богослужебные книги – переводы для вотяков применительно к местному наречию их. 4) ознакомить псаломщиков, знающих вотский язык, с пением церковных песнопений на вотском языке.

Для участия в пении при богослужениях был организован хор из псаломщиков, знающих вотский язык. По получении разрешения Его Превосходительства разослан был причтам благочиния маршрут с указанием приходов и селений, которые должна была посетить экскурсия. С 18 июня все участники экскурсии собрались в селе Алнашах, где целый день прошел в необходимых приготовлениях. В состав экскурсии, кроме местного благочинного и помощника Епархиального Миссионера, вошли священники: села Малой Воложки Стефан Ефимов и села Омги Иоанн Поздеев, диакон села Большой Пудги Кондрат Павлов, псаломщики: села Алнаш Василий Соколов, села Варзиатчей Георгий Васильев, села Троицкого запрещенный священник Иоанн Старков и учитель земской школы Прокопий Горохов, как руководитель пения. В состав экскурсии был взят и миссионер – книгоноша, как для практического ознакомления в ведении беседы, так и для распространения путем продажи инородческих книг и брошюр. 19 июня было совершено в селе Алнашах первое богослужение на вотском языке при громадном стечении инородцев. Литургию, как в Алнашах, так и в следующих селах совершали соборне при участии местных священников. Пред Литургией была всегда первая беседа, а за Литургией поучение после Евангелия, за причастным стихом – вторая беседа, которая длилась всегда не менее полутора часа. Если храм не вмещал всех слушателей, то вторая беседа во многих селах велась в церковной ограде. Торжественное совершение богослужения, стройное и приятное пение привлекали повсюду массу народа. Народ с глубоким вниманием прослушивал проповеди, не смотря на продолжительность богослужения с произношением проповедей, каковое обыкновенно кончалось около 2-х часов пополудни. После непродолжительного отдыха участники экскурсии обыкновенно в 4 часа пополудни отправлялись в следующий приход и по пути посещали обыкновенно два селения, где служили соборне молебны при участии приходского духовенства с произношением трех проповедей того же содержания, как и в храме. На служение молебна и на проповеди в каждом селении уходило времени около 3 часов. В попутных селениях (инородческих) обыкновенно собирался народ и из окрестных селений в огромном количестве, ждал даже до позднего вечера, так как обыкновенно во втором селении приходилось совершать богослужение и вести беседы до самой полночи. В следующее село участники экскурсии обыкновенно приезжали к началу утреннего богослужения. Следуя во всем ранее намеченной программе, экскурсия посетила за время с 18 по 25 июня следующие приходы: Алнашский, Варзиачинский, Омгинский, Троицкий, Александровский и Можгинский. Попутных селений посещено 13, совершено в них 10 молебнов и 3 всенощных бдения. Произнесено поучений: в храмах 18, в селениях 34.

Экскурсия оказала большое влияние на инородцев, о чем свидетельствует то глубокое внимание, какое проявили инородцы к самой проповеди и к участникам экскурсии. Повсюду инородцы высказывали искреннюю благодарность участникам экскурсии и с большой охотой провожали их на своих лошадях от селения до селения. Что Слово Божие затронуло душу инородцев, видно из того, что слышанная ими проповедь, по отзыву приходского духовенства, стала предметом суждения в инородческих селениях. Благотворное значение имели экскурсия и не только для инородцев. Сами участники ее приобрели необходимый навык в ведении миссионерских бесед и сознание великой пользы от экскурсии. В виду выражаемого повсюду инородцами желания и впредь посещать их, теперь уже считается необходимым и в будущем совершать миссионерские поездки. Приходскому духовенству, которое повсюду участвовало в богослужениях и проповеди в селениях, экскурсия на практике доказала, какое влияние имеет на инородцев проповедь на родном языке. Приходское духовенство также считает в настоящее время необходимым для развития миссии среди инородцев в каждом инородческом приходе при всех удобных случаях совершать богослужение в храме на  инородческом языке, а все совершаемые в инородческих селениях общественные богослужения совершать на этом языке обязательно. Участники экскурсии распределили между собою труд по переводу некоторых песнопений и молитв для служения молебнов на местный инородческий язык. Чтение богослужебных книг – переводов на вотском языке, а равно и пение церковных песнопений по-вотски, требует особого навыка даже для свободно говорящего по-вотски. В виду этого, для совершения богослужения в храме и в приходе необходимо всех псаломщиков и диаконов в инородческих приходах практически ознакомить с чтением и пением, чего можно бы лучше всего достигнуть устройством в благочинии хотя недельных курсов для подготовки псаломщиков и диаконов к чтению и пению по вотски, так как достигнуть этого в недельный срок вполне возможно. надеемся, что с помощью Божией и при дружном содействии приходского духовенства дело просвещения инородцев – вотяков в духе Православной Веры  пойдет в будущем более верным путем и даст благие результаты.

Из книги 
"Белов В.Н. (Сост.). Очерки духовной и просветительской жизни 
Елабуги и уезда (разное). Серия «Духовная жизнь Елабуги – по страницам Вятских Епархиальных Ведомостей 1867-1916 гг.». Елабуга, Издание Елабужского 
Отделения Русского Географического Общества, 2016. –  с.340"

ВЕВ, 1911, № 49, 8 декабря. Отдел неофициальный. Стр. 1039-1050

Всякое растение требует ухода за собою, и семена Божьего учения глохнут в неудобной почве. Мало посадить семя в землю, мало обратить человека в христианство: и там, и здесь, чтобы семя дало нужный плод, необходима наличность благоприятных условий для роста. История христианской проповеди среди инородцев России констатирует как раз обратное: в большинстве случаев только сеяли семя Божье, но никак не ухаживали за ним. В итоге: или «птицы позобаша е», или терпение задавило… Многочисленные отпадения последних десятилетий, преимущественно в магометанство, ярко иллюстрировали ошибки миссионеров. По статистическим сведениям, приведенным, между прочим, в St.-Peterburger Zeitung (№ 16, Январь 16, 1911 г.), в период времени с 17-го апреля1905  года к декабрю 1907 года отпало в Ислам 36299 человек в 14 епархиях Волжско-Уральского края и Западной Сибири. Факт, разумеется, не нуждается в  комментариях. Мотивы этого отступнического движения среди инородцев надо искать, кроме исключительно внешней христианизации их, еще в усиленной пропаганде ислама за последнее время и отчасти в нездоровом влиянии тогдашнего смутного времени. Если не только русские, но и духовные лица переходили, или намеревались перейти в ислам (С.-Петербургские ведомости, 1910 г. № 266), то отпадения инородцев вполне понятны.

Вполне естественно, конечно, что такие печальные результаты миссии обратили на себя внимание миссионеров и заставили их подумать не только о распространении христианства между инородцами, но и, главным образом, об  утверждении его. Вспомнили тогда и старую, но, к сожалению, так часто игнорируемую истину, что материнский язык в богослужении и проповеди – первый шаг к просвещению инородца. Поняли, что недостаточно записать в метрики новопросвещенного инородца и подыскать ему богатого крестного отца; что нужно сверх этого еще осторожно и настойчиво снимать с сердца инородца те нездоровые наслоения прежней веры, которые мы называем остатками язычества или магометанства, суевериями, нравами и обычаями, противными христианству и т.д., что необходимо помочь инородцу найти в своей душе ее природную чистоту, возвратить ей то состояние, которое соответствовало бы характеристике ее древним учителем Церкви, что она «по природе – христианка».

В нашей епархии было циркулярно поддержано Высшим Епархиальным Начальством стремление духовенства  в его пастырской ревности изучить язык своих инородческих паств, чтобы и по отношению к инородцам своего прихода быть пастырем de facto. Во главе инородческой миссии было поставлено лицо, в некотором роде редкость, если принять во внимание знание им практически трех языков – черемисского, татарского и вотского, (на которых именно и говорят инородцы епархии) и теоретически арабского, так необходимого в полемике с мусульманами, главными врагами наших инородцев. Если вспомнить о тех 600 тысячах старокрещеных инородцев Вятской епархии, среди которых есть еще колеблющиеся в православной вере («Колокол», № 1446-й, январь 20, 1911 г.), то остается только радоваться и изучению инородческих языков и в высшей степени подходящему руководителю миссии.

Но знание языков, всякому известно, еще только половина дела, или даже только начало его. Плох тот солдат, имеющий оружие и не умеющий владеть им. Вериться, что труды духовенства на пользу  инородцев не ограничатся только сдачей положенных экзаменов по инородческим языкам, но выразятся и в дальнейшей работе, предварительною ступенью к которой и служит это изучение языков, именно в утверждении христианства среди инородцев.

В настоящее время еще далеко не все инородческие приходы имеют духовенство, знающее их язык; даже среди крещеных татар сравнительно более счастливых в этом отношении, встречаются такие исключения. Есть деревни, которые годами не слышат даже богослужения на родном языке, не говоря уже о проповедях, религиозно-нравственных чтениях и беседах. Каждый поймет, какую громадную пользу в таком случае могут принесть этим приходам предлагаемые им участниками миссионерских экскурсий – богослужения на материнском языке, слова поучений, беседы на волнующие инородцев темы и т.п.

Случается нередко и так, что и знающий язык своей паствы пастырь не пользуется им для цели назидания и утверждения, или по отсутствию инициативы и неумению взяться за дело, или просто по своему нерадению. И в этом случае, миссионерская экскурсия как нельзя лучше помогает первым, показывая им на примере все, что можно сделать в пользу души инородца; а знакомя, далее, миссионера с постановкой дела в приходе, она открывает ему глаза и на деятельность вторых и, вообще, держит миссионера всегда в курсе дела. Я уже не говорю о том высоком подъеме религиозного чувства, которое является в инородцах в результате таких экскурсий. как в знойное лето долгожданный дождь освежает атмосферу и живит природу, так и впечатления от экскурсии желанной и ароматной волной вливаются в душу инородца, отвлекая его от будничных мыслей и дел, встряхивая его духовную природу и оставляя грустно-радостные следы в его сердце.

 

—————————

 

Исходным пунктом нашей нынешней, июньской экскурсии было село Елово, Елабужского уезда, — самое подходящее место для начала экскурсии. Еловский приход почти весь состоит из крещенных татар: из шести селений – четыре крещено-татарские, в самом селе русских сравнительно с крещенами очень незначительный процент. Сообразно этому, и священник и диакон здесь – крещеные татары, получившие образование в Казанской Центральной крещено-татарской школе. Здесь, как и в ближайших окрестных селах, еще живы традиции тех времен, когда сюда часто заглядывал и сам «Бячлей-атей», — о. Василий Тимофеев; здесь подвизались известные и дорогие сердцам инородцев миссионеры Филипп и Борис Гавриловы, большинство здешнего инородческого духовенства и учительского персонала – непосредственные ученики о. Тимофеева. Далее, здесь, только в Елове экскурсия могла найти нужных ей членов, так как ни в одном крещено-татарском приходе нашего уезда  не было летом столько крещенской интеллигенции, как в Елове. Здесь жили в летнее вакационное время из крещеных татар: студент духовной академии и воспитанники духовной семинарии старшего класса – сыновья местного диакона; два слушателя Вятских инородческих курсов старшего класса; ученик духовного училища, готовящийся к поступлению на эти же курсы; окончивший Казанскую инородческую учительскую семинарию, ученик духовного училища и реалист – сыновья местного священника и пять – шесть учителей земских и церковно-приходских школ. За исключением некоторых учителей и малолетних учеников духовного училища, все эти лица вошли в состав экскурсии.

Епархиальный миссионер прибыл в Елово с Мамадышской пристани (13 верст) по «апостольски» — пешком и скромно остановился, было, в мирской избе, но был оттуда приглашен гостеприимным настоятелем к себе. Целый день был посвящен приготовлениям к экскурсии: распределяли обязанности, спевались, размечали стихиры, тропари, ирмосы, намечали список селений, в которые зайдет экскурсия и т.д. каждый запасся дорожным платьем, особенно обувью, годною к «пешему образу хождения». Последняя предусмотрительность оказалась излишней: при первой-же попытке привести в исполнение наше намерение идти пешком, мы потерпели фиаско. Услышав о сем, Верхне-Шурнякцы (Верхний Шурняк – «Шурняк баши» — первая деревня Еловского прихода, служением всенощного бдения в которой мы начали нашу экскурсию) пришли в крайнее удивление а затем и огорчение. Их философия никак не мирилась с мыслью, чтобы «сам о. миссионер» (миссиунир – атей) шел пешком целых 11 верст. Отвергнуть поданных ими лошадей – значило нанести им большую обиду и омрачить их праздник, и поэтому мы, имея еще в виду и экономию времени, уступили просьбам Верхне-Шурнякцев.

По отзывам жителей В.Шурняка, это было первое по своей торжественности богослужение в их деревне. Служил епархиальный миссионер с диаконом – слушателем миссионерских Вятских курсов – о. Аляшевым. Пред и после всенощного бдения, совершенного, разумеется на татарском языке, О. Глезденев обращался со словами увещания к многочисленной толпе собравшихся крещеных татар. Помимо общего наставления в христианском духе, проповедник особенно развивал мысль о необходимости скромного поведения для молодежи, которым, повидимому, последняя здесь не особенно отличается. Тихий июньский вечер, необозримое яровое поле, где шла всенощная, красивый вид окрестных сел и деревень, — все это увеличивало впечатление как от самой службы, так и от слов проповеди на родном языке.

На другой день утром, согласно нашему расписанию, была литургия в с.Елове. О количестве пришедшего народа, (преимущественно крещеных татар), можно судить по тому, что мне, например, с трудом удалось протискаться сквозь эту живую массу, совершенно заполнившую наш обширный, можно сказать, для села храм. В виду того, что в Елове остались еще некоторые противохристианские обычаи, от которых веет многовековой давностью, например, моление в лесу с кашей и т.п., о. миссионер обратился здесь к народу с горячим, убедительным словом по сему поводу. На эту же тему сказал проповедь (без тетрадки) и слушатель Вятских курсов, житель этого села, г. Волков. После литургии был крестный ход в поле и там молебен. Оставшимся временем до отъезда в следующее селение о. миссионер воспользовался для беседы с желающими услышать от него слова наставления крестьянами.

В 4 часа вечера мы были уже в деревне Айталан, этого же прихода, где был совершен молебен с водосвятием и произнесено слово о. Глезденевым против суеверий, которыми еще достаточно сильно грешат вообще крещенные татары.

Дальнейший наш путь лежал через мусульманскую деревню «Дюм-дюм». По предложению о. миссионера, мы прошли пешком через всю деревню, с обнаженными головами и пением на татарском языке священных песнопений. Ни один татарин не допустил себе чего-либо оскорбительного для нас: порядочная толпа высыпавшего на улицы народа совершенно серьезно внимала словам песнопений.

В 7 часов вечера началась всенощная в д. Шурняке, Умякского прихода. Священник Умякской церкви, о. П. Емельянов, инородческий миссионер по 2 округу Елабужского уезда, встретил экскурсию у въезда в деревню вместе с громадной толпой народа. Торжественным крестным ходом прошли  мы по деревне в яровое поле – место богослужения. Здесь такая же обстановка, что и в В. Шурняке: импровизированный иконостас, возвышение, на нем стол и густое кольцо народа. Сослужил о. миссионеру диакон Умякской церкви, голос которого, — propos, очень подходит к характерным, гортанным звукам татарских ектений. Хорошую проповедь сказал здесь второй из бывших с нами слушателей инородческих курсов.

В этом Шурняке, как и во многих других окрестных деревнях, сильно развиты знахарство и ворожба; сметливые «курязяче», «предсказыватели судеб» эксплуатируют, хотя и понемногу, темную деревню. Одна такая «курязяче», пользующаяся известностью в этой деревне, волею судеб попала как-раз против проповедника, и надо было видеть ее смущение при звуках направленной к ней не подозревавшим ничего оратором речи. После всенощной о. Глезденев долго и красноречиво говорил о необходимости распространять и поддерживать Божий мир на земле, причем обращал внимание слушателей на тихую гармонию, разлитую в природе, (были чудные июньские сумерки), которая должна напоминать человеку, царю природы, о таковом же мире и в его душе и т.д., сравнивал современную жизнь с первохристианскими временами и, мимоходом, искусно знакомил слушателей с главными моментами св. истории. Уже поздно вечером мы прибыли в Умяк.

Приход Умякский, состоя из восьми селений, только в двух из них имеет жителями русских, остальные-же деревни – инородческие, при этом две – черемисские. Недалеко еще то время, когда в этом приходе провожали покойников с пением и игрою на скрипке, (напр. в дер. Черкасове), еще год только тому назад упало, сгнив, последнее дерево киреметя на Умякском поле и, думаю,  и теперь каждая крещенка – хозяйка, начиная резать хлеб, не забывает произнести свое «псмялля» (измененное мусульманское «бисмилля» — во имя Бога). Благодаря  настойчивым трудам бывшего здесь недавно священника – миссионера о. Стефана Емельянова, христианство здесь стало проникать и во внутрь инородца, отодвигая остатки язычества и мусульманства в область преданий. От энергичного и знающего преемника о. Стефана можно ожидать, что он закончит дело своего предшественника, этого, так любимого некогда здешними инородцами «Чтапан-атея».

Умякский храм своим тесным помещением, мрачностью и какой-то неуютностью внутри, даже как-то неприятно поражает взор после всех этих поместительных, чистеньких, даже, можно сказать, нарядных храмов этого округа. Можно только утешиться тем, что здешний неутомимый в своей энергии благочинный, ухитрившийся, несмотря на недостаток, или даже отсутствие средств, привести в такое блестящее состояние большинство храмов округа, обещал расширение и ремонт в недалеком будущем и Умякского храма.

В следующей деревне – Черемисский Куклюк (этого-же прихода) служили молебен на черемисском языке. Эти черемисы, конечно, никогда не слыхали богослужения на их языке, и оно явилось для них в высшей степени приятным сюрпризом. Согласно своему обычаю, они, увлекшись, так дружно и так усердно стали вторить предмолебному слову о.Глезденева, (разумеется, сказанного по-черемиски), что пришлось даже их останавливать. Мы, певчие, со своей задачей справились успешно.

Черемисы не отпускали нас, упрашивали служить всенощную, но, к сожалению, мы не могли удовлетворить их. насколько понравился черемисам как самый этот молебен, так и личность о. Глезденева, (как известно, их сородича) и проповеди сего последнего, можно судить хотя-бы потому, что они, уже раз привезши нас из Умяка, не позволили везти нас прибывшим сюда ямщикам следующей деревни, — повезли опять сами, желая по крайней мере в такой форме выразить наполнившие их сердца чувства благодарности. Это была первая и последняя черемисская деревня в нашей экскурсии; она не входила в наш маршрут, и только миссионерской ревности руководителя нашей экскурсии должна быть благодарна эта деревня за такой, без сомнения, яркий, но, к сожалению, непродолжительный луч в их религиозной жизни.

Дальнейшие две деревни – Нижний Куклюк и Атайзы – с чисто крещено-татарским населением. В первой мы служили молебен, и здесь распрощался с экскурсией, испросив благословения у о. миссионера, добровольно сопутствующий нам с самого начала экскурсии – диакон с.Елова. Здесь же вошли в состав экскурсии еще два учителя миссионерских школ, крещеные татары, один из коих Антонов уже почти 25 лет прослужил в миссионерской школе.

Атайзы (мещерякского прихода) встретили нас очень любезно. Красивая деревня, разряженные толпы народа на улицах, более чем подходящее место для богослужения, дивная погода с вечерней прохладой, сменившей невыносимо жаркий день – все это подбодрило нас, уже порядком уставших (четвертая по счету служба в этот день) и богослужение было проведено с тем-же подъемом духа, с таким же одушевлением, как и предыдущие службы.

Недавно в этом Мещеряковском приходе было открыто два штата, при нас еще был один священник – русский. В виду трехсоставности прихода (русские, крещеные татары и вотяки) было бы целесообразным назначить второго священника из крещеных татар, а диакона – вотяка. В Атайзах более чем где-либо сохранились остатки старины: по слухам, здесь живет еще даже обряд  принесения в жертву раз в семь лет коровы. Мещеряковскому диакону (из крещеных татар), при всей его ревности к делу миссии, не под силу бороться с указанными недостатками, и священник – крещеный татарин — был бы здесь очень на месте. В таком же духе высказался, сколько помнится, и настоятель Мещеряковской церкви, кстати, очень участливо встретивший нашу экскурсию.

Далее  пошли две вотские деревни, в которых мы, как и в черемисской, порадовали вотяков молебнами на вотском языке. И опять, четвертой службой в этот день была всенощная в деревне Ново-Гришкино, прихода с. Саралей, или, официально, Козьмодемьянского. Здесь уже началась глушь, та милая сердцу миссионера глушь, где еще наружная цивилизация не коснулась сердца инородца, где царят еще в семьях патриархальные нравы, где высокий кокошник и домашняя ткань одежд не сменилась еще платком и ситцем, где еще видна простая, детская вера в Бога. Прием, который встретили мы здесь, превзошел наши ожидания. Проживающий здесь курсист, ученик о. Глезденева, и учитель местной миссионерской школы много помогли нам в нашей задаче.

Потребность слова Божия в этой глуши очевидно так велика, что и о. миссионер и оба курсиста-проповедника были выслушаны с напряженным вниманием, и публика просила еще о наставлении. Уже после службы прибыл сюда, догоняя нас, один из священников Бемышевского завода этого уезда, миссионерский деятель среди вотяков. С его прибытием и вступлением в наши ряды вышеупомянутых курсиста и миссионерского учителя, экскурсия приняла вид очень внушительный, как по составу, так и по числу.

На следующее утро – молебен в дер. Брюшли, этого же прихода. Крестный ход по деревне показал нам, между прочим, ее огромную величину. Если принять во внимание предыдущую деревню этого прихода, Новогришкино, то существование таких громадных селений крещеных татар в Козьмодемьянском приходе необходимо требует, чтобы вторая священническая вакансия и в этом селе была замещена знающим татарский язык.

Но брюшлинцы и новогришкинцы все-таки счастливее в том отношении своих соседей – тогаевцев (дер. Тогаево, Гаринского прихода), т.к. в Козьмодемьянке дьяконское место занимает все же крещеный татарин, у последних же весь причт – и священник, и диакон, и псаломщик – из русских. Тогаево, кажется, исключительно крещено-татарская деревня Елабужского уезда, лишенная богослужения на родном языке. Надо было видеть, с каким усердием просили тогаевцы после молебна о. миссионера дать им пастыря – инородца. Бесспорно, что в Гарях, если не священник, то диакон из инородцев – необходим. Отслужив далее молебен в вотской деревне Мишкино, мы приехали к месту служения последней в нашей экскурсии всенощной – дер. Старогришкино (Иске бигляш аулы), Челнинского прихода. Не знаю, чем объяснить, но и ново- и старо-гришкинцы удивительный народ по своей религиозности. Несмотря на большое расстояние между их деревнями, они очень схожи между собою любовью ко всему церковному, старинным укладом жизни, своею простой, детской верой и какою-то вековой свежестью духа. Все эти качества, уже давно аттестовавшие гришкинцев с самой лучшей стороны среди прочих крещенцев и обнаружившиеся отчасти и в наше пребывание, были отмечены о. миссионером в его красноречивом слове к ним; констатируя этот факт некоторого преуспеяния их в религиозной жизни, о. миссионер призывал на дело их благословение Божье и убеждал совершенствоваться «от силы в силу». Духовный отец гришкинцев, свящ. П. Гаврилов (инородческий миссионер по 3 округу Елаб. уезда), отметив в своей вдохновенной, не лишенной даже некоторого изящества речи указанные предшествующим оратором успехи своей паствы, просил ее не успокаиваться на этой ступени, а неутомимо продолжать свое христианское дело. Хорошо пел здесь на крещено-татарском языке хор крестьянских мальчиков и девочек – воспитанников местного миссионерского училища. Труды их учителя и заведующего школой, организовавших это в высшей степени симпатичное дело, заслуживают всякой благодарности и поощрения.

На другой день богослужениями в с. Челнах и дер. Монайке мы окончили нашу экскурсию.

Перед отъездом на пристань Тихие горы вся экскурсия собралась в доме настоятеля с. Челнов, вышеупомянутого о. Гаврилова, чтобы в последний раз побеседовать на прощание. Согласно выраженному всеми желанию, был отслужен благодарственный молебен Господу за успешный конец благочестивого дела. Затем, за трапезой, любезно предложенной нам гостеприимным хозяином, о. Глезденев обратился к участникам экскурсии с прощальной речью, в которой он выразил благодарность экскурсантам за их труды в пользу миссионерского дела и надежду, что они и впредь не оставят своих темных братьев – инородцев своим руководством.  По просьбе экскурсантов, о. Глезденеву отвечал речью пишущий сии строки. В этой речи были высказаны чувства благодарности и душевной признательности экскурсантов к своему руководителю, были отмечены любовь и великие труды последнего в пользу инородцев, отеческое, любовное отношение его к экскурсантам и т.д. Третий оратор, о. Гаврилов, указав в своем слове великое значение таких экскурсий, выразил надежду, что нынешняя экскурсия не будет последней, а ежегодно повторяясь, будет содействовать успеху великого дела миссии среди инородцев….

Н. Куглеев.

Из книги 
"Белов В.Н. (Составит.). Елабужский край в составе Вятской епархии — исторические и этнографические материалы. Серия «Духовная жизнь Елабуги – по страницам Вятских Епархиальных Ведомостей 1867-1916 гг.». Елабуга, Издание Елабужского Отделения 
Русского Географического Общества, 2015. –  с. 266"

ВЕВ, отдел неофициальный. 1895, № 19, октября 1-го. Стр.800-805

У вотяков, как и у всех языческих народов, существует культ умерших. Умершие, по понятиям вотяков, живут в загробном мире в таких же в общем условиях, в каких жили на земле. Связь их с оставшимися в живых родственниками не прерывается, а принимает только несколько своеобразный характер. По  смерти человек получает большую силу и власть над живыми людьми: он может наслать болезнь на них и их скотину, наказать неурожаем и т.п. Чтобы избавиться от таких напастей, вотяк время от времени кормит умерших (в этом только и состоит поминовение) и тем задабривает их; тогда они сменяют гнев на милость и не прочь бывают облагодетельствовать здоровьем и богатством тех своих родственников, которые угощают их. Впрочем, не велика у вотяка надежда на благосклонность к нему умершего, а потому он считает за лучшее так поставить дело, чтобы покойник не нашел к нему дороги; таков смысл некоторых обрядов при выносе покойника из дома. Вообще вотяк умерших ставит, кажется, на одну доску с шайтанами. Так. например, обувая покойника в лапти, вотяки, против обыкновения, не перекрещивают веревок спереди ноги и говорят, что делают так «на шайтанскую форму». При поминовении покойников строго запрещается говорить: «осто, козма» — обычное выражение в вотских молитвах, которое крайне не любят и злые духи[1]. Характерно, наконец, в данном отношении, сопоставление слов шай (кладбище), шай-гу (могила), шай-пул (гробовая доска), шайтан (злой дух), очевидно, происходящих от одного корня. Обычай «поминать», т.е. кормить стариков, нисколько не противоречит вышеприведенному мнению: кормят же вотяки и сись-юись^,ев[2], которые несомненно суть злые духи.

Лишь только вотяк помрет, родственники его всеми мерами начинают заботиться, чтобы спровадить его скорее в могилу; один обряжает его, другой наскоро сколачивает гроб, соседи копают могилу, ни мало не заботясь о указанной законом глубине ее. Пока покойник в дому, никто из мужчин того дома не занимается обычными работами. Если, при всей своей торопливости, не успеют схоронить покойника до ночи, его оставляют в дому на ночь и всю ту ночь не спят. Хозяйка печет яйца и колобки, и ими в первый раз поминают умершего[3]. Домашние вотские поминки (кисьтон) всегда устраиваются таким образом. На стоящее у порога корытце, из которого обыкновенно кормят собак, ставят зажженную восковую свечу. Старший из мужиков подходит к корыту, льет в него кумышки и пива, крошит хлеба, яиц и т.п., причем обращается к умершим с такою речью:

«Чэкэ, пересьос, сиелэ, азяд мед усёз. Эн кжты-мыжты. Пудоез животэз дзеч возь. (На-те старики[4], ешьте, пусть упадет перед вами. Обиды нам не делайте. Скотину хорошо берегите).

Юэз нянез кучо-качо эн кельты (На полосах засеянных не оставляйте пустых мест).

Нылэз ниез-но дзеч воз (Детей хорошо берегите).

Азяд мед усёз ини, пересъёс (Пусть упадет пред вами, старики (Предлагаемая пища))».

Прочие члены семьи в это время сидят за столом и ужинают. Одна лишь собака внимательно следит за обрядом поминовения и дожидается, скоро-ли и до нее дойдет очередь поминать стариков. Действительно, вотяки на этот раз даже скликают с улицы собаку, если ее нет в избе, чтобы она подобрала накрошенное в корыто. Как с этим фактом мирится представление вотяков, что они своими поминовениями кормят умерших, положительно непостижимо.

Так как. по понятиям вотяков, люди после смерти живут в общем так же, как и до нее, то они стараются наложить в гроб всякой всячины, чтобы покойник не нуждался в загробном мире ни в чем и не беспокоил живых. Самого его наряжают в теплую одежду и в шапку, кроме того богатые кладут в гроб еще перемену белья и верхней одежды, кочетык – лапти плести, трубку с табаком; бабам кладут серебро, которое они носили на груди и на голове; девушкам умершим – много всякой одежды, так как умершие холостыми на том свете скорее посватаются за тех, кто захватил с собою приданного. Ребятам в рот кладут меду или масла.

Иные при выносе покойника из дома снимают с крюков дверь и прилаживают ее так, чтобы она отворялась не в ту сторону, как прежде. На дворе гроб ставят на обрубок и несколько раз повертывают его на нем. Все это делается для того, чтобы покойник не мог ориентироваться на новосельи и найти дорогу в старое жилище. Когда вынесут покойника из дома, в порог втыкают топор: так бы пусть и смертность пресеклась в этом доме. На кладбище прежде всего бросают в могилу мелкую медную монету, как плату земле (музъем дун) за место, занимаемое гробом. Засыпая гроб в могиле, приговаривают:

«Ым ныр вылад усеем сюез зарни по ахвесь мед луоз. Бер кылем семьядэ дзеч возь, секыт эн кар. (Земля, упавшая на рот и нос тебе, золотом и серебром была бы для тебя. Оставшуюся семью хорошенько береги, тяжело не делай ей).

Аракыдэ удалтытэ, сурдэ удалтытэ (Урожаю дай на кумышку и пиво тебе)».

На могилу бросают яиц и колобков и затем возвращаются домой, где и пируют с родственниками, поминаючи покойника. Поминают его еще в третью, седьмую, сороковую и годовую ночь (непременно ночью). При этих поминовениях кормят не только поминаемого покойника, а и других умерших, которые могут прийти в гости к нему. Последним бросают в окно колобок и просят удовольствоваться им и не отнимать угощения у того покойника, для которого  устроены поминки. Если помер кто-нибудь из взрослых, зимой (иногда через несколько годов после смерти) для него устраивают так называемый йыр пыд сётон (предложение головы и ног) или  йыр пыд сюаи (свадебное пиршество, по поводу предложения покойнику – головы и ног). Обряд этот состоит в том, что режут лошадь или корову и пируют со всеми родственниками, поминая покойника. Мальчишки в это время поют свадебные песни; ночью запрягают лошадей с колокольцами и бубенчиками и везут в лукошке ободранные ноги и голову зарезанной скотины в какое нибудь определенное место, где и выбрасывают все это. Менее состоятельные вотяки для этого обряда покупают на базаре только голову и ноги, а бедные и совсем не исполняют йыр пыд сюан^,а, хотя от него «старик там больно весела живет».

Если с вотяком случится какое-нибудь несчастье в дороге – захворает лошадь, сломается колесо и т.п., он сейчас догадывается, что это «старик поймал его» и тут же устраивает импровизированные поминки.

Все вотяки поминают стариков по домам перед Пасхой и Покровом. Кроме того, в конце августа, где-нибудь в логу поминают их целым обществом. На последние поминки (чэкаськон или уллань сиськон), устраиваемые обыкновенно в ненастный день, когда нельзя работать на поле, ходят только домохозяева; режут корову или лошадь (а в небольших деревнях – овечку), часть ее тут же крошат покойникам, а остальное делят поровну и едят с семейными.

 

Заканчивая свои очерки о религиозных представлениях вотяков и об обрядах, служащих выражением этих представлений, считаем нужным присовокупить следующее замечание. Елабужские некрещеные вотяки, находясь среди многочисленного христианского населения, в значительной степени утратили полноту и целостность своих языческих верований. Иные их обряды потеряли свой внутренний смысл, например, редкий из вотяков скажет что-нибудь определенное о боге Ахташе, хотя все приносят ему жертвы. Другие языческие обряды вотяки уподобляют христианским, напр. свои поминовения — священнодействиям над просфорами во время проскомидии и т.п. Некоторые, наконец, обряды совершенно забываются, напр. вышеописанные обряды при выносе покойника из дома многим вотякам неизвестны. Очевидно, язычество в наших краях на пути к своему упадку, если не в количественном, то в качественном отношении. Весьма желательно, чтобы скорее пришло то время, когда наши очерки, если и будут иметь какое-нибудь значение, то разве для одних только археологов и историков.

Священник Михаил Елабужский.   

[1] Вят. Еп. Вед. за 1894 г. № 20. Стр.651.

[2] Там же, стр.650.

[3] Поминать умерших по вотски бурэ ваины пересьосыз. Однажды только мне привелось услышать от вотяка характерное выражение «восяськиз атаезлы, анаезлы» — помолился он своим (умершим) отцу и матери.

[4] При этому умершие поминаются по именам.

Из книги 
"Белов В.Н. (Составит.). Елабужский край в составе Вятской епархии — исторические и этнографические материалы. Серия «Духовная жизнь Елабуги – по страницам Вятских Епархиальных Ведомостей 1867-1916 гг.». Елабуга, Издание Елабужского Отделения 
Русского Географического Общества, 2015. –  с. 266"

ВЕВ Отдел неофициальный, 1895, № 15, Августа 1-го. Стр. 621-631

Вотские моления бывают общественные и частные. На общественные моления собираются в одно место или несколько деревень или же только жители одного селения. Первого рода общественные моления бывают после паровой пашни, не каждый год. Деревенские моления бывают обязательно не менее 8 раз в год: 1) на овсяном поле после сева. 2) на паровом поле перед паровой пашней (иногда после нее), 3) перед сенокосом на особом отгороженном месте, называемом луд, 4) осенью на молодой озими и 5) четыре раза в мирских шалашах. Кроме этих деревенских молений бывают и экстраординарные.

А. Жрецы

При жертвоприношении читает молитву на частных молениях сам домохозяин или старший женатый сын его; на напольных деревенских молениях – выборное обществом на данный только, единичный случай, лицо; наконец, при молениях многодеревенских, а также в луде и мирских шалашах – особое лицо (восясь), избираемое ворожецом (туно) на всю жизнь. В помощники восясю туно выбирает двух человек, один из которых называется купулкутысь (буквально – в пазухе держащий), а другой – тыр или тусьты-дуры-миськись (моющий чашки и ложки). Они прислугают восясю при молениях. процесс избрания ворожецом восяся и помощников ему довольно интересен. Вот рассказ одного вотяка о том, как в его деревне туно выбирал жрецов.

«Мы ходили молиться в мирской шалаш в соседнюю деревню; потом пожелали построить свой шалаш. Пригласили из Сарапульского уезда за 15 рублей туно указать место для шалаша и выбрать восяся и помощников ему. Когда туно приехал, все собрались в тот дом, где он остановился. Туно встал пред столом, на котором стояла чашка с водой, и стал смотреть в нее. Долго смотрел, потом сказал: «не могу увидать, кого Бог выбирает вав в восяси; придется верно помучиться мне сильно; перевяжите меня по животу полотенцем и стягивайте, насколько хватает у вас сил». Мы так и сделали, он скоро упал навзничь и лежал в обмороке с полчаса. Мы испугались и все стали на колени. Очнувшись, он пригласил желающих разогнуть ему пальцы в кулаке. но из подходивших никто не мог сделать этого. Тогда он сам вызвал из толпы троих по именам. Первый подошел, разогнул указательный палец и был назначен восясем; второй и третий разогнувшие следующие пальцы, были назначены кунул-кутысем и тыром. После этого туно встал, потребовал себе вина и стал пить и пировать».

Кроме выбора жрецов, на обязанности туно лежит еще  отвод, в случае нужды, места для общественного моления. Для этой цели туно носит с собою саблю (палаш), которой и очерчивает новое место для моления. Занимается, наконец, туно лечением посредством наговоров и ворожбой. Ворожит он часто весьма удачно, что объясняется кажется тем, что у него есть чуть ли не в каждой деревне агенты.

Туно утверждает, что с ним часто беседует Бог. Многие вотяки верят этому. Другие напротив, уверены, что ему открывает все шайтан. Но все вообще, если не уважают, то по крайней мере боятся его, и редкий решается ослушаться его советов. Насколько велик его авторитет в дикой вотской среде, показывает следующий факт. Одному вотяку туно сказал: «если хочешь разбогатеть, сожги сначала свой дом». Вотяк, после продолжительного колебания, действительно поджег свой дом, а с ним сгорело еще домов десять.

От туно нужно отличать пельляськись^,я  (буквально – дующий, шептун), который занимается только лечением разного рода средствами.

Б. Моления нескольких деревень в одном месте

Когда вспашут пар, старики нескольких деревень собираются и решают, когда быть общественному богомолению. После этого совета начинают собирать пожертвования на покупку жертвенных животных. В означенный день где-нибудь в перелеску, на веселом месте[1] собираются жители ближайших деревень, без различия пола и возраста. Каждая хозяйка несет хлеб, масла, иные еще – мед. Раскладывают костер и все подходят к нему. Впереди всех в шапке стоит одетый в белую одежду восясь, лицом на юговосток, и читает молитву. Вот эта молитва в русском переводе:

«Боже, услышь нас, молимся Тебе. Сохрани нас в добром счастии, жить бы нам в непрерывном довольстве. Обереги от злых людей, от болезни, от мора. Дай богатства великому Царю подати платить. Дай мне детей, стояли бы они кругом меня, женил бы я их и выдавал замуж. Дай мне скотины полон двор, полно поле; сохрани ее от хищных зверей, от ям и оврагов. Посеянный хлеб родился бы сам 30, 60, и 90 соломою, налился  бы, как ягода, созрел бы, как золото и серебро, (настолько густой,) чтобы белка бегала по нему. Сохрани его от червяка. Дай теплого и мягкого дождя. Ливень и бурю пронеси мимо, пролей над лесом. Во время жатвы было бы у меня семьи по числу соломинок на полосе. Поставить бы мне сноп возле снопа, а на гумне – скирду возле скирды. Во время молотьбы таскать бы мне хлеб в амбар не через (узкие) двери, а прямо через крышу. Имеющие уши слышали бы про мое богатство, и имеющие глаза видели бы его. Сохрани нас, Боже, на лоне твоем (кунулад – за пазухой), под крылом твоим. Воззри оком твоим и на нас и малое моление наше прими за большое. Аминь!»[2]

Во время чтения молитвы восясь по временам снимает шапку, и кланяясь, говорит: «аминь!». Стоящий позади народ кланяется вместе с ним. особый выбранный от общества распорядитель наблюдает за этим;  кто зазевается и не отвесит положенного поклона, тех он тычками приглашает к благоговению; вырывает изо рта трубки у тех, которые не нашли нужным расстаться с этим вотским удовольствием даже во время молитвы. Молодеж часто шалит и бросает сзади чем-нибудь в шапки молящихся. Когда восясь читает молитву, в это время кто-нибудь режет жеребенка, которого кладут головой также на юго-восток. Кровь выпускают в чашку, и часть ее восясь выливает на костер (тыла)[3]. После этого каждый домохозяин подходит к костру, берет частицу хлеба, масла, меду, а также кусочек мяса и все это бросает в огонь. Оставшееся мясо варят и едят. После жеребенка с такими же обрядами «молят» гуся, который дает, по понятиям вотяков, узду жеребенку. Затем приносят в жертву телку. Этих трех животных приносят в жертву Кылчин-Иньмару[4]. Моление завершается принесением в жертву Му-кылчиню черного быка. При жертвоприношении Му-кылчиню жертвенные части бросают не в огонь, а в вырытую яму; в другую яму кладут отбросы от жертвы – кости и т.п. Обе ямы заваливают землею и закрывают чем-нибудь тяжелым, чтобы собаки не разрыли их и не оставили Му-кылчиня без обеда.

Общественное богомоление продолжается несколько дней и ночей подряд. Собственно говоря, молятся очень мало; все же остальное время угощаются, пируют. Молодежь играет, поет песни, распутничает почти без всякого стеснения.

Ранее, при общественных богомолениях, вотяки приносили в жертву даже людей. сами вотяки утверждают, что «старики людей молили». Ныне варварский обычай этот исчез. По крайней мере существование его среди елабужских вотяков нельзя подтвердить никакими доказательствами; даже народная молва, так щедрая на вымыслы и преувеличения, ничего не говорит об этом.

В. Деревенские общественные моления.

Напольные деревенские моления почти ничем не отличаются от вышеописанных молений в одном месте нескольких деревень. Главная особенность этих молений была указана выше, именно: молитву при жертвоприношении читает не восясь, а выборное обществом на единичный данный случай лицо.

1) После яровой пашни приносят в жертву Кылчинь-иньмару на поле телку или двух овец.

2) Пред паровой пашней приносят в жертву на поле ему-же жеребенка, гуся и телку, и Му-кылчиню – черного быка.

3) На молодой озими приносят в жертву Му-кылчиню черного быка. На это богомолье ходят только домохозяева – мужчины; если хозяйствует в доме женщина (вдова при малых детях), то допускается и она. Жертвенным мясом при этом молении позволяется кормить только своих однодеревенцев.

4) Пред сенокосом мужчины молятся Кереметю в особом, огороженном месте, называемом луд; приносят в жертву овцу; молитву читает восясь. Хлеб на это моление приносят всегда пресный.

5) Моления Вож-шуду существенно отличаются от вышеписанных молений. Общественные моления ему совершаются в мирских шалашах (будзим квала). Шалаш – это четырехстенное строение без пола и потолка с небольшим отверстием в крыше для прохода дыма. Дверь из мирского шалаша всегда обращена на юг; наблюдается также  при постройке его, чтобы вблизи текла на юг река или ручей. среди шалаша подвешивается на железном крюке котел, а под ним разводится огонь, на который и бросают жертвенные части. В мирском шалаше молятся четыре раза в год, и каждое моление имеет особое название: сызил-юон[5] — осенний праздник; называется осенним, хотя и совершается зимою, между Николиным днем и Крещением; вэй-юон – масляничный праздник, акашка-юон – пасхальный праздник и гужем-юон – летний праздник, после Петрова дня.

Когда старики решат, в какой день начать праздник, жители деревни сносят к восясю нужную для жертвы провизию. В назначенный день, после обеда, иногда поздним вечером, восясь приносит в шалаш каравай хлеба, говядину, бурак пива и бутылку кумышки (или вина) и ставит все это на стол, стоящий посреди шалаша и покрытый скатертью и ветками (зимою еловыми ветками, пасхой – вербовыми, а летом – березовыми). Вместе с восясем приходят в шалаш все, кто пожелает помолиться с ним. Сначала восясь берет хлеб с говядиной и, оборотившись лицом на север, читает молитву, поднимая и опуская слегка хлеб в руках. Молитва иногда прерывается словами «омин», причем восясь и все присутствующие кланяются. Прочитавши молитву, восясь часть хлеба и говядины бросает в огонь, а остальное кладет на полку, покрытую как и стол, ветвями. Затем берет чашку, наливает в нее кумышки и пива и читает ту же молитву. В третий раз молится с одним только пивом в руках, в четвертый – с одной кумышкой и наконец в пятый – с пустыми руками, причем  молитву заканчивает словами: «до следующего праздника терпи теперь, Вожшуд!». Иные вотяки приносят в мирской шалаш только что заколотых животных и отливают часть крови на огонь, при чем восясь молится:

— Кабыл басьты, Будзим Иньву. Сыче мурт чэж кузмаз. Сёт солы тазалык, эн виситы ини. (Прими моление, великий Иньву. Этот человек пожертвовал (примерно) утку. Дай ему здоровья, не насылай уже болезни.).

Ныне, без кумышки охотников молиться в мирском шалаша стало мало, и восясю иногда приходится подолгу дожидаться, пока соберется хотя немного народу.

7) В иной год, безразлично – летом или зимою, собираются всей деревней молиться Ахташу, приносят в жертву обыкновенно гуся. Определенного места для моления Ахташу не бывает.

8) Наконец, бывают еще непредвиденные деревенские моления. В одно прекрасное утро какой-нибудь старик или туно заявляет: «мне во сне Бог открыл, чтобы в вашей деревне замолили (примерно) солового жеребенка». Вотяки верят подобному откровению и принимаются искать животное означенной масти. Догадливые продавцы запрашивают с них непомерную цену, но тогда уже вотяки за ценой не стоят.

Г. Частные моления.

1) Во дворе у каждого некрещеного вотяка есть свой шалаш (квала). В те дни, когда бывают моления в мирском шалаше, молятся и в частных своим Вожшудам. В частный шалаш ходят молиться  только хозяин с хозяйкой, или же, если у них есть женатый сын, то – последний с молодушкой. Самое моление совершается точно также, как ив мирском шалаше, с тою только разницею, что здесь молитву читает не восясь, а хозяин шалаша. Помолившись, идут домой и дают пить оставшееся от жертвоприношения пиво и кумышку остальным членам семьи, родственникам и соседям. Прежде, чем пить, каждый говорит: «осто, тазалык Вожшуд мед сётоз» т.е. дал бы Вожшуд здоровья.

В шалаше молятся часть и не в праздники, по обещанию или по указанию туно, причем приносят в жертву как домашних, так и диких животных, напр. зайцев, хлухарей, рябчиков, дятлов, диких гусей и уток, щук и т.д.

Бывает, что туно приказывает вотяку принести в жертву Вож-шуду животное, обещанное еще каким-нибудь дедушкой вотяка, давно умершим. Если вотяк не расположен расплачиваться за обещания своих предков, он велит сварить кашу, берет ее и со всей семьей идет молиться в шалаш, прося Вож-шуда подождать нужной и обещанной жертвы. Вож-шуд вероятно забывчив, а вотяк после этого не считает уже нужным напоминать ему о своем обете.

Иногда туно велит принести жертву чужому Вожшуду. Если этот Вожшуд близко, то вотяк действительно идет в указанный шалаш и там приносит в жертву обыкновенно утку с кашей. Если же указанный ворожецом Вожшуд далеко, то вотяк идет в перелесок, нагибает какое-нибудь небольшое деревцо и кладет на вершину его крупы на тряпочке; затем отпускает дерево, и оно, разгибаясь, рассыпает крупу. Обряд этот равносилен принесению жертву Вожшуду.

2. По воскресеньям[6] утром, когда в каждом вотском дому пекут блины, домохозяин выходит во двор со свежеиспеченным блином и, оборотившись лицом на юго-восток, в шапке молится Кылчин-Иньмару. Возвратившись в избу, он бросает блин в печку на огонь (тыла) и садится завтракать.

3) Когда начнет выходить из земли посеянный овес, домохозяин берет лукошко с овсом и первое снесенное в ту весну куриное яйцо и идет на поле. Здесь он разбрасывает овес на полосу, а яйцо закапывает в землю; при этом молится, дал бы Бог такого урожая, чтобы зерна овса были по куриному яйцу. Затем возвращается домой и пирует с семьей и родственниками. Праздник этот называется гер шыд-юон (буквально – праздник пахотных щей).

Священник Михаил Елабужский.

 

[1]  Вообще вотяки для своих богомолений выбирают самые живописные места.

[2] Молитва эта читается вотяками при всех молениях, как общественных, так и частных, безотносительно к тому, какому богу они молятся. Вотяк молится о богатстве – и только о нем одном. Нравственный элемент совершенно отсутствует в его молитве. Хотя в вотском языке и есть слово селык, которым крещеные вотяки заменяют слово наше грех, но, кажется, это – слова не однозвучащие. Вероятно только приспособлено старое слово, значившее в древности нечто иное, к новым христианским понятиям. По крайней мере, когда с вотяком – язычником заговоришь о грехе, он скептически замечает: «какой такой грех? кто видел его? кто встречался с ним?

[3] Глагол тыласько (от слова тыл – огонь) значит: бросаю жертву в огонь.

[4] См. нашу статью «Боги некрещеных вотяков Елабужского уезда» в Вят. Еп. Вед. 1894 г. № 13.

[5] Собственно юон (от юисько – пью) значит пировня. Отсюда видно, что составляет существенную часть вотских праздников.

[6] Елабужские некрещеные вотяки ныне празднуют воскресенье, раньше же праздновали пятницу. Следы такого обычая сохранились в вотских названиях этих дней: пятница называется удмурт-арня (вотский праздник), а воскресенье – дзюч-арня (русский праздник).

Из книги 
"Белов В.Н. (Составит.). Елабужский край в составе Вятской епархии — исторические и этнографические материалы. Серия «Духовная жизнь Елабуги – по страницам Вятских Епархиальных Ведомостей 1867-1916 гг.». Елабуга, Издание Елабужского Отделения 
Русского Географического Общества, 2015. –  с. 266"

ВЕВ Отдел неофициальный, 1894, № 20, октября 15-го, Стр.646-652

Для обозначения понятия «злой дух» вотяк употребляет несколько Синонимических выражений; из них более обыкновенны – шайтан и пэри, менее употребительны — кюйз йырси (длинноволосый), туй чутри, дышмон, явол (искаженное – дьявол). В прежнее время, кажется, с каждым из данных выражений соединялось представление об особом, определенном существе; но нынешние вотяки не только не могут указать различия между всеми этими выражениями, но даже не в состоянии сделать, например, буквальный перевод на русский язык выражения туй чутри.

Не смотря на то, что вотяки побаиваются пэри и не прочь задобрить его умилостивительными жертвами, они все-таки подчас поступают с ним довольно неуважительно, чтобы не сказать больше. В деревнях, где живут некрещеные вотяки, существует обычай изгнания шайтана из деревни, обыкновенно, в ночь на Пасху. Собираются  мужики (главным образом молодежь, но между ними замешиваются бородачи довольно почтенного возраста) в одну из бань и оттуда идут вдоль по всей деревне с неистовым криком, гамом и треском. Подходя к каждому дому, усердно бьют его колотушками, выгоняя шайтана. Иногда, уверяют вотяки, им покажется перепуганный шайтан, бежащий из деревни то кошкой, то собакой. В обыкновенное время шайтану затрудняют доступ в дом, втыкая в потолок и двери ветви можжевельника. Кроме того, вотяк знает еще средство, благодаря которому шайтан не подступится к нему, где бы он ни был. Для этого стоит только носить на шее тряпку с дегтем, которого терпеть не может шайтан, или шайтанову кость (шайтанлэсь лы – особого рода кость, кажется, из ноги овечки). Увидевши этот трофей на шее вотяка, шайтан подумает: «верно, хитер этот вотяк, если убил моего товарища», и постарается  подальше уйти от опасного человека. Бедному шайтану приходится терпеть не только от людей, а даже и от собак и волков. Дело в том, что шайтаны быстро распложаются и могли бы донять человека, если не хитростью, то массой своей. Но их много перелавливают и съедают собаки и волки, оставляя только небольшую кость, которую люди и носят на шее. Как же собака видит шайтана и ловит его, а ты не видишь? Спросишь, бывало, вотяка. «А затем – у ней четыре глаза» (В счет положены еще два желтых пятна над глазами).

Как ни много средств у вотяка избавиться от козней пэри, но все-таки злой и хитрый пэри может улучить свободный момент и, так сказать, ударить вотяка в ахиллесову пяту; он может, например, разбить человека параличом, послать какую-нибудь болезнь на детей его, разрушить бурей его строения, подвести под беду и т.п. Для того, чтобы задобрить пэри, вотяк, как сказано было выше, и приносит ему под час умилостивительную жертву. Это делается таким образом: хватает вотяк первую попавшуюся под руки утку и со словами: «бери, пэри, утку, даю тебе ее, только не мучь меня», бросает ее на воздух. Вот и весь обряд. Утка, понятно, рано или поздно возвращается к хозяину, и таким образом жертва пэри не приносит никому никакого материального ущерба. И волки сыты, и овцы целы. Очевидно, пэри, по понятиям вотяков, не настолько умен, чтобы не придать значения подобной жертве.

Деятельность некоторых пэри ограничена известной сферой, по которой они и получают особые наименования. Так в вотской демонологии существуют:

Абасты, называются иначе муньчо пэри (банный пэри), муньчо мурт (банный человек), муньчо кузё (хозяин бани). Как показывает самое название его, муньчо пэри живет в бане. Это – один из самых злых духов. Но вотяк умеет и его перехитрить. От одного вотяка слышал такой рассказ: «Когда мужики сходят в баню, а бабы еще не ушли мытся, в это время албасты развешивают для просушки в бане свою одежду. Иди тогда в баню; размахнувшись рукою назад от себя, захвати одежду албасты и. не оглядываясь, беги домой. Если оглянешься, албасты покажется тебе зверем и разорвет тебя. Придя домой, положи куда-нибудь с молитвою одежду. Албасты каждый день будет приходить к тебе и с плачем просить тебя возвратить ему одежду. Проси тогда сколько угодно денег, и он натаскает их тебе». – Почему же ты не испробовал этого средства так быстро разбогатеть? спросил я рассказчика. – «Смелости не хватает», ответил он скромно.

Ву пэри (водяной пэри) или иначе ошмес пэри (ключевой пэри), ву-мурт (водяной человек), ву кутысь (держащий воду). Ву-мурты живут семьями в воде в деревнях и занимаются тем же, чем люди. Им вотяки приносят настоящие жертвы, главным образом коз и петухов; но иногда отделываются и обманом. Напр., наклонившись напиться из реки, вотяк иногда для предосторожности бросает в реку траву и говорит: «меня не держи, а вот это держи».

Кенер дурр пэри – пэри, живущий возле прясла.

Сюрэс вож пэри – живущий на распутиях.

Луд пэри – живущий на вольных, диких местах.

Тыл-пэри – бушующий в огне.

Тэл-пэри – действующий в вихре.

Ахшан-пэри – сумеречный пэри; им часто стращают детей.

Туг пэри – пэри хмеля, ломает с похмелья.

Палэс-мурт (не цельный человек) или нюлэс мурт (лесной человек)[1].  Живет в лесу,  иногда принимает вид человека, пирует и играет в деньги на базарах. Подшучивает над зашедшими в лес, сбивает их с дороги, пугает, иногда защекочивает до смерти.  Вообще представления некрещеных вотяков о нюлэс мурте очень сходны с представлениями русских суеверов о лешем.

Сиись-юись (ядущий и пьющий) питается ночью кровью человека, не причиняя ему видимой раны, и этим может до смерти иссушить человека. Чтобы избежать этой печальной участи, иные вотяки болтают в чашке муку с водой, кладут в чашку ложки и ставят на заборный столб со словами: «сись-юисьос, еште и пейте это, ко мне не ходите». Если после этого вотяк увидит тяжелый сон, то, значит, духи не удовлетворились его угощением, и он еще подбавляет им кушанья.

Корка кузё (домовой) и гидь кузё (хозяин скотного двора) – это самые безобидные существа в вотской демонологии. Первый из них живет в домах, второй – в скотном дворе. Если почему-нибудь скотина понравилась ему, он сильно заботиться о ней, кормит ее, воруя даже с этой целью корм у соседей.

Много более, чем злого духа, вотяк боится колдуна, которого называет ибир, или убир, или искаженными русскими именами ведин, еретник. Ибирь портит (сэрэ, ведна) людей, для чего обыкновенно ворует у них одежду и кладет ее к истоку какого-нибудь ручья. Человек начинает от этого без всякой видимой причины сохнуть и умирает. особенно опасны ибиры-женщины; они пьют кровь у скотины и ребят, которых без молитвы уложили спать. Иногда вотяки, при смерти ребенка, спрашивают себя: «кто его съел?». Мужчины —  ибиры менее опасны; более умные из них не пьют кровь, а предпочитают вегетарианскую кухню: гложут верхушку дерева, от чего последнее и начинает сохнуть сверху. Ибиры же едят луну, от чего бывает ущерб ее; но Бог снова творит ее каждый месяц. Ибир может превращаться в домашних и диких животных, иногда его вотяк «видит» летящим по небу в форме огненнаго шара. Тогда следует разорвать на рубахах завязку[2], и сказать просто: «осто козма!» — ибирь упадет на землю. Чаще же всего ибирь превращается в собаку; и мне приводилось видеть, как вотяки с дубинами гонялись за какой-нибудь незнакомой им собакой, подозревая в ней ибира.

Из ибиров есть более хитрые и менее хитрые; поэтому человек, испорченный одним ибиром, может быть вылечен другим. Наиболее хитрые из них называются кылчинь-ибир. Его можно узнать по тому, что у него в каждом глазу по два зрачка – одним он видит людей, другим – бесов.

Особенно страшна  для язычника-вотяка ночь на великую пятницу – кулэм потонюй (ночь выхода мертвых). Тогда Бог дает полную волю всем шайтанам и живым и мертвым ибирам портить людей. Вотяки сильно берегутся в ту ночь, некоторые до петухов совсем не спят, не отпускают никуда ребят, подбирают всю одежду в одно место и караулят ее, накуривают в избе пихтой и кладут на порог и окна рябиновые ветки (пихты, рябины шайтаны и ибиры терпеть не могут). некоторые с шашками и ружьями караулят всю ночь у истоков, ручьев, не принесет ли какой-нибудь ибирь туда одежду портить.

От ибира нужно отличать человека, которого называют шайтан кыл тодысь, знающего какое-то секретное шайтаново слово; благодаря этому слову человек может легко разбогатеть.

«Стоит ли говорить о подобных явно нелепых верованиях?» — подумает, может быть, кто-нибудь из читателей нашего очерка. По нашему мнению – стоит говорить. Прежде чем бороться с заблуждениями, нужно, очевидно, познакомиться с ними. Человек, знающий те религиозные верования, с которыми он думает бороться, во-первых, видит, куда ему нужно направлять удары; во-вторых, скорее войдет в доверие слушателей своих, что мы утверждаем по собственному опыту. Заговорите вы с вотяком прямо: «в каких богов ты веруешь? как поминаешь покойников?» — и он или ничего не ответит, или ответит общими фразами. Но если вы зададите ему какой-нибудь частный вопрос, если покажете ему, что вы в курсе современных религиозных верований его, то он разговорится с вами откровеннее, сообщит вам много интересных подробностей и будет много более склонен выслушать и принять к сведению замечания и возражения с вашей стороны. Не нужно оставлять без внимания самых мелких и нелепых его верований, потому что то, что кажется мелким и нелепым на взгляд интеллигентного человека, может иметь большую цену в глазах полудикаря-вотяка. Не презирать нужно невежества, а считаться с ним. И вот потому-то мы льстим себя надеждою, что наша заметка принесет хотя лепту помощи миссионерам в их святом деле.

Священник Михаил Елабужский.

 

[1] Вотяки других местностей, как это видно из этнографической литературы (Первухин, Верещагин и др.), различают этих существ, но елабужские вотяки, насколько я мог убедится, не делают уже различия между палэс-муртом и нюлэс-муртом.

[2]  Расчетливый вотяк часто вместо пуговиц пришивает к рубахе веревочки, которыми и завязывает ворот.

Из книги 
"Белов В.Н. (Составит.). Елабужский край в составе Вятской епархии — исторические и этнографические материалы. Серия «Духовная жизнь Елабуги – по страницам Вятских Епархиальных Ведомостей 1867-1916 гг.». Елабуга, Издание Елабужского Отделения 
Русского Географического Общества, 2015. –  с. 266"

ВЕВ, Отдел неофициальный. 1894 г, № 13, июля 1-го. Стр.410-413 

Самого главного бога своего некрещеные вотяки называют Будзим иньмар – великий бог[1]. Он живет на небе и непосредственно не оказывает влияния на земную жизнь. Хотя некоторые вотяки и говорят, что Будзим иньмар имеет вид большего человека , но большинство на вопросы: «есть ли у Будзим иньмара тело? ест ли он и пьет ли он?» отвечают: «не знаем этого».

Кыльчин-иньмар (ангел-бог) есть посредственник между Будзим иньмаром и людьми. Он доносит до Будзим иньмара молитвы людей и исполняет приказания его.

Покчи иньмар – малый бог. Его поминают некрещеные вотяки в молитвах своих, но сказать о природе его и действиях его ничего не могут.

Му-кылчин – земной ангел. Некоторые вотяки говорят: под землей находится вода, в воде плавает рыба, на усах ее стоит громадный черный бык и держит на своих рогах землю. Этот бык и есть Му-кылчин, поэтому его называют еще музъем утис ош —  охраняющий землю бык. Другие же просто говорят, что му-кылчин есть земной дух, и называют его еще музъем анай – мать земли. все согласны в том, что Му-кылчин есть главный покровитель посевов.

Ахташ[2] дал земле свет и теперь распоряжается восходом и заходом солнца.

Шунды-мумы —  мать солнца. Она ходит впереди солнца, как черный стакан (стопка) и показывает ему путь. Очевидно некоторые вотяки одухотворяют и солнце. Кстати сказать, что вотяки именем шунды-мумы называют еще одно  маленькое красное нелетающее насекомое, потому что оно горшунды кад – красно, как солнце.

Бер кылчин – последний ангел. Что это за бог, я не мог разузнать. Но ему приносят благодарственную (за дарование детей) жертву родители, когда у них перестают рождаться дети.

Вышеназванные боги занимают главные места на вотском Олимпе. Каждый из них существует в единственном числе.

Булда – это, так сказать, окружной бог, распространяющий свою власть на несколько окружных деревень, где есть некрещеные вотяки. О Булде среди вотяков очень много преданий, и предания эти слишком несогласны одно с другим. Общее в них – это признание Булды главного братом «Николы Березовского». Отделившись от своего брата, Булда пошел в Елабужский уезд. Где он отдыхал или где оставил на жительство сыновей своих, там вотяки и молятся Булде.

Кроме вышеперечисленных, в каждой деревне с некрещеными вотяками есть еще боги – Кереметь и Будзим вож-шуд.

Кереметь называется иначе еще Султан и Луд (последним словом называется также и место, где вотяки молятся Кереметю)[3]. Это бог грозный, он строго наказывает, «ломает» тех вотяков, которые забудут принести ему положенную жертву. проф. И. Смирнов[4] и о. Б.Гаврилов[5] относят кереметя к числу шайтанов – злых духов; но елабужские некрещеные вотяки всегда называют его богом. Среди вотяков общераспространенно мнение, что культ Кереметя вотяки переняли от татар, потому он и называется татарским именем Султан. И в самом деле, не кланялись ли Кереметю татары (может быть болгары камские), когда еще были язычниками?

Будзим вож-шуд – великий вож-шуд (вож-шуд – зеленое, молодое счастие). Живет в мирском шалаше и есть покровитель деревни. Его еще называют почему-то Инь-ву (буквальный перевод – небо и вода) и Мудор.

У каждого некрещеного вотяка – домохозяина есть во дворе свой шалаш, в котором живет также Вож-шуд, покровитель семьи.

Наконец, нужно еще упомянуть о лул-вир сетысь ах. У каждого человека, по верованию вотяков, есть лул-вир сетысь (душу и тело дающий), нечто вроде Ангела-хранителя.

О. Борис Гаврилов утверждает, что мамадышские вотяки почитают бога Осто[6]. Слово осто в молитвах своих поминают и елабужские вотяки. Но слово это, по мнению Проф. И. Смирнова, не есть название бога, а повелительное наклонение (судя по ударению на первом слоге) глагола, значение которого вотяки забыли[7]. Добавим к этому, что вообще в вотских молитвах есть немало слов, не употребляющихся в обыкновенном разговоре и утративших всякое значение (напр. кабыл., козьма, чокэ, кыжтыны-мыжтыны и др.), и что о. Гаврилов в позднейших своих сочинениях придает слову осто несколько иное значение[8].

Многобожие язычников-вотяков Елабужского уезда естественно подвергается влиянию монотеистических верований соседей их – русских, татар и крещеных вотяков. Некоторые вотяки начинают уже доказывать, что они поклоняются одному Богу, только называя Его разными именами. Другие утверждают, что Будда, Вож-шуд, Ахташ и друг. были святыми людьми, жившими в давнее время на земле; а Кылчинь-иньмар – тот же Иисус Христос. все эти увертки слишком нелепы, чтобы относится к ним серъезно. Христианство и мусульманство повлияли также на то, что вотяки не стали уже кланятся идолам, как было сравнительно не так давно[9]. Только в мирских шалашах молятся еще на Мудор туш – бороду бога Мудора, которая делается из камыша и имеет вид небольшой рогожки.

Влияние в частности мусульманства на религиозные представления вотяков сказывается в частом употреблении слова Алла вместо Иньмар (бог).

Священник Михаил Елабужский.

 

[1] Слово бодзим – большой, в приложении к слову иньмар – бог, вотяки обыкновенно изменяют на будзим, чем придается речи некоторый оттенок благоговения. Подобно этому вотяки говорят: будзим квала – великий, мирский молитвенный шалаш; будзим нунал – великий день, пасха; будзим кырезь – гусли – инструмент, употребляющийся при вотских языческих жертвоприношениях. (Здесь  и далее в статье – примечания источника., — В.Б.)

[2] Буквально с татарского – белый камень

[3] Луд значит еще вольный свет, воля; скальес лудын – коровы на воле (ходят). Применительно к этому луд, как прилагательное, означает – дикий, луд дзязег – дикий гусь. И Кереметь, может быть, называется лудом потому, что живет, по мнению вотяков, на вольных местах.

[4] «Известия Казан. Общ. Арх., Истор. и Этногр.». Том VIII. Вып. 2 1890. Стр.238

[5] «Труды IV Археол. съезда в России». Том II. 1891. Стр.85

[6] «Труды IV Археол. съезда в России». Том II. 1891. Стр. 82-83

[7] Рецензия на реферат О. Гаврилова, помещенная в «Из. казан. Арх. Ист. и Этн.» за 1892 г.

[8] «Произведения народной словесности, обряды и поверия вотяков казанской и Вятской губерний». 1880. Стр.143.

«Столетие Вятской губернии» Том II. Стр.563

[9] «Столетие Вятской губернии» Том II. Стр.563

 

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Толь Ф. Настольный словарь для справок по всем отраслям знаний (Справочный энциклопедический лексикон). СПб., 1863 т.2 стр.102

Дурова, Надежда Андреевна, русская писательница первой половины XIX  ст., известная под псевдонимом Александрова; род. 1790 г. в Херсоне, 1806 г. поступила рядовым в уланы, участвовала в походе 1806 г., в битвах при Смоленске и Бородине, в походе 1810 г., после вышла в отставку с чином штаб-ротмистра. Ее литерат. деятельность начин. с 1838 г., когда вышли ее: «Записки девицы кавалериста» и «Год жизни в Петерб., или невзгоды третьего посещения». В 1839 г. Д. напечатала «Записки Александрова (Дуровой), добавление к запискам девицы кавалериста». Кроме того, она написала повести: «Павильон» и «Серный ключ, черкесская повесть» и романы «Гудишки» (4 ч. Спб.), «Клад» (1840), «Угол» (1840) и Ярчук или собака духовидец» (1840). С 1840 г. деятельность г-жи Д. затихла. См. Билевича: «Русск. писательн. XIX в.» в Московск. гор. листке за 1847 г.

Толь Ф. Настольный словарь для справок по всем отраслям знаний (Справочный энциклопедический лексикон). СПб., 1863 т.2 стр.136

Елабуга, уездн. гор. вятской губ., близ слияния р. Тоймы с Камою, с 5 680 ж.; один из лучших и наиболее промышл., гор. губ; здесь 11 заводов, в том числе 1 кожев. и 1 колокольный. Многие жит. занимаются разведением луку. В руках купечества сосредоточ. торговля хлебом и льн. изделиями, идущими через Елабугу на Волгу; значит. торговля с Сибирью, Пермск. и Оренб. краем, и с Москвою. Обществ. банк. В окрестн. много курганов. Время основ. гор. неизвестно; 1780 г. Елабуга была уже назначена уездн. гор.

Елабужский уезд, протяж. 7 962 кв. в. Местность у. – покатая, плоскость, наклонен. к ЮЗ. Гор нет. Гл. реки: Кама, Вятка. Почва преимущ. глинистая, дов. плодородная. Жит. 133 500, в том числе 22 700 магометан, 4 500 язычников; гл. занятие жит. земледелие: озимого собирается до 340 000, ярового 350 000 четв., также сеют лен и коноплю; скотоводство значит.; 1860 г. в у. было лош. 58 000, рог. скота 26 000, овец 107 000, коз 20 000 и ок. 28 000 свиней; заводов 7, в том числе химич. 1, медиплав. 1, стекольн. 2. Крестьянск. промыслы: лесные, добывание камня опоки, рыболовство и пчеловодство. В у. 5 пристаней.