Метка: Ананьинский курган

Пожалуй самая подробная подборка когда-либо публиковавшихся материалов об открытии и исследовании Ананьинского могильника (кургана) близ Елабуги — с середины XIX века до наших дней:

Ананьинский курган

 

Худяков М.Г. История вотского народа (Рукопись, хранящаяся в РНБ в СПБ). Цитируется по изданию: Худяков М.Г. История Камско-Вятского края: Избранные труды. Ижевск: «Удмуртия», 2008. Фрагменты, касающиеся исследования Ананьинского могильника и ананьинской культуры.

Совершенно не подлежит уже никакому сомнению, что в бронзовом веке, то есть в конце II тысячелетия до Р.Х., финны прочно сидели на пространстве Восточно-европейской равнины. С VIII века до Р.Х. нача­лась колонизация греками северных берегов Черного моря. Здесь возник­ли цветущие греческие города — Ольвия, Херсонес, Пантикапей, Тана (при устье Дона). Греки вели обширную торговлю со страной, лежащей к северу от Черноморского побережья. Они вывозили оттуда хлеб и меха. Греческие и скифские предприниматели проникали вглубь страны, далеко на север, и в широких размерах развивали меновую торговлю. Замечательными памятниками этой греко-скифской торговли являют­ся находки, относящиеся к так называемой «Ананьинской» культуре в Нижнем Прикамье. Ананьинская культура дает нам ряд могильников (Муновский, Зуевский, Пьяноборская Рёлка, Ананьинский, Омарский, Урахчинский, Спасско-Затонский, Бирский и т.д.) и городищ (Пижем- ское, Лебяжское, Буйское, Ройское, Аргыжское, Боткинское, Тихогор­ское, Свиногорское, Граханское, Сорочьегорское, Костаревское и др.). В этих могильниках и на городищах найдено большое количество предме­тов эллино-скифского стиля: кинжалы, секиры, бронзовые украшения, стрелы. Имеется целый ряд вещей несомненно греческой фабрикации; оказывается удивительное совпадение между предметами, найденны­ми в Зуевском и Ананьинском могильниках, и предметами из Ольвии (VI в. до P. X.). На Пижемском городище (Вятской губ.) найдена пре­красная гемма греческой работы.

От греков мы имеем и первые письменные свидетельства о финских народах Восточно-европейской равнины. Геродот, знаменитый историкV века, дал в IV книге своей истории яркую картину тогдашней России. По описанию Геродота, в черноморских степях жили скифы. К северу от скифов, в лесной полосе, жили следующие народы, перечисленные Геродотом в направлении с запада на восток: невры, андрофаги, меланхлены, будины, фиссагеты и йирки. Обычно исследователи считают невров за славян, а остальные народы этого перечня — за финнов. Проф. Середонин в своей «Исторической географии» (1916) говорит: «А priori должно допустить, что тогда лесные пространства к востоку от Днеп­ра заняты были финскими племенами, оставившими глубокий след в местных названиях — финские названия встречаются не только в тепе­решних центральных губерниях, где финского населения уже вовсе нет, но даже в губерниях южных, например, Курской, Черниговской; кроме того, немногие данные Геродота и некоторых позднейших писателей о будинах и йирках позволяют видеть в них финнов. На этих основани­ях ряд народов, начиная андрофагами и кончая йирками, считается за финнов».

Названия «андрофаги» и «меланхлены» — не туземные, а гречес­кие: первое из них значит «людоеды», а второе — «черные одежды». Середонин говорит: «У последующих писателей иногда, вместо «анд­рофаги» — людоеды, стоят «амадоки» — сыроядцы; этим выясняется почва, на которой возникло известие о людоедстве… под нашими ши­ротами это явление не наблюдается» (с. 35).

Будинов (вудинов) некоторые исследователи считают за вотяков, а йирков — за югру (угров).

Для центрального пункта греко-скифской торговли в пределах Волж­ско-Камского края наиболее пригодным является Ананьино — место мо­гильника, давшего большое количество греческих фабрикатов и являв­шееся, судя по богатству находок, главным центром страны в отношении торговли. Уже давно было обращено внимание на сходство названий бу- динского города Гелона и Елабуги, в окрестностях которой расположен Ананьинский могильник. Присутствие греческих предметов в прикам- ских могильниках удивительным образом совпадает со старинной тра­дицией, сохранившейся в татарской летописи XVI века,— о том, что Елабуга основана греками. Та же традиция передает греческое название Елабуги словом «окунь». Это сообщение, в свою очередь, переплетается с сообщением Аристотеля о том, что у будинов есть город Карискос, по мнению проф. Середонина, несомненно финское слово. Название это распадается на 2 отдельных слова: «кар» — город и «юш» (в греческой передаче начертание слов не разобрано.— М.Г.) — окунь. Таким об­разом, целый ряд соображений позволяют предполагать, что в районе Ананьинского могильника (близ Елабуги) в VI в. до P. X. действительно был финский город с факторией греко-скифских купцов.

…. В середине I тысячелетия до нашей эры, в VI—V веке, торговые сношения Поволжья с черноморским югом достигли высокого оживления¹⁴. В это время торговля на Черном море находилась в руках греков, которые с VIII века усеяли своими колониями всю южную окра­ину Скифии. Это так называемая Ананьинская эпоха в истории развития древнефинской культуры. Сношения с Черноморским югом продолжа лись в эллинистический и римский период. Это — эпоха Пьяноборской культуры в Волжско-Камском крае. Далее наступает эпоха переселения народов, когда господствует так называемая Чудская культура, вначале бедная памятниками, так как в период вторжения кочевников торговые сношения были прерваны, затем переживающая новый расцвет, когда торговые сношения переходят к персам и затем к болгарам. Чудская культура непосредственно связана с вотскими могильниками и городи­щами в бассейне Вятки.

 

…. Солидные укрепления городищ при их относительно малых разме­рах, промысловый характер охоты, доставляющей огромное количество мехов и кости, положение городищ на торговых путях, наконец, нали­чие предметов иностранного ввоза — все это в достаточной степени обрисовывает картину социального расслоения вотско-комийскош насе­ления Волжско-Камского края в I тысячелетии до P. X. Эти соображе­ния дополняются еще более яркими чертами, извлекаемыми изучением могильников (кладбищ), относящихся к данной эпохе. Наиболее извест­ными из них являются на Волге — Морквашский, на Каме — Кара- кулинский, Пьяноборский, Муновский, Коноваловский, Ананьинский и Котловский; на р. Белой — Бирский; из неисследованных могильников отметим Омарский и Урахчинский на Каме и Спасско-Затонский на Вол­ге. По имени Ананьинского могильника, расположенного в 3 верстах от г. Елабуги, близ д. Ананьино, вся эта культура и эпоха получила назва­ние Ананьинской. Наиболее ценные находки извлечены из могильников Ананьинского (раскопки П.А. Пономарева, 1881 г.), Зуевского (раскопки А.А. Спицына, 1898 г.) и Котловского (раскопки Ф.Д. Нефедова, 1893 г.). Могильный инвентарь заключает в себе предметы высокого качества, да­ющие понятие о том уровне, которого достигала материальная культура у наиболее обеспеченной части населения. Среди предметов выделяется дорогое оружие из бронзы и большое количество женских украшений — предметов моды и роскоши. Почти все эти предметы принадлежат к числу иностранного ввоза и являются изделиями чужеземцев. В ору­жии и украшениях преобладает звериный стиль — тот самый ионийский стиль малоазийского происхождения, который в то время господствовал в Греции и в греческих колониях на северном побережье Черного моря. Некоторые предметы, найденные в Ананьинском и Зуевском могильни­ках, оказываются совершенно тождественными с предметами, добытыми раскопками Б.В. Фармаковского в Ольвии, и ясно обнаруживают свою принадлежность к числу греческих фабрикатов VI столетия до P. X. [1] На костеносных городищах также найдены предметы античного про­изводства, например, на Пижемском городище — полихромная гемма великолепной работы.

Понятно, что такая роскошь была доступна лишь богатому, господ­ствовавшему классу населения. Пижемское городище с античной геммой

 

и другими находками звериного стиля, Аргыжское городище с большим количеством ручных жерновов и также предметами звериного стиля, Со- рочьегорское городище, где найдено роскошное ожерелье из стеклянных пронизок с двумя ядеитовыми дисками (музей Казанского университе­та),— все это говорит о высоком уровне материальной культуры соци­альных верхов. Еще более поразительное расслоение классов наблюда­ется в могильных находках. Погребения Ананьинского могильника дают возможность различить в среде древних насельников этой местности следующие социальные группы: 1) князей или вождей; 2) знатных; 3) простолюдинов и 4) рабов. Каждой группе соответствует особый об­ряд погребения и определенный инвентарь принадлежностей похоронно­го культа и одеяния. Могилы князей изобилуют дорогими бронзовыми предметами иностранного ввоза — оружием и украшениями. Количество и ценность предметов уменьшается соответственно понижению соци­ального уровня покойников, и в могилах рабов мы не находим никаких металлических изделий. Кроме того, вожди подвергались сожжению, а простолюдины и рабы погребались особым способом; знатные лица хо­ронились по способу «частичного погребения» — части тела (голова и руки) их сжигались, остальные части погребались в земле.

Несомненно, что социальное и культурное расслоение населения обуславливалось экономическим господством одного класса над осталь­ными, и князья или вожди были наиболее обеспеченными людьми, со­средотачивавшими в своих руках все богатства страны. Их экономичес­кое господство, дававшее вместе с тем и привилегированное положение, было основано на торговле с иностранцами. Торговля носила характер оптового вывоза пушных товаров, в обмен на которые иностранцы вво­зили изделия утонченной фабрикации, предметы моды и роскоши. Разу­меется, торговый обмен с иностранцами сам по себе не мог иметь иного характера, как только оптового: чужеземные купцы не имели возможнос­ти вести розничный торг по мелочам. Это предполагает концентрацию товаров, предназначенных к вывозу, в определенных складочных пунк­тах и в немногих руках. Заготовить большую партию пушного товара было не под силу рядовому крестьянину-земледельцу: для этого нужны были силы и средства — большие запасы оружия, перевозочные средс­тва и т.д. Осуществить такую задачу можно было только коллективом, которому придана известная организация. Родовые вожди сосредотачи­вали в своих руках богатства и власть, они же пользовались органи­зованным и бесплатным трудом своих подданных, которые доставляли продукты охоты в обязательном порядке, в виде дани, и подвозили их в определенные складочные пункты, в виде повинности. В обмен на пушные меха князья-продавцы получали предметы иностранного ввоза, которые и распределяли среди окрестного населения, не без выгоды для себя. Таким образом, торговый обмен давал определенную прибыль со­циальным верхам и способствовал как накоплению у них значительных средств, так и росту их власти над рядовым населением. Социальное расслоение получило характерное выражение в различии похоронного ритуала для разных общественных групп, в том числе останки вождей торжественно сжигались, а все их парадное вооружение предавалось погребению вместе с пеплом покойного, причем эти похороны вещей совершались с огромным благоговением — предметы тщательно завер­тывались в ткани и в бересту, под них подкладывались дощечки, все вещи располагались в определенном порядке и т.д. Вожди, являвшиеся в то же время торговцами и богачами, блистали дорогим, роскошным оружием — художественно выполненными секирами и т.п., женщины их были украшены ядеитовыми ожерельями, античными геммами, длинны­ми нитями египетских бус, множеством подвесок и бляшек заграничной работы. Предметы моды и роскоши, доступные, конечно, далеко не всем слоям населения, являлись главной статьей ввоза в страну из культурных стран юга. Крестьянская масса вела свое скромное существование, жила тяжелым трудом, а пользу из этого труда извлекали социальные верхи населения.

Расцвет Ананьинской культуры, судя по находкам, относится к VI и V векам до нашей эры. В эту эпоху товарообмен находился в руках гречес­ких предпринимателей, которые обосновались в колониях на северном побережье Черного моря и подчинили своему влиянию всю Скифию и страны, лежавшие к северу от нее, в лесной полосе. Об этой торговле черноморского юга с приуральским севером говорит Геродот в IV книге истории. Древним грекам была известна страна до Уральских гор, у под­ножия которых Геродот помещает плосконосый, скуластый и безволосый народ аргиппеев. Он говорит: «Страна до этих безволосых и народы, по сю сторону ее живущие, хорошо известны. К ним ходят некоторые скифы, от коих, равно как от эллинов из торжища Борисфенеса и про­чих торжищ на Понте, можно легко добыть сведения. Кто из скифов посещает их, тот пользуется для своих деловых сношений семью пере­водчиками и семью языками. Итак, до безволосых страна известна, а о народах, живущих выше их, никто не может сказать с достоверностью ничего, так как они отделены высокими неприступными горами, и никто не переходил через них»¹⁷. Древнегреческие изделия среди находок из Ананьинского и Зуевского могильников являются подтверждением это­го рассказа Геродота о торговых сношениях с жителями Приуральского края.

Геродот дает перечень народов, населявших лесную полосу Восточ­ной Европы. От Карпатских до Уральских гор здесь обитали следующие народы, в направлении с запада на восток: агафирсы, невры, андрофаги, меланхлены, будины и гелоны, фиссагеты и йирки, «другие» скифы и, наконец, — аргиппеи. Различными историками неоднократно произво­дились попытки отождествить эти народы с теми или иными народа­ми, обитавшими позднее в Восточной Европе. Большинство историков считало агафирсов за народ фракийского племени, невров — за славян, аргиппев — за тюрков, андрофагов же, меланхленов, будинов, фиссаге- тов и йирков — за народы финского племени. Еще в начале XIX сто­летия А. Вештомов в «Истории вятчан…» высказал мнение, что будины и гелоны обитали на территории позднейшей Вятской губернии, и что город Гелон находился на месте современной Елабуги¹⁸. Татарская ле­топись Хисамуддина Булгари сохранила старинное предание о том, что Елабуга основана греками и носила в древности название «Сюддум» на греческом языке. Открытие Ананьинского могильника дало неожиданное подтверждение тем связям, которые в древности существовали между греками и Елабужским краем. Наиболее подробно исследовано отноше­ние племенных названий, приведенных у Геродота, к народам финского племени, обитающим в Восточной Европе, проф. Вильгельмом Томаше- ком в его работе «Критика древнейших известий о скифском севере» в «Sitzungsberichte» Венской Академии Наук, том 117 (1888). Томашек отождествляет с вотяками и пермяками геродотовский народ будинов.

Геродот сообщает о будинах следующее: «Будины — народ много­людный, с светлоголубыми глазами и с рыжими волосами. В земле их есть деревянный город по имени Гелон. Каждая сторона городской стены имеет в длину 30 стадий; стена высока, вся из дерева, равно как и дома и храмы будинов. Там есть святилища эллинских божеств со статуями, алтарями и храмами из дерева, а в честь Диониса устраиваются там каждые 2 года празднества с оргиями. Первоначально гелоны были те же эллины, удалившиеся из торговых городов и поселившиеся среди буди­нов. Одни из них говорят на скифском языке, другие на эллинском. Хотя будины ведут такой же образ жизни, как и гелоны, но говорят на языке особом. Будины, туземцы в этой стране, ведут кочевой образ жизни и одни из тамошних народов питаются сосновыми шишками; гелоны, на­против, земледельцы, употребляют в пищу хлеб, занимаются садоводс­твом и не похожи на будинов ни сложением, ни цветом кожи. Впрочем, у эллинов и будины называются гелонами, но это неправильно. Страна их изобилует разнородными лесами. В обширнейшем из лесов находится большое озеро, окруженное болотом и тростником. В озере ловятся вы­дры, бобры и другие животные с четырехугольными мордами; меха их употребляются на опушку для кафтанов, а детородные яйца считаются у будинов целебными против маточной немочи… На всем своем пути через Скифию и Сарматию персы не находили ничего для истребления, так как страны эти были заранее опустошены; но вторгшись в землю будинов, персы напали на деревянное укрепление, которое было совершенно по­кинуто будинами, и сожгли его»¹⁹. Эти сведения Геродота дополняются упоминанием Элиана, со ссылкой на Аристотеля о том, что у будинов был город Кариск (Карюков).

В. Томашек приводит ряд соображений в пользу отождествления эт­нических названий у Геродота с финскими народами Восточной Европы, но его доводы отличаются более остроумием, чем убедительностью. Так, например, в греческом названии андрофагов он видит перевод скифско­го слова, которое он реконструирует как «Март-хвар» и сопоставляет с именем мордвы, давая объяснение не только корню «морд», но вместе с тем и русскому суффиксу «ва» (как в словах «татарва», «голутва» и т.п.). Созвучия названий «будины»и «уд», преобладание среди будинов свет­лой цветности и рыжей окраски волос, сопоставления названия Карюков с вотским словом «кар» (город) и т.п. — еще недостаточно для того, чтобы видеть в будинах вотяков. Судя по описанию страны, приведенной у Геродота, будины и гелоны занимали пространство между Доном и Волгой, где до настоящего времени имеется целый ряд топографических названий, напоминающих о гелонах, тогда как вотяки жили в то время значительно севернее, в районе слияния Камы с Волгой. Предполагать же греческую колонию Гелон в такой отдаленной стране нет никаких ос­нований. Золотые изделия греко-скифской работы не заходили на севере от р. Иргиза и горных отрогов Урала. Существовавшее после открытия Ананьинского могильника предположение о том, что в этой местности было скифское поселение, в настоящее время должно быть окончательно оставлено после выяснения проф. А.М. Тальгреном точных взаимоотно­шений между скифами и ананьинцами.

Эпоха около начала нашей эры (II век до P. X. — II век по P. X.) была тем временем, когда в Волжско-Камском крае господствовала так называемая Пьяноборская культура[2]. Памятники этой культуры найдены в целом ряде пунктов, расположенных по берегу Камы между Сарапулом и Елабугой. Наиболее известными из них являются два могильника близ с. Пьяный (ныне Красный) Бор, открытые Пасынковым в 1880 году. В низовьях Камы могильник этой эпохи находится близ д. Масловки в Лаишевском кантоне, на Волге известен могильник Казанский, распо­ложенный на Стекольном заводе между г. Казанью и Волгой. К северо- востоку от Казани находятся могильники Айшинский на р. Казанке и Атамановский на р. Вятке (близ д. Таршиной). Находки пьяноборской эпохи открыты также близ д. Чумбари в Уржумском уезде и близ по­чинка Безводного (Вахренки) в Яранском уезде. Пьяноборская культура имеет много черт, общих с Ананьинской, и ее можно рассматривать как непосредственное продолжение последней. По времени она совпадает с господством в южнорусских степях сарматов и с распространением рим­ского владычества на берегах Черного моря. Находки античных изделий этой эпохи в пределах Волжско-Камского края довольно многочисленны. Из них отметим бронзовое зеркало с изображением грифона, найденное в Билярске (Казанский Центральный музей) и несколько античных со­судов, найденных в Елабужском уезде (в д. Ахтиал и др. местностях). В Верхнем Прикамье найдено несколько серебряных блюд античной рабо­ты, воспроизведенных в атласе И.Р. Аспелина «Anntiguites du Nord Finno- Ougrien» и в III томе «Русских древностей» Толстого и Кондакова.

Торговые сношения Волжско-Камского края с античным югом пре­кратились в эпоху великого переселения народов, когда кочевники заня­ли южнорусские степи и сделали непроходимыми речные пути. К этой эпохе относится большинство так называемых чудских городищ в Сред­нем Поволжье. Наиболее изученными среди них являются сарапульские городища на Каме, исследованные в 1910—1913 гг. ДА. Беркутовым, и яранские городища на Пижме, исследованные отчасти А.А. Спицыным в 1887 году. Находки показывают, что культура этой эпохи является в своей основе ананьинской  сохраняя общий с нею характер предметов и продолжая варьировать мотивы древнего звериного стиля. По-прежнему в большом употреблении были предметы из кости, но бронза и медь остались лишь в качестве украшений, будучи вытеснены, как материал для орудий, всецело железом. Обычны представления о бедности чуд­ских городищ находками, но не следует забывать, что исследованы они очень слабо (особенно в бывшей Казанской губернии) и что некоторые археологи относились к ним с явным предубеждением (П.А. Пономарев), как к памятникам позднего времени. В действительности, финские го­родища этой эпохи, принадлежавшие бесспорно вотякам, дают в целом довольно богатую картину находок. Правда, здесь отсутствуют изделия античного производства, но все же своеобразные фигурные изображения звериного стиля, шумящие подвески, художественные изображения сти­лизованных птиц в соединении с человеческими и звериными фигурка­ми, оригинальные глиняные статуэтки различных животных и т. п. дают отпечаток разнообразия и богатства культуре этой эпохи. Самым инте­ресным по количеству находок пунктом в эту эпоху являлся Билярск, где костяное производство достигло художественного развития. Среди предметов этого времени необходимо также отметить большое количес­тво различных бус, обычно — привозного происхождения и иноземной работы. Из Яранских городищ наиболее богатыми по находкам являются Нижневотское, Ижевское и Еманаевское²⁰.

 

 

 

[1] Ананьинская коллекция П.П. Пономарева находится в музее Казанского университета, Зу­евская коллекция А.А. Спицына — в Академии истории материальной культуры в Ленинграде. Для сравнения античных предметов — см.: Фармаковский Б.В. Архаический период в России // Материалы по археологии России, изд. Археол. Комиссией, вып. 34. (М.Г.)

[2] В настоящее время пьяноборская эпоха датируется II в. до н. э. — V в. н. э. (М.Г.)

Кузнецов С.К. Археологические заметки на пути в Малмыжский уезд Вятской губернии. Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском Университете. Том V. 1884 год. Казань, Типография Императорского Университета, 1884 Протоколы заседаний Совета. стр. 17

В издании приведен Протокол ХХV Заседания 25 мая 1882 г. на котором Член-сотрудник Общества С.К. Кузнецов прочел сообщение «Археологические заметки по пути в Малмыжский уезд Вятской губернии». В нем, в частности, он отметил:

«Считаю не лишним, в интересах справедливости восстановить пред общим Собранием подробности нашего совместного с г.Малаховым путешествия. 31 мая отправились мы вместе из Казани в Елабугу. Полторы сутки, проведенные нами здесь, главным образом были употреблены на осмотр Ананьинского могильника, на съемку нескольких фотографий с него, раскопок же на могильнике мы решительно никаких не производили и даже разговоров о них между нами не было; не сделано было и случайных находок за исключением бронзовой пуговицы, подобранной мною на поверхности могильника. Только в деревне Ананьиной приобретены были на общий счет 3-4 бронзовые вещи, три каменные стрелы и такое же копье, по словам крестьянина-продавца, будто ты вырытые им в могильнике. К сожалению, эти покупки целиком достались Малахову. Говорю, к сожалению, потому что дали ему повод говорить, что он провел «поверхностные раскопки на Ананьинском могильнике»… Из Елабуги сухим путем мы отправились в Малмыж…»

Ананьинский могильник. Энциклопедический словарь под редакцией проф. И.Е.Андреевского. Т I-а Алтай – Арагвай. Изд. Ф.А.Брокгауз и И.Е. Ефрон, СПб., 1890 стб.704-705

Ананьинский могильник — находится на правом берегу Камы у села Ананьина, в пяти верстах от города Елабуги Вятской губ. Открытие его произошло случайно, вследствие весенних разливов, которые стали обнаруживать в этом месте человеческие кости и разные древние предметы. Поэтому в 1858 г. была предпринята первая раскопка, которая производилась под руководством чиновника удельного ведомства г. Алабина, составившего отчет об этой работе; несмотря на то, что могильник был пересечен при этом только одним продольным рвом, а прочие части его остались нетронутыми, найденные в нем черепа и вещи оказались столь любопытными, что тотчас обратили на себя внимание представителей русской науки. После г. Алабина вторичные раскопки были произведены в 1865 году по поручению Археологической комиссии русским археологом П. И. Лерхом; наконец, после Лерха его расследовал А. И. Невоструев, которому удалось, между прочим, собрать по частям один из резных камней, лежавших прежде на могильнике. Могильник при его первом исследовании представлял собою курган около 1 саж. вышиною и 219 шагов в окружности. На поверхности его были, по словам старожилов, какие-то камни с изображениями. Внутри кургана со стороны села Ананьина был найден круглый вал 28 шагов в окружности, обложенный «насухо», то есть без раствора, необделанными каменными плитами; внутри его было три костяка, пережженная земля, глина и уголья. Посередине кургана были открыты две гряды, также обложенные плитами, и, наконец, в конце кургана — такой же круглый вал, как и в начале, только поменьше. Всех костяков было найдено г. Алабиным около пятидесяти. Вот одно из погребений, как его описывает г. Алабин: «На одре, сложенном из угля, сгоревших бревен и больших, стоймя поставленных кусков дерева, оказался костяк, лежавший лицом к северу. В самом одре и на поверхности его, у этого костяка, найдено много различных вещей, а в особенности горшков, наполненных землистою массою и мелкими обугленными костями. Таких горшков находилось: — три больших над самою головою скелета, два горшочка у правого бока, по два еще у обоих колен и один у левой ступни. Около головы найдено было украшение из глиняных бус, покрытых глазурью; у ног — бронзовые бляшки и бронзовые ожерелья». Кроме костей человеческих, были найдены кости разных животных и, между прочим, лошади, и множество разных предметов, как, напр., оружие, горшки, украшения платья, металлические части конской сбруи, точила, ножи и, наконец, вероятно, амулеты. Все эти предметы были сделаны из бронзы,железа и даже из камня, как, напр., кремневые наконечники стрел. Таким образом, в Ананьинском могильнике являются образцы изделий всех трех веков: каменного, бронзового и железного. Из бронзы сделаны рукоятки ножей и кинжалов, разные украшения, как, напр., гривны (см. это сл.), цепочки, застежки, бляшки и проч.; из железа — лезвия ножей и кинжалов и наконечники стрел; из камня — два шиферных точила и также наконечники стрел. Бронзовые предметы украшены или животным орнаментом, напр. драконами, головками разных зверей и т. п., или же геометрическим орнаментом в виде зигзага, кругов и спиралей. Что касается эпохи сооружения могильника, то, конечно, она не может быть определена с точностью; но несомненно, что он относится к весьма отдаленному времени, на что указывают многие признаки: во-первых, мы видим в нем полное отсутствие признаков письма и монет, которые встречаются в позднейших погребениях бронзового и железного века, во-вторых, все железные предметы сделаны чрезвычайно грубо и притом по образцу тех же предметов бронзового века, то есть кельтов, секир, топоров и пр., в-третьих, бронзовые топоры по своей форме — не что иное, как дальнейшее развитие формы каменного топора, присущей каменному веку на севере России, и, наконец, в-четвертых, нахождение железных предметов вместе с бронзою прямо показывает, что Ананьинский могильник принадлежит к концу бронзового и началу железного века. Каким народом сооружен этот могильник, также нельзя сказать с точностью. На надгробной плите, собранной К. И. Невоструевым, изображен человек во весь рост, в одежде и в вооружении. На голове у него остроконечная шапка с какими-то длинными до плеч лопастями, напоминающая несколько круглые шлемы с сетками наших кавказских горцев; на лице нет ни усов, ни бороды; на шее надета гривна. Сам он одет в короткий кафтан, наподобие поддевки с рукавами, и стянут поясом, на котором висит с правой стороны кинжал, сходный по форме с мечами, найденными в могильнике. Но всего этого, конечно, очень мало для решения вопроса о национальности соорудителей могильника. Ясно только, что он принадлежит народу, жившему задолго до Р. Х. между Волгою и Уральским хребтом. Более подробные сведения и рисунки найденных предметов находятся в статьях, обнародованных его исследователями. — Записка г. Алабина напечатана в «Вестнике Географич. общества» за 1860 г., 6; работы П. И. Лерха описаны в «Отчете Археологической комиссии за 1865 год», а исследование К. И. Невоструева помещено во II томе трудов Первого Археологического съезда. См. Раскопка.

Иванов А. Загадки Ананьинского могильника. Газета «Вечер Елабуги» № 521(37) 10 сентября 2008 г.

С 8 по 12 сентября в Елабуге проходит Международная научно-практическая конференция, посвященная 150-летию открытия Ананьинского могильника. Участниками ее стали ведущие археологи мира, занимающиеся изучением ананьинского периода отечественной истории. Организаторами конференции выступили Министерство культуры РТ, Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, Елабужский муниципальный район и Елабужский государственный музей-заповедник.

Ананьинская культура, о которой идет речь на конференции, известна сегодня археологам всего мира. Начало эпохи раннего железного века по территории современного Татарстана относится к рубежу IX – VIII в. до н. э., и наиболее яркой археологической культурой того времени является «ананьинская», получившая свое название по впервые открытому и широко исследованному могильнику, расположенному у с. Ананьино неподалеку от Елабуги по правому берегу реки Камы.

Достаточно противоречивы мнения относительно того, кто же является первооткрывателем могильника. Как правило, в материалах по ананьинской культуре указывают на И. В. Шишкина, К. И. Невоструева и П. В. Алабина. Столь различные мнения связываются с разницей в значении терминов «обнаружить» и «исследовать». Судите сами.

В 1852 г. «Казанские губернские ведомости» опубликовали отрывки из произведений булгарского летописца Шерефеддина (XVI век), в которых было указание на предположительное нахождение в устье р. Тоймы неподалеку от Елабуги могил последователей Магомета. Это сообщение привлекло внимание уроженца Елабуги Капитона Ивановича Невоструева (1815-1872), в будущем — члена-корреспондента Российской академии наук, профессора богословия Московской духовной семинарии. Невоструев обратился за помощью к елабужанину Ивану Васильевичу Шишкину (1792-1872). В ответ на просьбу Невоструева он сообщил, что у с. Ананьино находится древнее кладбище, которое называют могильником, и что местные жители вырывали в нем надгробные камни с неясными надписями и какими-то изображениями. При первых обследованиях могильника Шишкин обнаружил несколько бронзовых предметов, которые переслал Невоструеву. Кроме того, Шишкин попросил своего сына Ваню зарисовать могильник, что будущий всемирно известный живописец и сделал в 1855 году (см. фото). В итоге мы имеем возможность увидеть, как Ананьинский могильник выглядел боле 150 лет назад. В течение 1856-57 гг. Шишкин-старший и Невоструев добивались официального разрешения на проведение раскопок могильника. Сложность заключалась в том, что земля в с. Ананьино принадлежала Удельному ведомству, управляющему имуществом царской фамилии. Пока «суд да дело», алчность местных жителей делала свое «черное» дело. Историю могильника окружали легенды о якобы сокрытых в недрах кургана сокровищах. Претендентов на клад было немало. Дилетанты-археологи начали спешно копать курган в поисках сокровищ. Энтузиазм тогдашних «черных копателей», несмотря на то, что золото не находилось, грозил обернуться тотальным уничтожением могильника.

Трудно предположить его дальнейшую судьбу, если бы за дело вовремя не взялся управляющий Вятской Удельной конторой Петр Владимирович Алабин (1824-1896). Алабин, пройдя путь от гимназиста коммерческого училища до действительного статского советника, весьма занятого решением вопросов госслужбы, внес значительный вклад в изучение и сохранение историко-культурного наследия Елабуги. Он стал человеком, открывшим отечественной и мировой археологии ананьинскую культуру, произведя первые официальные раскопки могильника близ Елабуги. В 1857 г. Алабин был направлен в Вятку (Елабуга в то время была в составе Вятской губернии, — прим. авт.) на должность помощника управляющего Удельной конторой. Алабин в присутствии И. В. Шишкина провел раскопки на могильнике. За один день он вскрыл 47 погребений и нашел 150 предметов погребального инвентаря. Вот каким увидел Алабин могильник в 1858 г.: «Курган около 1 сажени вышиною (чуть более двух метров) и 219 шагов в окружности, обложенный «насухо», т. е. без раствора, необделанными каменными плитами; внутри его было три косяка, пережженная земля, глина, уголья. Посередине кургана были открыты две гряды, также обложенные плитами, и, наконец, в конце кургана — такой же круглый вал, как и в начале, только поменьше». Вот как сам Алабин описывает одно из погребений: «На одре, сложенном из угля, сгоревших бревен и больших, стоймя поставленных кусков дерева, оказался костяк, лежавший лицом к северу. В самом одре и на поверхности его, у этого костяка, найдено много различных вещей, а в особенности горшков, наполненных землистою массою и мелкими обугленными костями. Таких горшков находилось: три больших над самою головою скелета, два горшочка у правого бока, по два еще у обоих колен и один у левой ступни. Около головы найдено было украшение из глиняных бус, покрытых глазурью; у ног — бронзовые бляшки и бронзовые ожерелья». Находки в могильнике представляли три века: каменный, бронзовый и железный и мгновенно привлекли внимание цвета русской археологической науки того времени.

Результаты своих раскопок Алабин опубликовал в 1860 г. в «Вестнике императорского Русского географического общества» («Ананьинский могильник (близ города Елабуги), ч. 29, № 6, отд. 2, стр. 87-120), возбудив тем самым научный интерес к его дате, культурной принадлежности и к памятникам археологии данной территории. Археолог П. И. Лерх продолжил публикации по ананьинскому могильнику в «Отчете Археологической комиссии за 1865 год». Проделанная Шишкиным археологическая работа также не осталась незамеченной учеными мужами: 18 января 1872 г. Московское археологическое общество избрало его своим членом-корреспондентом. Знаменитая энциклопедия Брокгауза и Эфрона, сообщая об ананьинском могильнике, отмечает, что на обнаруженной К. И. Невоструевым и собранной из нескольких частей надгробной плите «изображен человек во весь рост, в одежде и в вооружении. На голове у него остроконечная шапка с какими-то длинными до плеч лопастями, напоминающая несколько круглые шлемы с сетками наших кавказских горцев; на лице нет ни усов, ни бороды; на шее надета гривна. Сам он одет в короткий кафтан, наподобие поддевки с рукавами, и стянут поясом, на котором висит с правой стороны кинжал, сходный по форме с мечами, найденными в могильнике».Современные энциклопедии, датируя ананьинскую культуру то VIII – III вв. до н. э., то VI – IV вв. до н. э., отмечают: «Распространена в Среднем Поволжье (в основном по левобережью Волги и в Волго-Вятском междуречье), в бассейне р. Камы». Судьба ананьинских племен до конца не выяснена. Уже в VII в. до н. э., судя по археологическим материалам, наблюдается отток населения. К V в. до н. э. районы приустьевой части р. Кама оказываются запустевшими полностью, а к IV в. до н. э. население покидает и восточные районы региона. Историки склонны связывать это с участившимися набегами южных соседей: скифов и савроматов с целью захвата добычи. В 1938-1940-х гг. в районе Елабуги работал камский отряд Куйбышевской экспедиции АН СССР во главе с Анной Васильевной Збруевой (1894-1965). Тогда был обнаружен и начаты раскопки Луговского могильника, одного из ранних памятников ананьинской культуры. Именно эти раскопки позволили уточнить погребальный обряд ананьинцев и определить их физический тип. В 1946-1948 гг. раскопки Збруевой были перенесены на Луговскую стоянку эпохи бронзы: это дало возможность выяснить вопрос происхождения ананьинской культуры.

А. Иванов

Мировоззренческие взгляды ананьинцев

Шакирова Ф.К. Мировоззренческие взгляды ананьинцев. «Новая Кама» от 24 февраля 1998 г.

От редакции: Живя у колыбели древней цивилизации, мы тем не менее мало что знаем о наших далеких предках. Редакция решила восполнить этот пробел, воспользовавшись дипломной работой руководителя ГМО, учителя истории Ф.К. Шакировой, которую она написала к окончанию трехгодичных курсов по истории мировой художественной культуры. Темой ее диплома стало разносторонее исследование особенностей ананьинской культуры.  В конце 80-х – начале 90-х гг., когда под руководством доцента ЕГПИ Е.И.Корепанова велись археологические раскопки на Луговском могильнике, наша газета не раз публиковала его научные статьи, в  которых рассказывалось о различных сторонах жизни и деятельности ананьинцев. В связи с этим мы решили отобрать в работе Ф.К. Шакировой по преимуществу незнакомую нашим читателям информацию.

В области мировоззрения ранних ананьинцев прослеживаются яркие интересные черты. В их основе лежат представления о том, что окружающий мир по вертикали состоит из трех сфер или «миров» — верхнего, среднего и нижнего (или подземного), а по горизонтали из четырех сторон света. Натурфилософия включала также воззрения о роли солнца как источника жизни, о живой материи и разнообразии форм окружающего мира, состоящих из трех составляющих природы: человека, животных и растительности.

Верхний, или небесный мир был обителью божеств и местом обитания птиц. В нем жили Солнце и Луна. Солнце считалось важнейшим божеством, дающим тепло и жизнь. Образ верховного женского божества —  космической богини – сохранился с эпохи матриархата. Традиции в представлениях о ней были настолько сильны и глубоки, что сведения о космической богине дошли до нас в языческих верованиях мари (Мать Солнца) ии удмуртов (Шундры Мумы. Т.е. также Мать Солнца). Ананьинцы поклонялись небу, у них существовали представления об антропоморфных (человекообразных) божествах, прообразы которых найдены  в Горбунковском и Шигирском торфяниках, а отголоски о них сохранились в этнографии финно-угорских народов Прикамья.

Религиозные церемонии совершались в жертвенных местах разного значения. Самыми главными среди них были родовые жертвенные места, где происходило поклонение родовым божествам – предкам. Идолы на жертвенниках, как полагают ученые, были деревянными в виде человекоообразных существ, животных или растений.

«Средний» мир был населен людьми и животными. В жилищах ананьинских поселений находят женские статуэтки – глиняные фигурки, большей частью расположенные поблизости от очага.

На фигурках  в виде орнамента и налепов прорисованы детали одежды. По ним можно судить о том, что женщины носили одеяния, похожие на плащи. Вышивкой, цветной материей или мехом они украшали длинные платья или рубашки с поясом. Носили также передники, нагрудные украшения и ожерелья. Голова на статуэтках дается в виде небольшого выступа, а черты лица совсем не показаны. Возможно, эти фигурки являлись божествами – покровительницами домашнего очага.

«Нижний» мир был заселен, по представлениям ананьинцев, бежествами подземного мира. Так также жили умершие предки. Ананьинцы полагали, что умершие, перейдя в загробный мир, не порывали связи с оставшимися в живых. Согласно верованиям пермских народов Прикамья, умершие предки приобретали таинственную власть над живыми и их надо было почитать и приносить им жертвы.

Большинство погребенных в ананьинских могильниках ориентировано ногами к реке. Вода считалась медиатором, то есть посредником между «средним» и «нижним» мирами. У удмуртов сохранилось название ольхи, растущей по берегам рек – «луп-пу», то есть «душа дерева». Вниз по течению реки отправлялись в потусторонний мир и души сородичей, поэтому становится понятным название ольхи: это дерево-свидетель, связанный с переходом душ в «нижний» мир. Там сородичи вели такой же образ жизни, как и в «среднем» мире, поэтому их снабжали едой и питьем в сосудах, а в соответствии с социальным рангом, авторитетом и родом занятий клали сопровождающий инвентарь:   воину – оружие, кузнецу и металлургу – соответствующие инструменты, женщинам иглы в игольницах, украшения и другие вещи.

Важным центром, объединяющим все три сферы, являлось «мировое древо», которое проходило через все «миры»: корни его находились в «подземном мире», ствол – в «среднем», а кровля в «верхнем». Оказательством являются изображения «мирового дерева» на пряслицах и других вещах. Такие находки на стоянках эпохи бронзы в Прикамье показывают, что образ «мирового дерева» в крае существовал еще во II тыс. до н.э. Это была своеобразная ось, по которой осуществлялась связь между тремя мирами.

Ф.Шакирова, учитель истории школы № 9.

---

 

Архитектура и искусство ананьинцев

Шакирова Ф.К. Архитектура и искусство ананьинцев. «Новая Кама» от 1 июля 1998 г.

Характерной чертой архитектуры ранних ананьинцев является строительство укрепленных городищ. Самым древним ананьинским городищем в Татарии, относящимся к VIII в. до н.э. считается Грохань в Мамадышском районе.

Эти городища строились по высоким берегам рек и имели фортификационную систему в виде дугообразных в плане, сравнительно невысоких, но широких валов и рвов, глубиной до 2-х метров. Эти сооружения тянулись в длину на несколько десятков метров. Мощные для того времени земляные укрепления еще больше усиливались частоколов из бревен, который устанавливался на вершине валов.

Можно отметить следующую закономерность: мощность укреплений заметно возрастает к югу, откуда ожидались нападения киммерийцев, савроматов, скифов. Кроме того, городища появляются здесь значительно раньше, чем в других местах. Таким образом, местные племена были в VIII  в. до н.э. зачинателями в освоении новой техники и нового искусства фортификационных земляных сооружений.

В раннеананьинское время окончательно происходит переход жителей селищ из полуземлянок в наземные дома. Отдается предпочтение вертикальным столбовым креплениям стен, известным здесь еще со времен строительной деятельности срубных племен. И в том и в другом случае жилище ананьинского человека на территории Татарстана в VIII – VII вв. до н.э. представляло наземное бревенчатое сооружение.

В мемориальной архитектуре того времени заслуживает внимания планировка могильников – некрополей, представлявших собой деревянные наземные и подземные сооружения (прообразы мавзолеев), и особенно применение каменных плит и сооружение каменных стел, с которыми связано зарождение монументального искусства.

В комплекс ананьинских могильников входили подземные сооружения (иногда это были длинные, разделенные на несколько отсеков «дома», как, например, в Старшем Ахмыловском могильнике на территории Горномарийского района Марий Эл, где такой дом для мертвых имел 16 метров в длину и малые наземные постройки, которые сжигались согласно обрядам, символизировавшим очищение души. Кладбища, вероятно, имели ограды. Само их расположение вдоль берега было связано с сохранившимися и позднее у некоторых угро-финских народов представлениями о реке смерти, реке переселения душ.

Каменные плиты-стелы ставились ананьинцами как памятники в честь умерших и, несомненно входили в определенную имеющую смысловые обоснования, ритмически организованную архитектурную систему, контуры которой совсем не ясны. Некоторые камни-плиты вероятно находились под землей, другие располагались на поверхности. Возможно, в самом плане их размещения можно было прочитать рисунок, имевший понятное людям той эпохи сакральное значение. А.В.Збруева (одна из первых в археологии исследовавшая эту культуру) сообщает об одном из погребений Ананьинского могильника, что оно располагалось под слоем дерева и под ладьей из больших каменных плит. Целый комплекс последних был выявлен на уровне наземных сооружений при исследовании Тетюшского могильника. Он представлял собой семь плоских плит рыхлого коричневато-серого песчаника до метра высоты со слегка расширяющимся округлым верхом и грубо отесанным, вероятно уходившим в землю основанием.

Чрезвычайный интерес представляют собой обнаруженные в двух местах  каменные стелы с изображением воинов и оружия. Первой была открыта в 1868 году большая каменная плита прямоугольной формы с закругленным верхом из Ананьинского могильника. На лицевой заглаженной стороне этого камня вырезано (во весь рост, но в сильно уменьшенном по отношению к натуре  масштабе) изображение ананьинского воина. На его голове – остроконечная шапка, на шее пластинчатая гривна, на талии – пояс, на котором висят: справа кинжал, слева —  колчан со стрелами. В правой руке воина топор-секира. Своеобразным дополнением к этому уникальному памятнику стала вторая, малая каменная плита из Ананьинского могильника (обе они находятся в Государственном музее в Москве). По утверждению А.В. Збруевой, на ней пропараван контурный рисунок, изображающий фигуру безбородого мужчины монголоидного типа, поскольку у воина отсутствуют усы и борода, всегда фиксируемые в скифских стелах.

При всей очевидной схематичности и примитивности рисунка в нем, несомненно, есть своеобразная выразительность, особенно ощутимая в плавной линии силуэта, в том, как очерчены покатые плечи, мягкий овал лица, тонкий, стянутый поясом стан. Поразительно пристальное внимание художника к деталям воинского костюма и вооружению. Они воспроизведены так точно, что полностью соответствуют ананьинскому оружию и украшениям, известным по археологическим находкам.

В течение почти целого столетия две каменные стелы с изображением воинов из Ананьинского могильника оставались единственным свидетельством развития своеобразного монументального изобразительного искусства древних племен. Новые открытия ананьинских стел – надгробий с изобразительными сюжетами произошли в начале 1960-х годов, когда на острове, у бывшего Ново-Мордово Куйбышевского района, Татарстана был обнаружен комплекс раннеананьинского могильника, включающий одиннадцать каменных плит, семь из которых украшены рельефными изображениями. Все стелы однотипные по форме, слегка расширяющиеся снизу вверх, с закругленным полуотвальным завершением, высотой от 90 до 120 см., изготовлены из местного светло-серого известняка. Задняя сторона довольно грубо обколота. А лицевая тщательно заглажена и оформлена по краю плиты рельефным бордюром. В этом обрамлении предстают изображения, одно из которых носит чисто орнаментальный характер (полоска с зигзагом), а шесть остальных являются поразительными по своей реалистической точности рельефными изображениями оружия. В основном варьируются изображения короткого и удлиненного кинжала и боевого топора – секиры. Предметы выделены крупным планом и свободно сопоставлены друг с другом.

Нельзя не отметить не только реалистичную точность, наблюдательность художника, прекрасно знакомого с формами современного ему оружия, но и то очевидное эстетическое наслаждение, которое получал он, воспроизводя эти формы в камне, выявляя тонкие различия между, казалось бы, однотипными, но всегда индивидуально неповторимыми секирами и кинжалами, совершенство их пропорций, своеобразие декора. На одной из стел запечатлена секира, лезвийная часть которой рисуется как оскаленная пасть хищного зверя. В то время как сами по себе ананьинские бронзовые и железные кинжалы. Мечи, топоры, клавцы становились предметами декоративно-прикладного искусства, виртуозными изделиями металлистов – в мемориальной пластике на каменных стелах они как бы переживали свое второе художественное рождение как объект изображения.

Ф.Шакирова.

---

 

Эротический мотив  в культуре ананьинцев

Шакирова Ф.К. Эротический мотив в культуре ананьинцев. «Новая Кама» от 26 августа 1998 г.

В натурфилософских воззрениях древних людей идея воспроизводства в растительном, животном мире и человеческом обществе осознавалась и воспринималась через акты творения, выраженные с помощью знаков-символов и форм вещественного мира.

На различных предметах из памятников Волго-Камья ананьинской эпохи (VIII – III вв. до н.э.) – пряслицах, украшениях, крючках, фаллических изображениях отражена идея воспроизводства в растительном мире, в том числе – культурных, злаковых растений. Она показана с помощью изображений самих растений и знаков = символов: ромба с крючком (который являлся олицетворением воспроизводства в растительном мире) и проникающих треугольников, означающих всепорождающее женское начало.

Культ пола – наиболее ранний из всех культов. Он вырос на почве элементарного, простого наблюдения над органами деторождения, обладающими могучей, дарующей жизнь силой. Жить – значит воспроизводить себе подобных. В древности идея акта творения и порождения всего живого, в том числе людей, обычно выражалась с помощью полового символизма. Мужские органы чаще всего олицетворяли могущество, власть, общее одухотворяющее, но необязательно детородное начало. На ряде поселений эпохи ранней бронзы Южного Приуралья встречены костяные и глиняные изображения фалла. Массивные фаллические песты из габбара, песчаника, гранита, сланца обнаружены в Зауралье. Они относятся к археологическим находкам  гамаюнской культуры, существовавшей на рубеже бронзового и железного веков. Трассологический анализ выявил, что они использовались для дробления каменного талька в керамическом производстве и, возможно, для дробления руды.

С идеей оплодотворения земли связаны глиняные фаллы из ананьинских поселений, на поверхности которых показаны ромбы с крючком в сочетании с прямоугольниками и солярными символами. На ананьинских поселениях найдено несколько десятков керамических и костяных фаллов. Изображения некоторых из них тесно связаны с идеей плодородия, произрастания, благодатного воздействия солнечного тепла. Часть керамики разбита в древности. Вероятнее всего, их использовали в календарных обрядах, особенно в земледелии. Возможно, при исполнении обрядов аграрного культа они ритуально разбивались, так же, как впоследствии в XVIII-XIX вв. разбивались яйца в начале весенней пахоты, например, у удмуртов. Это действие в ананьинскую эпоху могло означать своеобразный акт оплодотворения, когда частичное уничтожение фалла обозначало обремение земли посеянным зерном нового урожая и вызывало его рост. В искусстве ананьинской эпохи имеются орнаменты из взаимопроникающих треугольников, выступающих как символы воспроизводства. Некоторые бронзовые украшения оформлены в виде изображения мужского и женского начала.

Таким образом, в своем изобразительном творчестве древние мастера ананьинской и других культур с помощью знаков-символов стремились выразить главную мысль – идею обновления, воспроизводства в животном мире и социуме. При этом чаще всего использовались символы, выражающие мужское, более активное начало, что соответствовало патриархальному характеру эпохи бронзы и раннего железного века.

Ф.Шакирова.

---

 

Фантазия и зоркость ананьинских художников

Шакирова Ф. Фантазия и зоркость ананьинских художников. «Новая Кама» от 17 июля 2001 г.

Наиболее высокие достижения изобразительного искусства ананыинской эпохи связаны с расцветом «звериного стиля», проявления которого наложили отпечаток как на разные виды творчества, так и на эстетически осваиваемые ананьинцами материалы: Металл, кость, керамику. Вероятно, впрочем, что большинство произведений ананьинской скульптуры вырезалось из дерева. Во всяком случае, сохранившиеся в археологическом инвентаре инструменты свидетельствуют о развитии этого вида искусства.

Звериные мотивы со­ставляют богатейший мир изображений, в которых буй­ная фантазия сочетается с изумительной зоркостью древних художников, свобо­да и смелость композицион­ных решений — со строгой регламентацией зрелого стиля. В основе всех изображений ананьинского «звериного стиля*’ независимо от того, легко ли они читаются совре­менным зрителем или, на­против, кажутся совершенно загадочными в своих гибрид­ных хитросплениях, несом­ненно, лежат древние мифо­логические представления ананьинских племен, по-своему познающих, оцениваю­щих, наделяющих сверхъес­тественной силой, добрыми или злыми чарами окружаю­щий их мир.

К шедеврам ананьинского «звериного стиля» относят­ся бронзовые секиры с изоб­ражением хищного зверя с раскрытой оскаленной пас­тью и головы птицы, обычно именуемых в исторической литературе «секирами анань­инских вождей». Образцы их хранятся в Государственном историческом музее в Моск­ве и в Государственном объе­диненном музее Татарстана в Казани. Они изготовлены из прекрасного бронзового сплава. В пластике изобра­жений устрашающая эксп­рессия сочетается с декора­тивной целостностью и за­вершенностью формы. Вели­колепны в своей художе­ственной выразительности и голова птицы с хищно изогну­тым клювом, и грозно оска­ленная пасть неизвестного хищника, его круглые глаза, острые уши, стилизованная завитками спирали и насеч­ками шерсть.

Широко были распрост­ранены в ананьинском худо­жественном металле отдель­ные литые фигурки птиц, имевших культово-магичес­кое назначение. Такова, на­пример, довольно массивная бронзовая птичка с разверну­тыми словно в полете крыль­ями, найденная в мужском погребении Луговского мо­гильника (VII-VI в.до н.э.). Ли­тые бронзовые изображения коней, оленей и других при­рученных человеком живот­ных украшали ажурные нако­нечники рукояток кинжалов.

Звериные мотивы играли ведущую роль также в анань­инском косторезном искусст­ве. Фигурки животных изоб­ражались на костяных палочках, которые служили для об­работки и очистки кож, на ру­коятках ножей. Так, в Зуевс­ком могильнике была обнару­жена палочка с фигурками ползущих медведей. Древний резчик прекрасно выявил своеобразие их неуклюжих дви­жений Фигурка медведя, зу­бастого хищника с когтисты­ми лапами, вообще занимала центральное место в ананьин­ском «зверином стиле». От наивно-реалистических изображений этого зверя ананьинцы шли к стилизованным фор­мам его обозначения, к слож­ным декоративно-гибридным композициям — полумедведь, полуптица. Такой характер но­сит, например, костяная пла­стинка из Аргыжского городи­ща, расположенного на бере­гу Вятки.

Многогранно были раз­виты у ананьинских племен все виды декоративно-при­кладного искусства, в частно­сти керамика. Формы сосу­дов были по обыкновению круглодонные, чаши полуяйцевидных очертаний, призе­мистые горшки с широким и невысоким горлом, имею­щим плавный венчик. Орна­мент, созданный оттисками шнура в сочетании с рядами ямок, изображался только на верхней части сосуда. Все это располагалось четкими горизонтальными рядами и отличалось строгим изяще­ством.

Уникальным образцом керамики с сюжетно-изобра­зительным декором является происходящий из давних (1881 г.) раскопок Ананьинс­кого могильника сосуд, в вер­хней части которого изобра­жены животные. Четырехно­гие звери (лоси, лошади или собаки) с одинаковыми зао­стренными треугольниками — мордами и поднятыми вверх хвостами представлены спо­койно стоящими друг за дру­гом, так что их ровный ряд образует горизонтальный фриз, параллельный верхним поясам орнамента.

Если изобразительное начало в декоре керамичес­кого изделия было редким, то в металлических вещах само­го разнообразного практи­ческого назначения оно едва ли не преобладало над орна­ментальным.

Подвергнутый художе­ственной обработке металл играл важную роль в украше­нии ананьинского мужского и женского костюмов. Анань­инцы изготовляли витые шейные гривны из бронзы и серебра, пластинчатые браслеты, проволочные серьги в форме вопросительного знака, височные кольца, для ко­торых характерны несколько оборотов витков согнутой в спираль бронзовой или серебряной пластинки, перстни, имевшие разнообразной применение в украшении одежды, пояса и головного убора; плоские и выпуклые, круглые и четырехугольные бронзовые бляхи, нередко с изображением солнца орнаментальными знаками свас­тики и другими узорами; ажурные пряжки, в форму ко­торых хорошо вписывались или птицы с изогнутой шеей, или свернувшиеся кольцом, как бы кусающие себя за хвост звери.

Костюм воина, о котором дают представление изобра­жения на стелах из Ананьин­ского могильника, включал в себя стянутый поясом узкий кафтан, похожую на башлык остроконечную шапку, веро­ятно, мягкие кожаные сапоги. Тройными полосками — чер­точками на камне, видимо, были отмечены места выши­вок или аппликаций на груди, локтях, коленях, на концах ру­кавов.

Судя по обломкам глиня­ных статуэток, сложным худо­жественным ансамблем, вклю­чающим нагрудник, пояс, пе­редник, перекинутую через плечо повязку и разнообраз­ные украшения, был ананьинский женский костюм. Голубые и зеленоватые бусы из пасты и стекла, известные по многим находкам из Ананьинского и других могильников, составля­ли изящные цветовые допол­нения к этому костюму. Много­численные находки инстру­ментов (иглы, шила) свиде­тельствуют о развитом искус­стве шитья и украшений мехо­вой, кожаной и тканой одежды.

Тщательной отделке (судя по разнообразию инст­рументов — лопаточек) под­вергалась ананьинскими ма­стерами кожа, служившая для изготовления богато ук­рашенных металлическими накладками и бляшками по­ясов, головных уборов, конс­кой узды. Ко всему этому надо добавить огромное мно­жество не сохранившихся ху­дожественных предметов из дерева, бересты и лыка, ко­торые в целом составляли, вероятно, большую часть всех производимых ананьин­цами и украшавшими их быт изделий.

Ф.Шакирова

Трапезников А.И. По следам древних культур. газета «Новая Кама» от 28 мая 1991 г.

• 1. Во глубине веков

В глубокой древности, 40 тысяч лет назад, после великого оледенения климат Прикамья потеплел. Густые леса покрывали весь край. В их дебрях водились мамонты, шерстистые носороги, кабаны, медведи, останки которых часто встречаются в этих местах.

За семь столетий до н. э. по берегам рек Камы, Вятки, Белой, Ика, Ижа, Зая уже жили люди. Их городища и могильники обнаружены и на территории нашего района. Наиболее известны Свиногорское и Котловское городища, Ананьинский могильник, Луговская стоянка, Тураевские курганы.

Находки, обнаруженные археологами, свидетельствуют о том, что люди в этих местах занимались в основном охотой и рыболовством. Орудия охоты, домашние вещи изготавливали из кремня, кости, позднее — меди и бронзы.

О жизни людей в V веке н. э. можно судить по находкам, обнаруженным на территории Красноборского района и по нижнему течению реки Ик. Там найдены остатки сосудов с точечным орнаментом, осколки каменных топоров, стрелы, ручные рубила. В дальнейшем живущие здесь племена стали ядром народностей угро-финской группы, в которую вошли марийцы, удмурты и другие народы.

Сам город Елабуга расположен на берегу реки Кама в ее нижнем течении. Благоприятное месторасположение селения, находящееся между Уралом и Центральной Россией, способствовало его быстрому заселению и росту.

• 2. Ананьинская культура

Открытие древней стоянки

Удивительная история открытия Ананьинского могильника, давшего науке новую неизвестную культуру, принадлежит Ивану Васильевичу Шишкину — отцу великого художника Ивана Ивановича Шишкина, открывшего в 1855 г. поселение первобытного человека в Прикамье.

В 7 км от Елабуги затерялась маленькая деревенька Ананьино, расположенная в пойме реки Тоймы. Кругом дурманящий запах лугов, озера, а рядом Большой Бор, с его вековыми шишкинскими соснами, дополняют эту живописную картину.

Здесь между Ананьиным и поселком Луговым вашему взору открывается холм высотой до 4-х метров и в окружности свыше 200м. Это и есть известный всему миру Ананьинский могильник.

Еще в VIII — III в.в. до и. э. родственные племена — далекие предки современных коми-пермяков, удмуртов и других народностей, создали высокую и своеобразную культуру. Она известна в науке под названием «ананьинской» по первому открытому памятнику этой культуры — могильнику на Каме у села Ананьино Елабужского уезда Вятской губернии.

В 1852 году в № 45 «Казанских губернских ведомостей» были помещены отрывки из произведения булгарского летописца XVI века Шереф-Ездина (Шараф-ад-дина), в которых говорилось, что татарский хан Тимур-Аксак (в переводе с татарского – хромой Тимур), разорив Чертово городище (Булгарское укрепление близ города Елабуги), посетил могилы последователей Магомета, находившиеся в устье реки Тоймы, впадающей в Каму под городищем.

Если это так, то Шараф-ад-дин был не булгарский летописец XVI века, как пишет А. В. Збруева в статье «Население берегов Камы в далеком прошлом», а современником Тамерлана, оставивший нам описание его походов. Следовательно, первым, кто посетил и открыл Ананьинский могильник, был знаменитый Тамерлан[1]. Откуда Тамерлану было известно о могильнике?

Спустя многие годы сообщение в «Казанских ведомостях» о могильнике попало на глаза московскому профессору археологии К. И. Невоструеву[2]. В Елабугу было отправлено письмо Ивану Васильевичу Шишкину — отцу художника И.И. Шишкина, интересовавшемуся историческими древностями и написавшему книгу «История города Елабуги», с просьбой проверить и сообщить, нет ли в окрестностях города древнего кладбища или кургана.

Вскоре Иван Васильевич прислал ответ, в котором говорил, что около села Ананьино есть что-то наподобие холма, какое-то старое кладбище, откуда местные жители вырывали камни с различными изображениями и надписями, развозя их по домам и употребляя под фундаменты строений.

Через некоторое время И. В. Шишкин прислал К. И. Невоструеву несколько бронзовых предметов, найденных на могильнике.

В течение 1856 и 1857 годов шла оживленная переписка с удельным ведомством о разрешении проведения раскопок могильника. Однако Шишкину и Невоструеву в этом было отказано. Позднее И.В. Шишкин неоднократно бывал на Ананьинском холме — могильнике и разыскал у подножия кургана несколько бронзовых украшений, которые отослал профессору Невоструеву.

Ананьинский могильник дал имя особой, так называемой ананьинской культуре, памятники которой (остатки поселений, могильников, клады, жертвенные места, случайные стоянки) расположены на высоких берегах притоков и самой Камы в ее среднем и нижнем течении: Вятки, Чусовой, Белой с их притоками и прилегающим к устью Камы отрезком средней части Волги и ее притоков — Ветлуги и Утки.

Такие памятники с общим названием «Ананьинской культуры» подразумевают одинаковый уровень развития группы племен, имеющих схожее развитие, одинаковое хозяйство и общественное устройство и относящихся к одной эпохе.

В 1858 году, уступив, наконец, настойчивым просьбам Невоструева и Шишкина, удельное ведомство поручило своему чиновнику П. В. Алабину провести раскопки Ананьинского могильника. В доме-музее Шишкина до сих пор хранится рисунок — эскиз Ананьинского холма-могильника, выполненный молодым И.И. Шишкиным. По этому рисунку можно судить о его первоначальном виде.

К сожалению, Алабин не имел специального образования, и его раскопки велись не научными методами, принося скорее вред, чем пользу. Не был составлен план раскопок, не проводились замеры могильника, найденные впоследствии находки не были зарисованы, описаны или сфотографированы.

Для земляных работ с окрестных деревень Мальцево, Ананьино, Поспелово было собрано до ста крестьян. Сначала раскопали восточный холм (окружностью 200 метров и высотой около четырех метров). При такой спешной работе не было точных научных наблюдений, описаний, чертежей, рисунков раскопок. Только за один день было вскрыто 48 погребений. Однако даже эти раскопки дали богатый, интерес- ный и совершенно новый археологический материал. Нашли погребения, состоящие из одних черепов.

Все мужские захоронения имели оружие, орудия труда, украшения из бронзы, кости, иногда и железо. Были обнаружены неизвестные доселе археологической науке втульчатые бронзовые топоры — кельты, прорезные бронзовые копья. Все эти находки получили название ананьинских.

Спустя 10 лет Невоструев снова посетил село Ананьино. У одного из местных жителей он случайно обнаружил надгробную плиту с могильника высотой 153 сантиметра и шириной 35 сантиметров. На ней был изображен воин в остроконечном головном уборе, в узком кафтане с поясом, в штанах и мягких сапогах. При нем было оружие: кинжал, боевой топор, стрелы. Очевидно, художник запечатлел изображение человека, жившего в ту эпоху. Сейчас эта находка хранится в Государственном историческом музее в Москве на Красной площади.

Позднее, уже в советское время, в Луговском могильнике было обнаружено погребение человека — воина. Рядом с ним находилось копье с железным наконечником, железные нож и меч. Последний очень напоминал скифский. Это захоронение следует отнести к VI веку до нашей эры. Отсюда следует вывод, что железный век в Приуралье и Прикамье начался приблизительно в VII веке до нашей эры. В одно время, начиная с 1950 года, в музее Шишкина имелся уголок Ананьинской культуры. Под стеклом хранились останки человека той эпохи, у головы которого стоял маленький горшочек, а у пояса находилось его оружие — меч и ножи.

В течение многих лет после раскопок Ананьинского могильника по берегам реки Камы и ее притоков — Белой и Вятки — было исследовано еще 20 поселений и могильников, относящихся к VIII — VI в.в. до н. э. В числе последних — Маклашевский и Гулькинский на реке Утке, являющейся притоком Волги. В пойме Камы был обнаружен Луговской могильник, в окрестностях Елабуги — селище Отарка, на реке Вятка — Пижемское городище. Древние Ананьинские поселе- ния были широко разбросаны на большой территории нашего края. Во всех могильниках находились предметы ананьинского типа.

Ананьинский человек, его потомки

При современном уровне развития науки оказалось возможным воссоздать образ и внешний вид человека, жившего более 2500 лет назад и создавшего знаменитую ананьинскую культуру. Ученый-антрополог М. М. Герасимов, воссоздающий по черепу внешний вид человека, определил, что таких людей, которые жили в то время, сейчас уже нет. Они имели скифско — монгольские черты, невысокий рост (мужчины 158 — 166 сантиметров, женщины 147 — 153 сантиметра), широкое лицо, покатый лоб, мужчины — сильно развитые надбровья. Это были сильные, закаленные в постоянной борьбе с окружающей суровой действительностью люди, готовые в любую минуту отразить набеги врагов. Они никогда не расставались с оружием, которое и после смерти укладывалось к ним в могилу. В женских погребениях находились украшения, которые, согласно верованиям, были необходимы им в потустороннем мире.

Со временем ананьинцы нашли совершенное и неприступное место для строительства поселения — район Чертова городища. С запада они вырыли земляной ров, который заканчивался на севере выходом в овраг, южная часть укрепления выходила к обрыву над рекой Камой. В результате проведенных профессором Спицыным раскопок на Чертовом городище были найдены орудия труда, идентичные ананьинским[3]. Обнаружены и жилища древних поселян — большие землянки с очагами, дым из которых выходил через верхнее отверстие. Жилища имели дровяное покрытие. В жертвенных очагах были найдены обгорелые кости животных, рыб и людей. Прежде чем принести жертву, ее убивали, а затем сжигали. Неподалеку от жертвенника найдена и могила шамана, вокруг ног и головы которого рассыпаны пуговицы, напоминающие бубенчики. Все эти находки были помещены в Музей изобразительных искусств имени Пушкина в Москве.

По прошествии почти ста лет после открытия ананьин- ской культуры и первых раскопок могильников в окрестностях Елабуги было обнаружено еще несколько стоянок и могильников. Прежде всего, это Пьяноборский (Красноборский) могильник, Котловское и Тихогорское городища.

Летом 1937 года Алексей Илларионович Софронов, житель села Ананьино, начал копать ямы для столбов под изгородь и на глубине 40 — 50 сантиметров неожиданно наткнулся на останки человека. Раскопав захоронение, он увидел на голове умершего бронзовый венец, на руке — браслет из этого же металла, а возле правого плеча — горшочек емкостью около четверти литра. Софронов сообщил о находке городским властям. Через месяц в Ананьино приехала профессор — археолог А. В. Збруева (научный сотрудник Института истории материальной культуры Академии наук СССР. – В.Б.), которая забрала все находки. Спустя два месяца прибыла экспедиция. В результате проведенных раскопок из могильника было извлечено 23 человеческих скелета, бронзовые копья, стрелы, остатки луков, а также горшочки разных размеров. Позднее, в 1938 — 1940 годах, раскопки были продолжены. В результате найдено не менее 70 скелетов, множество бронзовых топоров, обнаружены жилища-землянки, в которых две с половиной тысячи лет назад жили люди[4].

Советские историки установили, что современные удмурты, как народность, сложились в междуречье рек Камы и Вятки, коми — на верхней Каме и Вычегде. Древние ананьинцы же являются их предками. Не случайно в традициях удмуртов и коми-пермяков прослеживаются элементы ананьинской культуры: круглодонная посуда ананьинского типа сохранилась в селениях удмуртов и коми-пермяков. До настоящего времени головными уборами удмуртских женщин являются повязки из вышитых полосок холста, обшитых монетами, блестками и позументами. Остатки подобных головных уборов найдены и в ананьинских могильниках. Приехав в удмуртскую или марийскую деревню в праздничный день, можно увидеть национальные наряды этих народов. На голове у женщин — венчик с монетами, на груди — от нескольких десятков до сотен серебряных монет, пришитых рядами. При ходьбе и танцах они издают мелодичный звон.

Связь ананьинцев с окружающими племенами

Археологические находки подтверждают рассказы греческого историка Геродота о том, что ананьинцы имели постоянные торговые связи со скифами и другими племенами. В могилах и на поселениях найдено оружие скифского типа — мечи, кинжалы, наконечники копий и стрел. Оружие скифов было более совершенно, и ананьинцы обменивали его на пушнину — шкурки соболей, куниц, бобров, белок, лисиц.

В то же время на территории Скифии находили вещи ананьинской культуры — боевые топоры, ножи, украшения. Оживленные связи ананьинцы поддерживали и с племенами Северного Кавказа. Так, в погребениях Пьяноборского, Луговского, Морквашинского могильников были найдены кавказские кинжалы и украшения. На Кавказе же в могилах того времени — типичные ананьинские боевые топоры-клевцы и поясные крючки с изображением хищников Прикамья.

Прослеживаются связи ананьинцев и с севером. Ананьинские бронзовые топоры-кельты были распространены на побережье Белого моря, на территории нынешней Финляндии и северной Норвегии. Ряд ананьинских вещей обнаружен на верхней Волге, Вишере, Северной Двине.

Существовали и связи с востоком. Ананьинские кельты, секиры проникли даже в   Западную Сибирь.

Близкие к ананьинским типы топоров, глиняной посуды и украшений позволяют предположить, что по обе стороны Урала жили родственные им племена, а межплеменные связи были широки и разнообразны. Из Сибири к ананьинцам проникают боевые топоры в форме кинжалов. Удивительным примером связи между народами явились находки в ананьинских могильниках: статуэтки египетского бога Амона на ананьинском Концегорском Селище на реке Чусовой, иранская бронзовая чаша, средиземноморские раковины и бусы из египетской пасты.

 Верования

Обнаружено всего около двенадцати типов ананьинских могильников, которые располагались на высоких берегах рек Волги, Камы, Вятки, Белой и их притоков. Все они обязательно имели вид на реку. По всей видимости, это было связано с представлениями ананьинцев о загробной жизни, о путешествии в мир иной в лодке. Умерших хоронили ногами к реке. Над самой богатой могилой даже ставили лодку — ладью.

При погребениях большую роль играл огонь. Часть жертвенных животных сжигалась, и в могилу подсыпался слой земли с углем из жертвенного костра. Ананьинцы верили, что огонь имеет очистительную силу, у них существовало свое представление о переходе из «страны живых» в «страну мертвых». Ананьинцы считали, что вещи, которые кладутся в могилу, пригодятся покойнику в ином мире. Они верили в загробную жизнь, полагая, что, переплыв «реку смерти», умерший начинал иную жизнь.

Для чего в могилы клались глиняные горшочки и чашечки, пока неизвестно. Однако наверняка известно, что убитые животные в захоронениях должны были служить запасом пищи для умерших. Существовало у ананьинцев и поминальное угощение. Следы его найдены при раскопках Луговского могильника. Как правило, это обожженные кости лошадей, коров, лосей, медведей. Поминки устраивались прямо на могильнике.

Были у ананьинцев и жертвенные места. Поклонялись они идолам — деревянным истуканам с грубо вырезанным человеческим лицом.

У ананьинцев существовало представление, что человек может превращаться в другие существа, также как растения и животные могут принимать человеческий облик. Тесная связь с природой была причиной развития тотемизма, признаки наличия которого в виде изображения животных встречаются на различных предметах того времени. Чаще всего изображались лось и медведь. Изображение фантастического хищного зверя характерно как для скифов, так и для ананьинцев.

Оружие не всегда служило по своему привычному назначению. Например, бронзовые топоры-секиры были признаками и символами власти. Хищные птицы изображались на оружии ананьинцев, как символ магических существ. Эти изображения, по их мнению, придавали оружию лучшие боевые качества — стремительность и силу удара.

Можно с уверенностью сказать, что у ананьинцев существовало и поклонение солнцу, изображение которого часто встречается на бронзовых бляхах и пряслицах. На одной из пряслиц вокруг центрального отверстия находится изображение солнца с семью лучами, вокруг которого по кругу идут звери. Оно олицетворяет видимое движение солнца по небу.

Существовал у ананьинцев и культ медведя, о котором свидетельствует наличие его клыков в виде амулетов, а также многочисленные изображения этого зверя.

Общественный строй

Раскопки могильников свидетельствуют о том, что общество ананьинцев уже миновало процесс разделения на группы с разным положением, привилегиями и богатством. Алабин, проводивший первые раскопки могильников, обратил внимание на необычные атрибуты некоторых могил. Они были окружены каменными кругами, а над захоронениями стояла каменная ладья.

Самым интересным и неожиданным было найденное погребение вождя или военачальника. Рядом с ним было захоронено шесть мужчин и одна женщина. Все они лежали головами на север. По обе стороны от тела вождя находились по два мужчины, вооруженных топорами, копьями и стрелами. В ногах у знатного человека лежала женщина с горшочком в руках, заполненным костями животных и рыб. В правом углу могилы находились кости лошади с богатыми украшениями, в левом — предметы женского туалета. При выходе из могильника, примерно в семидесяти сантиметрах друг от друга располагались еще двое вооруженных мужчин. По всей видимости захороненные с вождем воины состояли в его охране, а женщина являлась женой. На голове у каждого из них был венец с рисунком.

Процесс расслоения общества можно проследить и при изучении женских погребений. Некоторые из них имели богатые украшения — нагрудные бляхи, ожерелья, перстни, браслеты, дорогие украшения головного убора. В других находились лишь одна — две бусины или глиняная чашечка. Часть женских захоронений не имела абсолютно никаких вещей.

Вероятно ананьинское общество имело патриархальный характер, главой рода считался мужчина. Наверняка, они держали и рабов, плененных в результате постоянных войн.

Общество ананьинцев делилось на три группы: родовую знать, к которой принадлежали военачальники и вожди, простых граждан рода — воинов и земледельцев — и рабов, используемых только для работы.

Площадь поселений ананьинцев, которые находились на возвышенностях, была, как правило, невелика. В каждом поселении проживало от 40 до 50 человек. Ананьинцы жили в постоянной опасности, исходящей от соседних племен.

Женщина в ананьинскую эпоху

Внимательно изучая глиняные фигурки женщин, найденные при раскопках поселений ананьинцев в Сарапуле, можно увидеть, что они носили в то время плащи, расшитые цветной материей или мехом, длинные платья с рукавами, рубашки с поясом, украшенные вышивкой, передники, нагрудные украшения и ожерелья.

Находки в женских могилах значительным образом дополняют наши знания о женских нарядах. Их головные уборы охватывали голову и украшались бронзовыми венчиками с отверстиями для продевания шнура или ремешка. На шее женщины носили ожерелья из мелких бронзовых круглых бус. В поздних могилах появились стеклянные бусы — синие гладкие, синие с белыми глазками и черные. В ожерелье входили и металлические подвески из листовой бронзы в виде треугольников, трапеций и цилиндров.

Особый интерес представляет ткань, найденная П. В. Алабиным в одном из могильников. Она очень тонкая, шерстяная с полотняным переплетением волокон. Ткань была окрашена в алый цвет. Однако остатков ткацких станков найдено не было.

Ананьинская женщина занималась в основном земледелием, ткачеством, собирательством и домашним хозяйством.

Промыслы и изделия

Основную массу всех находок ананьинской культуры составляют обломки глиняной посуды. Форма сосудов во всех местах распространения ананьинских племен была одна и та же — низкие круглодонные чашки, сделанные от руки, без помощи гончарного круга. Иногда встречаются более высокие и маленькие конусообразные чашки с яйцевидным дном.

В верхней части этой посуды нанесен орнамент в виде ямок, нарезок, оттисков шнура или штампа с зубчиками.

Среди находок ананьинской культуры было множество костяных предметов — наконечников стрел, рыболовных крючков, острог, рукояток ножей, иголок, гребней.

Также найдены костяные лопаточки для обработки кожи. Ими счищали жир. Для шитья одежды употреблялись бронзовые иглы, использовались также костяные и бронзовые шилья.

Среди племен было развито ткачество. Однако сведения об ананьинских тканях весьма малочисленны и неполны. Ткани были в основном шерстяные, довольно грубые. Предположительно, материалом для их изготовления служила и конопля, растущая в Прикамье в диком виде.

Ананьинцам приходилось делать большие запасы продуктов для себя и кормов для скота на зиму. Охота и рыболовство постепенно отходят на второй план, но все же продолжают иметь огромное значение в структуре питания. Об этом свидетельствует многочисленные кости диких животных, найденные при раскопках, а также орудия охоты и рыбной ловли. Охотились ананьинцы с помощью копий и стрел, от которых сохранились каменные, костяные, бронзовые и железные наконечники. В качестве орудий для рыбной ловли применялись рыболовные крючки, гарпуны и остроги. Более мелкая рыба ловилась при помощи сетей. Археологи находили также каменные и глиняные грузила.

Источником существования племен являлось комплексное ведение хозяйства: люди занимались и земледелием, и скотоводством, и охотой, и рыболовством, и собирательством.

Ананьинцы были также хорошо знакомы с металлургией. В Прикамье известны места древних разработок меди, одно из них находится близ Котловского могильника ананьинского времени. В некоторых мужских погребениях найдены куски медной руды и сплавы бронзы. В поселениях обнаружены каменные песты, служившие для дробления руды, глиняные тигли, в которых плавился металл, литейные формы для отливки топоров-кельтов, копий и наконечников стрел, а также медный шлак.

Если медь можно было найти на месте, то олово для получения сплава твердой бронзы, необходимой для изготовле-ния оружия и орудий труда, привозилось из Западной Сибири и Казахстана.

Ананьинцам была известна также металлургия железа — железный наконечник копья, найденный при раскопках Луговского могильника и относящийся к VII веку до н.э. был, несомненно, местной работы.

Жилища

Долгое время считалось, что ананьинцы имели жилища наподобие современных юрт. Лишь в 1934 -1936 годах при раскопках Концегорского селища были обнаружены остатки большого полуподземного жилища. Длина подобных коллективных землянок достигала 40 метров, а ширина — от 4 до 6 метров. Пол был ниже уровня земли примерно на 80 сантиметров. Жилище имело два выхода, стены его были деревянными, крыша — двускатной, опиравшейся краями на невысокие стены. По средней линии жилища были сложены очаги для приготовления пищи. Дым уходил вверх, через специально оставленное отверстие. Около очагов проходила вся жизнь ананьинцев. Здесь изготавливались орудия труда, женщины шили одежду, плели изделия из лыка и бересты, сети для рыбной ловли, отливали оружие и другие предметы из бронзы. Остатки таких длинных полуподземных жилищ обнаружены на реке Чусовой. Они относятся к периоду бронзовой эпохи.

В настоящее время могильники никем не охраняются и не имеют специального охранного статуса — грамот. Многие районы, где находились поселения и могильники, отведены под сады — огороды. Большинство исторических свидетельств об ушедшей эпохе сегодня безвозвратно утеряно.

[1] В.Белов. Подлинность рукописи Шараф-эт-дина, равно, как и посещение Тамерланом устья Тоймы признается далеко не всеми представителями официальной «науки» и в контексте данной работы также должна рассматриваться лишь в виде версии, которую разделяет автор. При этом мы считаем, что даже если как сама рукопись, так и факт пребывания в наших краях Тамерлана соответствуют действительности, то не стоит отождествлять  Ананьинское поселение, открытое И.В.Шишкиным с местом упокоения мусульманских святых, посещенным Тамерланом. – В.Б.

[2] В.Белов. Говоря о профессоре Московской духовной академии Капитоне Ивановиче Невоструеве, автор умалчивает о том, что К.И.Невоструев являлся не просто «московским профессором», а был нашим земляком, уроженцем г.Елабуги, родившемся в 1815 году в семье Елабужского священника И.Невоструева. Личность Капитона Ивановича настолько ярка, неординарна и незаслуженно забыта, что статья о нем вполне достойна включения в раздел «Знаменитые елабужане». Этот пробел мы, по возможности, восполним в одной из последующих книг. – В.Б.

[3] В.Белов. Вятский историк, краевед и ученый, действительный член Русского Географического Общества А.А.Спицин обобщил свои исследования в большой комплексной работе:

«Спицин А.А. Приуральский край. Археологические розыскания о древнейших обитателях Вятской губернии. Материалы по археологии восточных губерний России, собранные и изданные Императорским Московским археологическим обществом на высочайше дарованные средства. Вып. I (Под ред. Д.Анучина). М., Типография Э.Лисснера и Ю. Романа 1893».

[4] В.Белов. Об этих раскопках рассказывала статья А.В.Збруевой «О чем говорят раскопки в Луговом», опубликованная в елабужской газете «Сталинский путь» от 23 сентября 1948 года.

Что такое ананинская и пьяноборская культура

Газета Елабужского райкома КПСС, районного и городского Совета депутатов трудящихся ТАССР «Вперед» от 14 сентября 1958 г. № 113 (2389).

Многочисленными архео­логическими исследования­ми, произведенными за по­следние сто лет в окрест­ностях города Елабуги (Ананинского, Пьянобор­ского могильников, Котловского Тихогорского и других городищ), установ­лено, что начало жизни че­ловека в нашем крае отно­сится к глубокой древно­сти.

Следами первых посе­ленцев близ Елабуги приз­нана Луговая стоянка, об­наруженная в районе ны­нешнего поселка Лугового на невысокой надпойменной террасе Камской долины. Возникновение этой сто­янки датируется вторым тысячелетием до нашей эры, т. е. более трех тысяч лет тому назад, и просу­ществовала она несколько веков, примерно до VIII века 1-го тысячелетия до на­шей эры.

В результате исследова­ния найденных остатков костей и скелетов, уста­новлено, что здесь обита­ли люди европейской и монгольской рас, а также метисы. Жилищем им слу­жили землянки, с толстым! бревенчатым потолком, на столбовых упорах по уг­лам. Некоторые из них были соединены между со­бой проходами. Тут жили довольно крупные патри­архальные семьи.

Основными занятиями жи­телей стоянки были рыбо­ловство, охота, приручение полезных животных, а позд­нее — мотыжное земледе­лие.  В орудиях производства преобладали предметы из меди, бронзы и костей — это говорит о начале примене­ния металлов.

 

По мере увеличения на­селения, с ростом производительных сил, началом применения в обиходе же­леза общество получило дальнейшее развитие:  ме­нялось хозяйство, прояви­лось разделение труда и имущественное неравенст­во. Неравномерное накоп­ление внутри отдельных ро­дов общественного богат­ства (скота) привело к межродовым разногласиям, доходившим до военных столкновений.

Тогда люди стали ме­нять места поселений — вместо открытых стоянок в речных долинах они на­чали строить укрепленные городища на крутых обры­вах рек и оврагов, удоб­ные для обороны от напа­дения соседей. В то время возникли городища на ме­сте „Чертова», Котловское (между селами Котловкой и Сентяком), Тихогорское, Свиногорское и другие.

Этот период (VII-III ве­ка до нашей эры) называет­ся периодом ананинской культуры, получившей та­кое наименование по ре­зультатам исследования на Ананинском могильнике, расположенном между де­ревней Ананино и поселком Луговым.

Центральным районом формирования и распрост­ранения ананинской куль­туры было лесное Предкамье и бассейны рек Вят­ки, Ветлуги и Белой. Отдельные находки предметов этой культуры обнару­жены в Пермской, Киров­ской областях, Удмуртской, Мордовской и Башкирской АССР. Посредством обме­на предметы ананинской культуры проникли и в рай­оны Прибалтики.

Последние два века I-го тысячелетия до нашей эры и первая половина I-го тыся­челетия нашей эры относятся к пьяноборской культу­ре, названной по материа­лам, исследованным в мо­гильнике у села Пьяного бора (ныне Красный бор). Местом формирования и распространения этой куль­туры была почти та же территория, что и у ана­нинской культуры, но с большим продвижением на восток.

Пьяноборцы также жили еще в землянках внутри городищ. В хозяйстве пьяноборцев основное место занимало скотоводство, особенно разведение лошадей. В то время железо уже играло большую роль, спо­собствуя развитию земле­делия и охоты.

Признаки имущественно­го неравенства и частно­владельческой идеологии начинают выступать все отчетливее: выделяются бо­гатые и военная аристок­ратия. Вооруженные столкновения учащаются и характеризуются кровавыми сражениями.

В начале I-го тысячелетия нашей эры на территории нашего края стали складываться отдельные союзы племен, которые к концу этого тысячелетия приоб­рели большую устойчи­вость. Они положили нача­ло формированию чуваш­ского, марийского, мордов­ского, татарского, удмурт­ского и других народов.

Так наш родной город Елабуга оказался в центре создания двух крупнейших исторических культур — ананинской и пьяноборской имевших распространение на огромной территории России и по хронологии охвативших более чем тысячелетний период развития общества.

Ф. Тихонов

Рассказывают очевидцы ананьинских раскопок

Газета Елабужского райкома КПСС, районного и городского Совета депутатов трудящихся ТАССР «Вперед» от 10 декабря 1958 г.

1. Спустя 2500 лет

Это было в мае 1937 года. Работал я садовни­ком. Решили мы огоро­дить сад. Стали копать ямы для столбов — наткну­лись на скелет человека. Смотрим — на голове у не­го бронзовый венец, на руке из такого же метал­ла браслет, возле правого плеча горшочек емкостью приблизительно четверть литра.

Слух о находке быстро распространился по всей округе. Почти весь поселок собрался, чтобы посмотреть найденный скелет. Через месяц из Москвы приехала научный сотруд­ник А. В. Збруева. Она забрала с собой остатки вырытого скелета человека, венец и браслет. Через пару месяцев А.В. Збруева приехала снова. На сей раз ею были произведены раскопки, в результате которых было извлечено из земли 231 человеческих скелета, бронзовые копья, стрелы и луки, а также горшочки разных размеров. Всего за время раскопок в течение 1937 — 38 — 39—40 годов было найдено не менее семидесяти скелетов, много бронзовых топоров и других предметов. Ученые нашли землянки, где жили люди около 2500 лет тому назад.

А. Софронов, колхозник.

1. Что нашли в могильнике

Нашему взору представился раскопанный могиль­ник, вероятно, место погребения какого-то князя или большого начальника, С ним были похоронены 6 мужчин и одна женщи­на. Скелеты лежали голо­вами на север.

По обе стороны от цен­трального скелета (князя) лежали по два мужских скелета. В ногах у него находился женский ске­лет с горшочком в руке, заполненным костями жи­вотных и рыб. В правом углу могилы лежали кос­ти и украшении лошади, в левом — предметы жен­ского туалета. При выхо­де из могильника, пример­но на расстоянии 70 сан­тиметров друг от друга, лежали еще два скелета, как и первые вооружен­ные топорами, копьями, стрелами.

Возглавлявшая экспедицию т. Збруева объяснила нам, что это воины, слу­ги и жена погребенного князя. На голове у каждого из погребенных бы­ли одеты венцы с рисун­ками.

Были обнаружены также и жилища древних посе­лян, представляющие со­бой большие землянки с деревянным перекрытием высотой немногим больше, метра, и с очагами, дым| из которых выходил че­рез входное отверстие

В раскопанном жертвеннике были найдены обгорелые кости животных и рыб, людей. Вероятно, прежде чем принести жер­тву в память об умершем человеке, ее сжигали. Недалеко от жертвенника была вскрыта могила ша­мана. В ней не нашли ни­какого оружия, и только вокруг головы и плеч погребенного были рассыпаны пуговицы, напоминавшие бубенчики,

Все это было настоль­ко интересно, что забыть невозможно. Найденные скелеты и утварь сейчас хранятся в музее имени Пушкина в Москве, как свидетельство о людях, живших в конце каменно­го и начале бронзового веков.

А. Маркова, учительница.

Читать в формате PDF.

История и культура населения Елабужского края в раннеананьинскую эпоху /VIII-VI вв. до н.э./

Археология и топонимия Елабужского края

Невоструев К.И. Ананьинский могильник Вятской губернии, близ города Елабуги. М.: Синодальная Типография, 1871. — С. 75-112

В отрывках из Булгарского летописца XVI в. Шереф-Эддина, помещенных в Ка­занских Губернских Ведомостях за 1852 г., в № 45-м, между прочим, читается, что Тимур-Аксак, взяв и разорив Суддум — Елабужское Чертово городище, посетил могилы последователей (Магомета), находящиеся на устье Туймы. Слова эти обра­тили на себя особенное наше внимание, и, прочитав их, в декабре 1855 г. мы пи­сали в Елабугу к просвещенному и благоснисходительному корреспонденту наше­му, знатоку Елабужских древностей Ивану Васильевичу Шишкину: не указывает ли предание и нет ли каких признаков и памятников существовавшего при устье Тоймы или где по близости древнего Татарского или другого кладбища, насыпи или кургана? Г. Шишкин отвечал, что «река Тойма впадает в Каму при подошве той самой горы, на коей стоит Чертово городище и что здесь никаких признаков бывшего какого-либо кладбища нет, а есть-де какое-то старое кладбище от Елабу-ги верстах в пяти (на юго-восток), а от деревни Ананьиной и реки Тоймы с вер­сту, которое и доныне называется Могильником, и сказывали, что прежде на нем вырывали камни, полагательно надгробные, с надписями ли — неизвестно; жите­ли развозили эти камни по домам». Соображая, что река Кама, как гласит темное предание, протекая некогда под самым городом Елабугой, могла быть поэтому го­раздо ближе к деревне Ананьиной и там принимать в себя Тойму, мы заинтересо­вались Могильником и просили от нашего благосклонного корреспондента даль­нейших о нем известий. Г. Шишкин обещался в удобное время осмотреть Могиль­ник, и следующею (1856 г.) весною, приобретши несколько медных, как он писал, вещей, отмытых в Ананьинском Могильнике тогдашнею высокою водою, весьма обязательно переслал оные к нам. Вещи эти были не медные собственно, а сме­шанные с другим еще металлом — бронзовые, и были следующие: 1) длинный прут, согнутый в круг, или жгут, с петлею на одном конце для зацепки другого, 2) так называемый кельтский топорик, 3) долото к острию полукруглое, 4) вид бараньей головы, служившей может быть украшением, 5) продолговатая полукруглая под­веска или серьга, 6) длинная желобоватая бляха и 7) конские удила железные, то­гда как все прочие вещи — медные или точнее бронзовые. «На Могильнике, писал мне при этом г. Шишкин, приметно были похоронены люди кто-нибудь из лучших. Здесь видны два кургана, на одном из них и камень был найден. Я намерен в них порыться». При письме приложен был чертеж всей местности. Помянутые, при­сланные нам г. Шишкиным, бронзовые вещи обратили на Могильник, относящий­ся по ним к глубокой древности, все наше внимание, так что мы, снабдив Ивана Васильевича известными Русскими по части раскопок сочинениями, усильно про­сили его, достаточно по ним приготовясь, действительно произвесть, если можно, раскопку Ананьинского Могильника. Однако же общее наше желание в том 1856 году встретило препятствие со стороны местных жителей, удельных крестьян, ко­торые не дозволяли Шишкину произвесть и малейшие раскопки. Это побудило его обратиться к Удельному начальству, — и дело отложено было до следующей вес­ны. Мы присылали новые сочинения по части археологии и в особенности разры­тия курганов и давали советы, тщательнее изучать их и самую раскопку произво­дить с крайней осторожностию и наблюдательностию. Когда управляющий Удель­ной конторой, не объясняя причины, весною отказал г. Шишкину в дозволении ра­скопок, а между тем сам своими людьми, без надлежащих сведений и правил, а по­тому и без результатов, в Ананьинском Могильнике рыл яму аршина в четыре: то г. Шишкин (от 21 апреля) весьма разумно просил нас употребить старание, чтобы дело раскопки поручено было кому-либо из членов Археологического Общества. Посему мы и обратились письменно к покойному Павлу Степановичу Савельеву, объясняя ему важность Ананьинских курганов и бесполезность для науки удель­ных раскопок. Последнее подтвердилось вторичными столь же беспорядочными и безуспешными разрытиями со стороны удельной: «в разных местах они изрыли землю, писал нам И.В. Шишкин от 1 июля, и опять в некоторых зарыли и все пе­ремешали, и будто бы нашли несколько вещей… я непременно к депутату съезжу и узнаю подробно, какие вещи найдены и как нашли; и если бы привелось мне раз­рывать, то постараюсь указанным порядком это делать, не торопясь. Курганы не то что высокие, а они низкие и как будто срытые… Их два: на одном найден был камень, но мне желательно узнать на другом-то, нет ли такового. Удельные хотя и на нем вырыли яму, но небольшую, и не могли, может, потрафить на камень. В этих курганах приметно было кладбище: вырываются угли, сгнившее дерево и пли­ты каменные, накладенные друг на друга…». Но П.С. Савельев, с сочувствием ото­звавшись о важности указываемых и предлагаемых ему раскопок, по другим сво­им занятиям не нашел возможности сам приступить к ним или исходатайствовать у Археологического Общества назначение на это другого какого-нибудь лица, а от­ложил дело впредь до удобного времени; но вскоре за тем скончался. При таком неопределенном положении пропущено было и это лето 1857 г. и раскопки отло­жены до будущего года. Между тем к чести И.В. Шишкина, заметим и это, — он дея­тельно старался разузнать и приобрести от Татар на их языке рукописи о царствах Болгарском и Казанском и сделать точные снимки с Татарских, в Елабужском уезде, надгробных памятников, — и, сколько мог достать, Ив. В. благосклонно сообщил нам две таковых рукописи и два снимка, и сверх того некоторые вновь приобретен­ные им вещи из находок в Ананьинском Могильнике. Обе помянутые Татарские ле­тописи препровождены были нами в Спб. в Императорскую Академию наук, и одна из них оказалась списком с Булгарской летописи Шереф-Эддина, из коей выписки помещены Березиным в «Булгаре на Волге» стр. 82-90; о судьбе другой Татарской ле­тописи, составленной 992 г. Гиджры (от Р. X. 1584), из коей мы, как и из предыду­щей, заимствовали известие о Елабуге, доселе мы ничего не знаем. Сообщены были известия (но не более) о существовании у Татар и других каких-то летописей. Кста­ти об этом: недавно писал мне из Мамадыш (Каз. губ.) некто Д.В. Хлебников, хоро­шо знающий Татарский язык, что у одного тамошнего знакомого ему муллы есть ка­кая-то дорогая летопись Эль-борак тауйарих (т. е. История об ослице Бораке). Здесь повествуется о начале Иерусалима, о происхождении этой ослицы Борак, на кото­рой Магомет якобы возносился в одну ночь из Иерусалима на седьмое небо, об Алек­сандре Македонском и о построении им разных городов, о взятии Тамерланом Юнан-Адрионовых (?) городов — Сюддума и Буляра (т. е. Булгара), и об этом Адрионе, по­бросавшем несметные богатства в озеро, находящееся недалеко от означенного Бул­гара в Спасском уезде Казанской губернии и пр. У Елабужских Татар главным обра­зом я сам искал, но тщетно, упоминаемой Арабскими писателями летописи: «Тарих Булгар» — Истории Булгара, каковую составил будто бы во второй половине XII века кадий города Булгара Якуб-ибн-Номан. Что касается до вышеозначенных, достав­ленных мне, двух снимков с подписей на надгробных Татарских памятниках: то оба они, один из деревни Тураевой в 40 верстах от Елабуги (вверх по Каме), другой близ села Мещерякова в 30 верстах, оказались не древними (XVI века) и неважными. Ме­жду тем я посылал еще некоторые пособия и руководства к задуманному нами важ­ному предприятию разрытия древних курганов. Но Вятская Удельная контора вес­ною 1858 г., снова отказав в раскопке г. Шишкину, поручила произвесть оную своему чиновнику г. Алабину. Он, в июне прибыв на место, пригласил в соучастие к себе и г. Шишкина. И надобно отдать честь тому и другому, что они, запасшись означен­ными руководствами по курганной части, тщательно и осторожно вели дело «с Фун-дуклеем в руках», как писал мне г. Шишкин, все наблюдали, записывали и сообра­жали. Г. Алабин составил обстоятельную (хотя не везде точную и удовлетворитель­ную) Записку об этой раскопке и найденных вещах, которая и отпечатана в Вестни­ке Географического Общества 1860 № 6. Из этой Записки и нарочитого о том же ко мне письма г. Шишкина оказывается, что из вышеозначенных двух курганов на Ананъинском Могильнике приступлено было к раскопке большого кургана, имею­щего в окружности 219 шагов, высоты через верх от основания 15-20 шагов, в отве­се некоторые места имеют до 3 аршин. Издревле и до наших почти времен, говорит Алабин, вокруг холма росли высокие деревья обыкновенной в тамошней местности осокори (род тополя) и на вершине его, по уверению старожилов, были большие камни, якобы с какими-то знаками или письменами. Из того, что некоторые скеле­ты находились в незначительной от поверхности глубине, г. Алабин заключает, что курган, каждогодно затопляемый разливом Камы, прежде был несравненно выше. Мы думаем, что это замечание напрасно. Как увидим ниже, в бронзовый период, к коему относится наш Могильник, курганы вообще были невысоки; таковы и Киев­ские могилы у Фундуклея…, с коими Ананьинский имеет близкое сходство. При ра­скопке в самом начале кургана (со стороны деревни Ананьиной) под слоем земли из чистого и рыхлого чернозема (в 3 четверти аршина) оказался круглый вал (в 28 ша­гов окружности), с южной стороны коего было большое отверстие или выход (в 9 шагов). Он обложен в два и три ряда, без всякой смазки, каменными необделанны­ми плитами, шириной четверти в 3 и 4, толщины вершка в 2 и 3, лежащими, как выше показано, косвенно ребром одна на другой. Внутри этого вала или круга было довольно пережженной земли, такой же глины и угольев, и оказалось три положен­ных скелета. От этого каменного вала раскопка шла вдоль по всему кургану на про­странстве (по письму г. Шишкина) 28 сажен, глубокою и широкою (в 3 аршина) ка­навою. Через 13 сажен от круга копающие, по словам г. Алабина, наткнулись на ка­менную гряду или такую же насыпь, сделанную поперек кургана и обложенную ка­менными плитами, потом в полусажени оказалась другая, параллельная ей, только гораздо короче, такая же каменная гряда, а за нею обнаружилась каменная стена не более аршина толщины. За сим курган заключался таким же круглым валом, покры­тым каменными плитами, как и начальный, только он был поменьше и отверстием обращен совсем в противоположную сторону — к северу. Впрочем, на аршин от него оказался еще каменный одр, а за ним каменный же помост из больших плит, сло­женных одна на другую и покрывавших скелетов. На всем этом пространстве, от первого до последнего круга, и несколько еще за ним, найдено 46 или точнее 48 ске­летов…

К объяснению Ананьина Могильника, «исполненнаго глубоких тайн и высока-го интереса», г. Алабин делает несколько предположений и соображений. Отметим из них следующие. 1) Из обряда трупосожжения, который был общим (?) у перво­бытного человечества, и о существовании коего в древнейшей Руси говорят Араб­ские писатели Масуди и Якут (Карамзина Ист. Гос. Рос. Т. 1. прим. 364) заключает ся, что скелеты здесь погребены во время глубочайшей древности, в первые века по Рождестве Христове, или даже до оного. 2) Из костра вынимались только че­реп да несколько больших костей от рук и ног, остальные же обращались в пепел, часть коего и собиралась в горшок (пепельницу), зарывавшийся с покойником. Чем важнее был умерший, тем, вероятно, большее употребляли старание к сохране­нию его пепла, и потому при скелете XX найдено шесть горшков, не считая встав­ленных один в другой; этот же мертвец положен на угольный костер, сложенный с наибольшим тщанием, и при нем найдены лишь украшения, а оружия не было, так что можно предполагать какую-нибудь знатную женщину. 3) Костяк XIX, най­денный, не как другие, с ребрами и костями, служит доказательством, что не всех мертвых в то время сжигали. 4) Головы, без прочих костей скелета, не положен­ные, а поставленные на камнях, или принесены с поля битвы, или это — жертвы какого-то обычая и отрублены где-нибудь в другом месте, а не на кургане, или не суть это головы рабов и пленников, от коих прочие части здесь же сжигались все­цело в умилостивительную жертву? 5) Хотя скелеты лицом преимущественно об­ращены к югу, но как некоторые имеют и другое направление: то это показыва­ет в народе, предавшем своих покойников Могильнику, отсутствие религиозных идей, кои влекли бы взоры его, например, на Восток к гробу Магомета. — Но гроб Магометов, скажем на это, в отношении к Елабуге действительно стоит на юге, и туда обращены были своими лицами все Монгольские покойники в Сарае, лежа ногами на восток, головами на запад. Это впрочем, в Ананьинских скелетах от­нюдь не показывает каких-нибудь мусульман: трупосожжение не совместно с ис­ламом. 6) Обложенные камнем круглые валы предполагаются местами трупосожжения, и вынутые из костра твердые кости, затем естественным порядком разла­гались на каменных или из обгорелых бревен устроенных одрах, или же на зем­ле, только обожженной. Ибо трудно предположить, чтобы трупы сожжены были на этих самых местах, на коих найдены их кости, а не на нарочито устроенных. 7) Отсутствие в вещах при скелетах благородных металлов, монет, мечей, шлемов, панцирей и на вещах надписей показывает, что ничего этого тогда еще не было известно жившему тут народу. Хотя по этому и можно бы полагать такой народ в состоянии дикости: но многие искусно и затейливо сделанные вещи из оружия и украшений показывают в нем и довольно высокую степень цивилизации. 8) Близ­кое показывается сходство Ананьинского Могильника с описанными у Фундуклея могилами юго-западной России. В последних такие же точно стрелы, точильные камни, горшки с узорами и пр., скелеты тоже обращены преимущественно на се­вер, — некоторые обложены каменными плитами, — при них костры из бревен и угля и печища из обожженной глины, кости животных; некоторые головы найде­ны без костяков и один костяк без головы и т. д.

Статья г. Алабина об Ананьинском Могильнике вскоре обратила на себя вни­мание известного своими сочинениями по части раскопок и древностей акад. Ейхвальда, который и сделал свои соображения относительно древности Могильника. Не сомневаясь отнести Могильник к древнейшим временам до Рождества Христова, Ейхвальд усвояет оный описанным у Геродота и других скифам или Чуди. Вот под­линные слова его (стр. 458, 459): «большой Ананьинский Могильник занимает высокий холм (?), который большею частию взрыт и внутри обложен каменными пли­тами по валу, в котором (Могильнике) подле скелетов, отчасти сожженных в прах, много медных и железных вещей из оружия, орудий и сосудов. Камский Могильник в этом отношении весьма сходствует с подобными могилами в Киевской губернии и, очевидно, происходит от того же народа скифского племени, который на юге Рос­сии, находясь в ближайшем соприкосновении с Греческими колониями в Понте, по­этому в своих гробницах представляет столь много Греческих искусно расписанных урн и ваз. Построение Ананьинского Могильника и содержание его, кажется, весьма много имеет сходства и с Чудскими могилами на Алтае, как оне прежде сего описаны Палласом и Сиверсом. Из разрытия и описания Ананьинского Могильника у Ала­бина я хочу доказать, что народ, от которого остались эти гробницы, был древнее скифское или Чудское племя, которое принадлежало доисторическому времени, т. е. железному веку России, так как мы такое же точно описание обычаев скифов нахо­дим у Геродота в 4-й книге его исторического творения. Может быть, погребенные там, на Каме, скифы были современники еще Дария, Персидского царя, и, во всяком случае, это были предшественники происшедших из того же племени Гуннов, кото­рые под именем Угорской или Югорской Чуди занимали главные долины северно­го Урала, оттуда пошли на юг и под именем Угров поселились на Дунае». Проследив потом описание Могильника у Алабина и показав сходство некоторых найденных в нем вещей с открытыми в скифских могилах Крыма, Ейхвальд на стр. 470-479 де­лает общие заключения о Могильнике. Он полагает 1) что все 46 скелетов сожжены были на многих небольших кострах в один день, что это были тела жен, придворных и рабов, положенных, по древним обычаям, вместе с умершим тогда каким-нибудь важным владетелем некогда цветущей земли на Каме. — На сие, однако, мы не мо­жем согласиться: потому что скелеты найдены в разных слоях земли, одни глубже, другие мельче, и кости их, равно и вещи при них, одни более истлели и повредились, другие — менее. Да и последнее положение автора, как увидим, этому не гармони­рует. 2) Чудские племена на реке Каме, говорит он за сим, сжигали своих мертвых, а прах их собирали в глиняные горшки, поставляемые вместе с маленькими слез­ницами при скелетах. Черепа приносимых в жертву они, кажется, предварительно отделяли от туловища и поставляли их особо, не предавая огню: были ли это плен­ники из другого народа, или жены и рабы умершего, решить трудно; но что жертвы были умерщвляемы острыми орудиями, видно из ран на двух выше помянутых че­репах… Эти человеческие жертвы и человекоядение указывают на древнейшие вре­мена андрофагов, скелет, от которого сохранились ребра, позвонки и прочие части, очевидно, не бывший на костре, не был ли съеден при гробе, как жертва? Геродот северную Чудь называет андрофагами (человекоядцами), — и легко могло статься, что погребение здесь знатных лиц соединено было с жертвами пленников и рабов, и при этом они были снедаемы. 3) Тогда как г. Алабин по Фундуклею (стр. 67) ске­летов, обложенных каменными плитами, усвояет каким-то скандинавским выход­цам, — Ейхвальд, с большею вероятностию, видит в них остатки жен или высших сановников, и в этом находит только замечательное сходство скифских могил Геро-дотова времени, описанных Фундуклеем, с Чудскими на Каме. 4) Лошадиные кос­ти, находимые при скелетах, показывают, что при погребении тогдашних покойников закалались и их кони, как это свидетельствует о скифах Геродот. 5) Весьма за­мечательно, что в Могильнике, кроме некоторых каменных орудий, находятся пре­имущественно медные и железные: это указывает на первые столетия до Рождест­ва Христова, когда медные орудия и оружие были еще в употреблении и не было в ходу ни монет, ни письмен, коих и на вещах Ананьина Могильника никаких следов не видно. В заключение сделаны еще два следующие замечания: а) относительно най­денных в Ананьинском Могильнике черепов, что в Этнографическом Музее Геогра­фического Общества они признаны Финскими черепами, и б) что Могильник про­исхождением своим обязан упоминаемому у Страбона (I века) движению скифско­го же племени Сираков и Аорсов (Зырян и Ерзи?) с берегов Кумы и Дона на север и столкновению их с прежними скифами, жившими на Каме близ Елабуги. Послед­нее положение не совсем согласно с первым о погребении в Могильнике Камского владетеля с женами и рабами, в мирное, конечно, время.

Записка г. Алабина об Ананьинском Могильнике подала повод и П.И. Лерху, в 1865 г. командированному от Императорской Археологической Комиссии в Вят­скую и другие губернии для исследования древностей, посетить сей Могильник. Он также сделал в нем раскопку, как в большом кургане, так и в другом подле него, меньшем, и от крестьян Ананьинских приобрел несколько вещей из Могильника бронзовых и частию каменного века. Вот что сказано об этих г. Лерха разыскани­ях и составленном отсюда заключении о древности Могильника в отчете Импера­торской Археологической Комиссии за 1865-й год (Спб. 1866 г.) стр. XII, XIV: «в начале сентября г. Лерх занялся окончательною разведкою Ананьинского Могиль­ника. Этот Могильник частию раскопан в 1857 году чиновником Удельного Ведом­ства. Вещи и черепа, найденные в нем, были доставлены в Императорское Геогра­фическое Общество. Но часть Могильника оставалась еще нетронутою, — и была исследована г. Лерхом. Найденные им вещи вместе с предметами, приобретенны­ми от Ананьинских крестьян, равно как и хранящимися в Географическом Обще­стве, дают довольно ясное понятие о быте того языческого племени, которое по­сле сожжения своих покойников хоронило прах их вместе с их вооружением, ук­рашением и частию утвари. Оружия были частию бронзовые, в особенности на­конечники стрел и копий, равно как и топоры. Кинжалы же и ножи сделаны из железа; рукоятки этих кинжалов, иногда бывающие из бронзы, по формам своим сходны с рукоятками бронзовых кинжалов, находимых в курганах Западной Си­бири; шейные обручи и украшения на одежде были бронзовые, ожерелья состоя­ли из глиняных и янтарных бус. Бронзовые топоры представляют по своей фор­ме прямой переход от топоров, употреблявшихся на севере России в период ка­менных орудий. Вообще можно заключать, что Ананьинский Могильник принад­лежит к началу периода введения в употребление в здешнем крае железа. Следов золота и серебра в нем не найдено, тогда как серебряные гривны нередки в север­ных уездах Вятской губернии. Экземпляры бронзового оружия часто находятся в окрестностях города Елабуги».

С вещей Ананьинского Могильника, находящихся в С.-Петербурге в Импера­торском Географическом Обществе и в Императорской Археологической Комис­сии, недавно тщанием госпожи Раевской для Московского музея сделаны слепки.

В июле прошедшего 1870 г. мы сами были на месте Ананьинского Могильника и нашли, что разрыта только средина его, а оба бока, обещающие довольно еще от­крытий, равно и другой подле разрытого меньший курган, не вполне еще исследо­ваны. У крестьян деревни Ананьиной мы приобрели довольно вещей, найденных в Могильнике, почти исключительно бронзовых и несколько кремневых стрел, на­зываемых у них громовыми, главное же — надгробный камень, хотя раздроблен­ный на семь частей, по нашему мнению, современный Могильнику с изображени­ем на нем тогдашнего человека…

За сим, в сличении с теми же иностранными и Русскими курганами, пере­числим и опишем все находящиеся теперь пред глазами вещи из Ананьинско­го Могильника как подлинники, полученные нами от г. Шишкина и приобре­тенные от Ананьинских крестьян, так и слепки госпожи Раевской в Москов­ском музее.

Вещи относятся: I) к оружию, II) к одежде и ее украшению, III) домашнего быта, IV) символы и амулеты, V) от конской сбруи и VI) вещи кремневые. Состав многих из них (хотя приблизительно) определен химическим разложением. В чис­ле рисунков эти древности изображены на двух особых таблицах…

Прошедшего года, когда мы сами были на месте Ананьина Могильника, узнав, что в нем когда-то найден был большой камень с изображением человека, мы упот­ребили все старания к отысканию его и, наконец, нашли его у одного крестьяни­на разбитым на восемь частей, из коих семь, собранные с разных концов двора, и были нам уступлены, а восьмая часть (в общем, составе, впрочем, неважная) со­всем пропала. Камень этот, опоковый, найден крестьянином в главном или боль­шом Ананьинском кургане, в земле на четверть от верха, высоты он 6 четвертей 11 верш., ширины 8 верш., а вверху несколько суженном и сведенном полукругом 7 верш., толщины 1 четв. Камень, по сказанию крестьянина, лежал в извращенном положении — вниз головою: в таком положении найдено несколько надгробных камней и в древних курганах на Енисее, в ознаменование того, как гадает г. Спас­ский, что этот человек умер или пошел в землю. На лицевой выглаженной сторо­не камня вырезано вглубь, во весь рост, изображение человека, полагаем, совре­менного самому Могильнику, в полном его вооружении и украшении, каковые мы видим на самых скелетах здесь положенных. Именно, представлен на камне чело­век в остроконечной шапке, которой частнейшие черты, нам передаваемые, к со­жалению стесаны. Таковые остроконечные, прямые шапки, по свидетельству Ге­родота… носили скифы, — и мы приведем подлинные слова его, дабы видеть, что как по этой шапке, так и по вооружению, изображенный на нашем камне человек совершенно соответствует Геродотову скифу. Геродот говорит: скифы на головах имеют прикрепленные прямые, остроконечные шапки, носят панталоны и упот­ребляют туземные луки и кинжалы, а к этому еще военные секиры… На поясе по­койника продольными по нем чертами также показываются употребляемые на нем разные украшения. В правой руке человека или в боку — кинжал и военная секира в виде кирки, насажденная на древко; первый такой же точно формы и величины, как найденный в Могильнике наш железный кинжал…, а секира очень похожа на нашу же бронзовую секиру… В левом боку что-то полукруглое с продольными же чертами, может быть, щит, или же чашка для питья, которую по Геродоту… скифы обыкновенно носили при поясах. Глаза у человека большие, что указывает на его не чисто Монгольское происхождение. На памятнике, как и ни на одной из най­денных в Ананьинском Могильнике вещей, никакой подписи нет. С первого раза можно было предполагать, что этот камень, лежавший не в глубине Могильника, но почти на поверхности его, положен уже впоследствии, и притом не Булгарами ли или даже Татарами Казанского царства, когда у них надгробные камни — поч­ти такого же размера и вида, оканчивались полукругом? В древние курганы, как в готовые могилы, могли быть сложены и поздние покойники, — замечает Фундуклей и о своих Киевских могилах… Но Булгарские или Татарские памятники обык­новенно бывают с подписью или стихами из Корана, и никогда с изображением человека, которое и запрещено мусульманским законом. Изображенный на нашем памятнике человек, по вооружению и костюму своему, как видели, очень похож на Геродотова скифа или на тех людей, кои похоронены в Могильнике. Известно, что на древних курганах как в Сибири, так и в великой России, ставились мужские и женские статуи — не всегда каких-нибудь божеств, но и погребенных тут покой­ников. На вершине скифского Александропольского кургана также стояла слову-щая в народе «каменная баба» — изваяние, впрочем, неопределенное. От глубокой ли древности, к какой относим Ананьин Могильник, или по недостатку художни­ков, либо средств, здесь образ покойника не изваян, а только вырезан на камне. И замечательно, что в Париже в Луврском музее между Ниневийскими древностя­ми хранится статуэтка из слоновой кости, представляющая мужскую фигуру так­же с шейным кругом и кинжалом при широком, украшенном поясе. Подлинный Ананьинский камень, на семь частей раздробленный, мы передали в ведение Мо­ск. Археологического Общества, где теперь он и хранится.

За сим мы выскажем свое мнение или предположения о времени Ананьинско-го Могильника и о народе, которому он принадлежал, предоставляя по изложен­ным нами данным решение этого трудного вопроса более нас сведущим и прони­цательным. Не нужно почти и говорить, что Могильник на территории, впослед­ствии входившей в состав древне-Болгарского и Казанского царства, не относят­ся ко времени ни того, ни другого. Из рисунков и описаний у Березина (Булгар на Волге, Казань 1853 г.) и других, равно и слепков или подлинников, имеющихся в Московском музее, видно, что вещи, найденные в развалинах Булгара на Волге и Билярска, сравнительно с Ананьинскими древностями, имеют совсем другой ха­рактер и форму — позднейшего времени. Здесь несколько топоров — из свежего, не перержавелого железа, не походящих на древние кельты, а более на топоры ны­нешние: есть одно железное орудие в виде кирки, но совсем не то, что Ананьинская военная секира; из украшений есть наручни из широкой (дюйма в полтора) листовой меди, медное же круглое зеркало, перстни, сережки — позднейшей бо­лее искусственной формы, с разными затейливыми фигурами и Арабскими пись­менами, как печати; бусы здесь встречаются из разноцветных камешков, как мо­заика или обернутые в финифть. Вообще, нет вещей из той бронзы, какая господ­ствует в Ананьинских древностях, а Булгарские вещи или из железа или чисто мед­ные, серебряные и золотые.

Ясно, что Ананьинский Могильник, представляющий вещи, не только состав­ляющие роскошь, каковы разные украшения, но и относящиеся к оружию, и даже к домашнему обиходу, — почти все бронзового состава, относится по этому к так называемому бронзовому веку. Если вместе с бронзовыми встречаются здесь и железные, иногда те же самые вещи, напр, кельтские топорики, кинжалы, копья, стрелы, удила: то надобно заметить, что железо с отдаленнейших времен, может быть, еще послепотопных, вообще употреблялось и в бронзовый период, особен­но у Ассириян; при обыкновенной у них бронзе Ассирияне из железа делали плу­ги, молоты, копья, панцири и т. п. В Александропольском скифском кургане вме­сте с бронзою встречаются части железной чешуйчатой кольчуги, железные ско­бы, железная оковка колесницы, железные шины, удила. Трупосожжение, не ис­ключающее и простое погребение (то и другое и в Ананьинском Могильнике), во­обще относят к отличительным признакам бронзового периода. Сплав Ананьинской бронзы, по химическому разложению состоящей лишь из меди и олова, с исключением цинка и свинца, а некоторых вещей из одной меди со следами оло­ва, есть древний первоначальный сплав, — и такова, между прочим, была Асси­рийская бронза. На Ананьинских вещах украшения, если иногда и встречаются, то только самые простые, первоначальные, именно прямые или ломаные линии, зигзаги, редко дугообразные и спиральные. Кельты здесь имеют древнюю форму без ушков и вовсе нет более или менее художественных и уже после появившихся Германских и Датских так называемых пальставов, ни замысловатых и артистиче­ских вещей Этрусского или Греческого происхождения, как в Галльштатском Мо­гильнике или Александропольском скифском и других южных курганах, ни длин­ных многосоставных шейных цепей с разными привесками, позвонками и погре­мушками, ни больших искусственных к одежде шпилек или игол, ни широких ук­рашенных браслетов и для той же цели больших спиралей, столь обыкновенных в Остзейских курганах, судя по описаниям и рисункам у Бэра и Крузе. Это зна­чит, что Ананьинский Могильник, не представляя позднейших разветвлений или особенностей, принадлежащих известным местностям или народностям, сходст­вует с теми западными курганами только в древнейших вещах. Но замечательно, что многие Ананьинские вещи, особенно символы и амулеты, как видели, имеют близкое отношение к Ниневийским древностям. В связи с сим имеют силу доказа­тельства древности и кремневые стрелы, в Могильнике встречающиеся, и то, что такие обыденные и необходимо требующие железной твердости вещи, как долото, шило или выше помянутый половинчатый кельт — резец, здесь также бронзовые. Последнему обстоятельству, т. е. если где и самый резец из бронзы, Бэр дает осо­бенную важность в определении древности. По всем этим основаниям мы отно­сим Ананьинский Могильник в самом бронзовом веке не к концу его, когда брон­за, вытесняемая железом, сделалась лишь предметом роскоши, а ко времени пре­обладания бронзы. А потому не сомневаемся отнести Могильник вообще ко вре­менам до Рождества Христова.

По новейшим исследованиям, разделяемым многими знаменитыми учеными, начало бронзового века в Европе или, точнее, бронзовой металлургии, восходящее к древнейшим временам мира, производится от торговых сношений или колонизации в ней древнеазиатских Семических племен, т. е. племен, происходящих от пер­вого сына Ноева Сима. Полное и основательное исследование об этом, на основа­нии предшествующих и современных трудов разных ученых, представляет неред­ко приводимая нами книга г. Ружмона, особенно в Немецком переводе…

Но этими положениями, мы думаем, не объясняются бронзовые древности ни вообще нашего отечества — России, в древнейшие времена более или менее зани­маемого скифами, ни в частности северо-восточной полосы его, где был Анань­ин Могильник, и далее — к Уралу и в Сибири. В сих отдаленных и при недостат­ке сообщений отрезанных от прочей Европы странах, нельзя предположить ка­кой-нибудь Финикийской цивилизации. В том же сочинении Ружмона наше дело объясняется иначе. Здесь… Иберия или Грузия считаются отечеством Халибов или Халдейских ковачей, отечеством самих Фовела и Мосха, двух сынов Иафетовых, и здесь предполагается один из важнейших горнов послепотопной металлургии. Впоследствии, когда Ассирияне простерли свое оружие до самого Понта, они рас­селились между сими Халибами, которые, кроме сплава меди с оловом, умели еще закаливать железо в сталь… От Фовела производятся скифы, обитавшие недале­ко от Иберии, которые впоследствии перешли на равнины южной России (Евро­пейская скифия), а отсюда перешли на Урал и там открыли богатое производство бронзовое, серебряное и золотое, в летописях слывя под именем Чуди…, и обни­мая весь север нынешней России от Урала до западной Двины. (На этом огромном пространстве, заметим, находится и точка Ананьинского Могильника). Но в заклю­чении Ружмон сам сознает несостоятельность этой теории, замечая…, что хотя по Ассирийским символам на Чудских бронзовых древностях и можно бы тамошнее бронзовое искусство производить от Иберии и Понта: но поелику Чудь не упот­ребляла и не закаливала железа, как это делали Халибы, то источник ее бронзы не был ли в другой противоположной стороне — у Мидян и Бактриан, также упот­реблявших Ассирийские символы? — На это и мы готовы склониться. Не говоря о неупотреблении железа и стали у Чуди, теорию Ружмона, хотя она много про­ливает света на наш темный вопрос, мы не можем принять по следующим особен­но причинам: а) что колыбелью скифов признается в ней Иберия и б) из Иберии или южной России переводятся они на Урал. Все сказанное в теории Ружмона от­носится к Европейской или Геродотовой собственно скифии; но у древних геогра­фов является еще другая Азиатская скифия. И специальные по сему исследова­тели скифам вообще дают Азиатское происхождение, производя их от Мидо-пер-сидского корня, или, как Нибур и другие, от какого-нибудь Монгольского смешан­ного или Финского племени, которое с Алтая распространилось по нашей Сиби­ри и северо-востоку Европы и здесь было известно под именем Чуди. Что касает­ся до Геродотовой скифии: то сам Геродот говорит, что движение скифов в Европу последовало из Азии, что от юго-восточных берегов Каспийского моря теснимые Массагетами скифы перешли реку Араке, скитались по степям на запад от Мео-тического озера (Азовского моря), выгнали отсюда Киммериан и здесь утверди­лись. Это было за 100 лет до Дария Истаспа… Как бы то ни было, Мела (I в.) ука­зывает…, а Птоломей… подробно описывает обширную Азиатскую скифию, с од­ной стороны от Персии и Индии до северной половины нашей Енисейской губер нии, с другой от Китая, Монголии и Иркутской губернии за Уральские горы к реке Каме и Волге, до устьев последней. Горами Имаус (или кряжем гор, идущих от Ги­малаев к северу до Алтайских гор и далее) Птолемей разделяет скифию на две по­ловины — скифию внутри и вне Имауса. В первой половине у Птоломея показа­но 33 названия скифских (?) племен: на самом севере (в нынешней Тобольской и Енисейской губ.) помещены Аланы, Суовены, Агафирсы, на восточном притоке реки Ра (Волги, т. е. на Каме, как обыкновенно объясняют, Робаски, Азаны, Иор-дии, при Уральских горах Мологены, Саммиты, Тибиаки, между Яксартом и Ок-сом (Сыр — и Амур Дарьей) Ариаки, Номасты и другие, за ними по берегу Кас­пийского моря Аорсы. В это же пространство скифии внутри Имауса входят зем­ли Саков и Массагетов: они по нынешнему занимали малую Бухарию и часть Тур­кестана. Хотя эти Саки и Массагеты были также скифского племени и, по край­ней мере, именем первых Персы называли всех скифов, однако Птоломей отделя­ет их от скифии и описывает землю их особо в предыдущей 13-й главе. В скифии вне Имауса по Птоломею были на севере (в Сибири) скифы-Абии, Иппофаги (ко-неедцы) и др., на юге к Гималайским горам Хэты, Хавраны-скифы. Из этого опи­сания видно, что Елабужская местность и Ананьин Могильник входили в состав первой, внутренней скифии. скифы этой половины были сопредельны и по делам войны и мира или торговли имели отношения к Персам, Мидянам и Ассириянам. О Массагетах, имевших скифскую одежду и оружие, Геродот… говорит, что зем­ля их богата медью и золотом и что все оружие их (стрелы, копья, секиры), шле­мы, поясы и самая конская сбруя были медные, украшенные золотом, а серебра и железа они вовсе не знали. Он же повествует… о войне Массагетов с Киром, Пер­сидским царем, кончившейся гибелью самого Кира со всей его армией. — Из это­го соприкосновения Азиатской скифии с Персами, Мидянами и Ассириянами мы производим в Ананьинской бронзе замеченное нами (особенно в амулетах и ре­лигиозных символах) сходство с Ниневийскими древностями.