Из книги:
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи.
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."
Верещагин Г.Е. Елабужское Чёртово городище. Известия Сарапульского земского музея. Вып. 1. Сарапул, 1911 стр. 5-16
Верещагин Григорий Егорович
Елабужское Чёртово городище
Во второй половине августа я плыл, в числе прочих пассажиров, по реке Каме, на пароходе, из Казани. Миновав станцию Соколки, пароход, по причине густоты тумана, должен был спустить якорь и ждать, когда рассеется утренняя мгла и прояснится небо. (Если бы не было тумана, пароход, по моему расчёту, проплыл бы Елабужскую пристань в то время, когда пуще всего клонит ко сну, именно – на рассвете). Итак, пароход стоял, терпеливо ожидая света. Большая часть пассажиров покоилась комфортабельно на своих местах – кто дремал, кто спал; и я, утомленный ожиданием станции Елабуги, где должен был высадиться, наконец уснул. Долго ли лежал в забытьи, не знаю; но вот пароход зашумел и тронулся – я проснулся. Туман рассеялся, было светло. Часть пассажиров проснулась одновременно со мной и взошла на трап приветствовать свежее утро и любоваться живописными берегами Камы. К ним присоединился и я. Пароход пыхтел, шумел, покрывая поверхность реки волнами, давал встречным пароходам свистки, оставлял берега реки, окаймленные местами чахлым кустарником, местами жалкими остатками вырубленного леса.
Прошло около двух часов времени, как я сидел на трапе, любуясь красивыми берегами реки. Некоторые из пассажиров стали поговаривать, что недалеко уж Елабуга. Пролетело в ожидании Елабужской пристани ещё несколько времени, и вдруг кто-то воскликнул: «Елабуга!» Взоры у большинства обратились в сторону белеющих зданий и церквей, между которыми особенно выделялась колокольня Спасского собора. Прошло ещё несколько минут, и один из смотрящих вперед сказал: «Вот и Чёртово городище!» Слова эти вмиг пробудили во мне до того дремавшее любопытство, и я, взглянув на левый берег реки, увидел серую башню, стоявшую на горе, или, вернее, на высоком берегу при слиянии реки Тоймы с Камой. О башне этой, называемой Чёртовым городищем, я читал прежде в некоторых периодических изданиях и, кроме того, слыхал и устные сказания о ней. Я смотрел на этот памятник старины с немым любопытством. Заметив это, стоящий со мной рядом мужик, по-видимому из крещёных татар, сказал, что «её (башню) сделали (черти) в одну ночь». Вероятно, ему было известно какое-нибудь сказание о башне или же о самом месте, на котором стоит этот памятник старины. Но мне, к сожалению, не [6] пришло на ум спросить его. Только после, когда мужик куда-то делся, я вспомнил прочитанную в очерках Кудрявцева легенду, которую и привожу здесь.
На Чёртовом городище, близ источника, жил в древнее время пустынник-анахорет самой строгой жизни. Бесы часто смущали его. Не обходилось дело, разумеется, и без красивых женщин, которых бесы подсовывали в келью анахорета. Но анахорет был устойчив в благочестии и избранном пути безбрачия. А демоны всё лютее наступали на праведного мужа с разными соблазнами, стараясь увлечь его мирскими наслаждениями. Борьба с искушениями сделалась в тягость отшельнику. Чтобы прогнать демонов от себя навсегда, он задумал воспользоваться их силою к прославлению имени Божьего. Поддаваясь, по-видимому, их соблазнам, он предложил им одно из трудных условий: выстроить на горе в одну ночь церковь. Нечистая сила, обрадовавшись этому, тотчас же принялась за работу – добывать камни из недр земли. Архитектурному искусству бесов не учить! Скоро выведен был фундамент, проделаны окна и двери, церковь была почти готова, оставалось только водрузить на ней крест. Призадумались ли бесы над этим или металла в горе не хватило, но только на беду их вдруг пропел петух, крик которого злым духам почему-то приходится не по вкусу. Едва только петух разинул клюв, как дьявольская сила тотчас же провалилась сквозь землю в преисподнюю. За нею с грохотом повалились и посыпались с верхней части церкви и самые камни. Башня городища и есть та самая церковь, которая сложена руками чертей, и потому называется Чёртовым городищем. Дыры в стенах башни, в которых прежде галки вили гнезда, есть-де следы чёртовых пальцев. О дальнейших искушениях или жизни отшельника, по словам Кудрявцева, предание умалчивает. Вероятно, говорит автор очерков, нечистая сила, показавшая свою слабость, навсегда оставила в покое выдержавшего искус пустынника (Всемирный путешественник, прил. к газете «Родина» за 1890 г., N9.- прим. автора).
Легенда эта напоминает сказание вотяков, услышанное пишущим эти строки в Сарапульском уезде. Приведем для сравнения и эту легенду.
Вумурты (водяные духи) сватали у попа дочь, которая им очень понравилась; но поп не соглашался выдать дочь за Вумурта. Сватовщики, однако, не отступали, а старались всеми мерами засватать. Наконец поп вышел из терпения и согласился выдать дочь, но только с условием выстроить ему в одну ночь, до утреннего петлоглашения, церковь. Поп был твердо [7] убежден, что вумурты в такое короткое время, в одну ночь, не складут церкви. Они согласились и на это и принялись за дело. Одни стали носить глину, другие – песок, третьи начали делать кирпичи, четвертые обжигать, а пятые стали уже класть церковь. Работа закипела, как в муравейнике у муравьёв. Поп смотрел из окна и не верил глазам. Работы осталось уже немного. Сердце в попе затокало сильно: он боялся, что вумурты укладут церковь и его дочь возьмут силой. Принёс поп петуха и стал щекотать его, чтобы он запел. Но сколь не щекотал – петух до времени не пропел. Сложили вумурты церковь, но креста на ней не водрузили… Вдруг петух захлопал крыльями и запел.
– Ну, церковь склали… Просватай дочь,- сказали вумурты попу, явившись к нему с требованием выдачи его дочери.
– Церковь не готова,- возразил поп.
– Почему?
– Потому что на ней нет креста, а церковь без креста не церковь.
– Креста найти мы не могли.
– Если не нашли и не поставили, значит и церковь не готова, следовательно, я волен не выдать свою дочь за вашего жениха.
Вумурты ничего не могли сделать и ушли (См. Вотяки Сарапульского уезда (записки И.Р.Г.О. по отд. этн. т.XIV, вот.3.) 1889 г. стр.137.- прим. автора).
Как видно, первая из приведенных легенд сооружение городища приписывает злым духам. Вероятно, и к составлению другой (вотской) легенды материалом послужили рассказы, подобные первой.
По другому сказанию, Чёртово городище своё название получило от оракула-змея (чёрта), который жил, будто бы в находившемся на этой горе языческом храме. Этому оракулу-змею приносились в жертву иноплеменники, а плывшие по Каме судовщики, во избежание опасности, непременно должны были приносить ему дары, а те, которые не хотели приносить, подвергались опасности. Оракул был настолько известен, что даже казанская царица Цумбека (или Сюхнибека) послала туда своего вельможу узнать от оракула о будущей судьбе Казанского царства. Вельможа, прибыв туда, молился там по-своему девять дней и в десятый услышал из капища голос, который говорил, что Казанское царство разрушится и водворится тут христианская вера. После такого предсказания змей будто бы в чёрном облаке поднялся из капища и в виду всех полетел на запад, где и скрылся навсегда (См. памятн. книж. Вят. губ. на 1860 г.- прим. автора). Почти то же сообщает и казанский историк Рычков. [8] Он говорит, что в некотором улусе на высоком берегу Камы стоял небольшой каменный городок – остаток древних болгар. Некогда в нём обитал бес, творя разные чудеса, чем и привлекал туда со всех сторон черемисов и татар, принимал от них жертвы и предсказывал судьбу. Он исцелял также и от тяжких болезней. Если плывущие по реке, не исключая и христиан, ничего не хотели принести ему в дар, то он тотчас же убивал их, топил суда, наносил им различный вред. Наконец, он до того стал простирать своё мщение, что уже никто не смел приближаться к городищу, не заплатив бесу надлежащей дани. Обращавшимся к нему он отвечал невидимо через своих мудрецов. Одним предсказывал долгую жизнь и здоровье, другим – болезни, бедствия, погибель и покорение земель их. В числе обращавшихся был и посланный казанской царицей Цумбекой (или Сюхнибекой) спросить оракула, победит ли она московского князя? (См. памятн. книжку Вят. губ. на 1870 г. в ст. «Географ.-Стат. описание Вят. губ.» стр.115.- прим. автора). Далее сказание г. Рычкова тождественно с приведённым выше сказанием, потому я и не считаю нужным приводить его здесь до конца.
Об оракуле-змее на камских берегах упоминается и в третьей песне известной эпической поэмы «Россиада», где говорится, что некто Сеит, начальник и учитель магометанского закона Казанцев, представ перед вельможами, между прочим, говорит:
Ходил недавно я спокоить дух смущенный
На камские брега, во град опустошённый
Определение проникнути небес.
Там агнца чёрного на жертву я принес
И вопросил духов, во граде сем живущих,
В сомнительных делах ответы подающих.
Зарос в пещеру путь к ним тернием, травой.
Ответа долго ждал и вдруг услышал вой,
Отчаянье и стон во граде, нами чтимом…
И вдруг покрылась вся поверхность чёрным дымом.
Увидел я из ней летящую змею,
В громах вещающу погибель мне свою:
«Напрасно чтут меня и славят человеки
И вы погибнете, и я погиб навеки».
Змей пламенной стрелой ко западу упал.
Внимающий ему, окаменён я стал
(Россиада. Москва. Вольная типография Пономарёва, 1807 г. стр.42.- прим. автора). [9]
Упоминаемый в названной поэме Сеит, несомненно, тот вельможа царицы Цумбеки, который был командирован к оракулу узнать, возьмет ли Иоанн Грозный Казань?
Хотя стихотворцы и беллетристы и допускают в своих произведениях вымышленные имена и факты, но творец «Россиады» уверяет, что творение своё он основал «на исторической истине», что он пользовался печатными и письменными известиями и анекдотами.
Можно думать, что и историк Рычков своё сказание основал на подобных же аргументах.
Творец «Россиады» говорит, что духи жили в пещере. Не думаю, что пещера эта существовала только в фантазии творца поэмы. Она могла быть в действительности; о ней, несомненно, читал поэт в печатных и письменных статьях, о ней, вероятно, слыхал и устные предания. Хотя от елабужцев о «пещере духов» предания мне и не приводилось слыхать, но это не служит доказательством вымысла творца поэмы. О возможном существовании в берегах остатков пещеры говорит и сложение в симметрическом порядке огромных камней, что едва ли можно приписать происхождение его естественным причинам. Не лишним считаю заметить и о том, что по камням тем текла струями когда-то, в глубокую старину, расплавленная масса. Масса эта в настоящее время твердостью ничем не отличается от гальки или булыжника, что наталкивает на мысль, что в древности гора, на которой стоит ныне башня Чёртова городища, подвергалась вулканическим извержениям. Таким образом, нельзя не прийти к той мысли, что елабужские камские берега заслуживают внимания опытного геолога.
Далее обращусь к сообщению исследователя г. Эртмана, посетившего Чёртово городище. Он говорит, что городище в древности действительно было капищем какого-нибудь языческого божества, где жил жрец, служивший своему идолу и прорекавший судьбу приходивших к нему, и что народ и владетели этой страны относились к нему с особенным почтением и прельщённые его ответами обнесли его капище высокими стенами из камней, которых могли получать в изобилии тут же.
Возможно, по словам г. Эртмана, и то, что в сие самое время, когда заняты были строением стен, татары или другой народ принудили оставить работу и обратиться в бегство. Наконец пришельцы поселились здесь, не находя никаких жителей около стен и, вероятно, судя по пустоте страны, приписали сооружение стен не людям, а подводным духам, как, например, [10] в вышеприведённой вотской легенде приписывается сооружение церкви водяным духам. Разбитие же судов, говорит г. Эртман, должно приписать не волшебству прорицателя, а подводному камню, который находится не далеко от города и теперь ещё известен под названием «быка». Вода, по словам названного исследователя, к этому камню стремится с противоположного берега с ужасною быстротою, и суда даже ныне со всевозможным старанием должны издали держаться другого берега, дабы по неосторожности своей не сделаться жертвою волн.
Из сего догадаться можно, говорит Эртман, что жрецы, получив подарок от плывших по Каме, отводили суда, чем и избавляли судовщиков от погибели. По сим обстоятельствам Чёртово городище до сих пор остается местом, замечательным для бурлаков (См. выше «Памятн. книж. Вятской губ.».- прим. автора).
Существование здесь подводного камня «быка» весьма возможно, чему служат доказательством огромные камни по берегам реки. Я говорю «весьма возможно» потому, что упомянутого «быка» ныне уже нет и, следовательно, ни бурлакам, ни пароходам ни от каких подводных камней никакая опасность не грозит; осталось, вероятно, памятником существования камня «быка» только возвышенное место ниже города Елабуги верстах в полутора от него под тем же названием.
С легендами о Чёртовом городище связывается сказание об Ананьевском могильнике, находящемся близ Елабуги. М.В.Уфимский, сотрудник «Волжского Вестника» (См. «Волжский Вестник» за 1885 г. N163.- прим. автора) говорит, что Чёртово городище было цитаделью, или крепостью чуждых народов, которых местные легенды причисляют к чуди. Что это был за народ, следует обратиться, говорит г. Уфимский, к народным хроникам. Одна из таких хроник, приобретённая в Уфимской губернии г. Вельяминовым-Зерновым и помещённая в записках Археологического общества (См. «Записки О-ва» т.XIII, 1859 г. С. П. Б.- прим. автора) рассказывает, как магометане приводили идолопоклонников, в том числе и камских болгар, в магометанство в XIII веке при хане Узбеке; между прочим, тут же упоминает и об язычниках северной стороны реки Белой (как называют татары не только Белую, Уфимской губернии, но и Каму), живущих в устье Тоймы, впадающей в Каму (у подошвы горы, на которой стоит Чёртово городище), в г.Содоме, т.е. Алабуге (По гречески, как по-татарски рыба окунь — прим. автора). Это был большой город. Его основал [11] Искандер-Зюль-Карисин; ныне он так же, как и г.Болгары, разорён Темир Аксаном. Значит,- заключает г. Уфимский,- на месте нынешней Елабуги был г. «Содом» – испорченное Сюддюм, означавшее название города пещерно-курганных юнанских народов. Это видно и из арабской хроники г. Хлебникова, о которой сообщил в своей речи Шестаков на Археологическом съезде в Казани в 1887 году. Из этой хроники видно, что здесь жили аборигены края, юнанские народы (юнан-шульганы и юнан-касауры), которые ездили на лошадях особой породы и жили в пещерах Казанской и смежных с нею губерний, а также в пещерах Уральских гор и их отрогов. Остатки этих пещерных народов предполагаются в Ананьевском или, по словам Шестакова, в Юнаньевском могильнике, около Елабуги, где находятся каменные и бронзовые остатки. По исследованиям г. Невоструева современной этому могильнику найденной здесь плиты с изображением человека, народ соответствовал Геродотовым скифам как по вооружению, так и по украшениям и по остроконечной шапке; да и жил здесь народ, по крайней мере, за 3000 лет до нас. Народы юнаньевские, по словам Шереф-Эддина, имели древний город Сюддюм, на месте которого стоит Чёртово городище. Башкиры и татары говорят, что Алабугу основал Искандер (Александр Македонский). Название Елабуги вошло ещё до преобразования в 1780 году государева села Трехсвятского в г.Елабугу. Откуда оно могло попасть в книгу «Большой Чертёж» (М. 1846 г. стр.1 8.- прим. автора), в которой говорится, что «ниже реки Ика 40 вер., на реке Каме град Чёртов? И в «Древней Российской идрографии» прибавлено: «Алабуга тож». Так же и в писцовом межевом списке писцов Семёна Волынского с товарищами в 164, т.е. в 1656 году, записано: «В Казанском уезде по Зюрейской дороге межа учинена у государева дворцова села Трехсвятского, что на Елабуге с Троицким монастырём каменного городища»; а в переписных книгах князя Димитрия Болховского 155, т.е. 1647 года, написано: «За Троицким Елабужским монастырём в вотчине от Чертовского песку вниз Камою…» и т.д. Таким образом полагает названный выше автор статьи – Юнан или Ананьевский могильник принадлежит скифским народам; а известно, что греки скифами называли не одну определенную национальность, но целый комплект народов, отчасти индогерманского, отчасти же урало-алтайского татарского корня. Они жили к северу от Чёрного моря, по берегам которого греки имели свои колонии для торговых сношений с [12] скифскими племенами. Известно также, что греки присваивали происхождение скифов от Геркулеса и скифской красавицы полуженщины-полузмеи, которая родила от Геркулеса трёх скифских родоначальников: Агатирса, Гелона и Скифа и помещали потомков последнего ближе к своим колониям, а потомков Гелона или гелонов – к северу за ними, как раз почти в тех местах, где обитали скифские племена юнан; с этими племенами, весьма вероятно, они и пришли в столкновение, вытеснили их из этих мест и заняли г.Сюддюм, который и назвали в честь своего родоначальника Гелоном, и был он разорен в VI веке до Рожд. Христ. персидским царем Дарием Гистаспом. Этот царь, озлобясь на скифов и гоняясь за ними в обширных лесах и степях, дошёл, вероятно, до Гелона, перезимовал здесь в 512 году до Р. Х. и, возвратясь обратно, выжег его; затем, когда после скифов поселились здесь камские болгары, они восстановили остаток Гелона и назвали его по имени своего князя Абдра-Хима Бряхимовым. Это подтверждает и Карамзин, говоря, что после взятия Бряхимова Андреем Боголюбским, он ещё существовал до нашествия монголов, во время которого подвергся уже полнейшему разорению, и существование города прекратилось. В таком состоянии он находился до того времени, когда Иоанн Грозный повелел построить на его месте мужской монастырь Живоначальной Троицы, а в недальнем расстоянии от него – село Трехсвятское. Этот завоеватель Казани, по завоевании им Казанского царства (в 1552 г.), отправился для осмотра местностей по рр. Волге и Каме до Соликамска и на пути тяжко заболел, так что 1 октября принужден был высадиться на берег недалеко от развалин болгарского города Бряхимова, известного под именем Чёртова городища. Время пребывания здесь Иоанна Грозного, кроме повеления основать монастырь и заложить церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы с двумя приделами (в память пророка Ильи и Трёх Святителей), ознаменовано даром Покровской церкви образа Трёх Святителей (Икона эта помещается у левого придела Елабужской Покровской церкви. На иконе риза серебряная позолоченная.- прим. автора).
Поводом к приказанию основать мужской монастырь у Иоанна Грозного было, вероятно, желание обратить в христианство магометан и язычников, обитавших в этих местах. Монашествующие, по построении монастыря, явились первыми миссионерами в здешнем крае. Они озарили светом христианского учения язычников – вотяков и магометан, чему служат доказательствами рассказы старожилов деревень Мунайки, Гришкиной, Умяка, села Елова [13] и проч. Многие татары, населявшие этот край, как враги распространения здесь христианства оставили свои жилища и переправились за Каму.
Монастырь немало терпел от башкирских бунтов, но все-таки существовал. Старец Моисей, келарь монастыря, в 1637 году бил челом казанским воеводам и боярам Ивану Морозову, Гагарину, Тольнеру и Полуехтову на имя государя, что монастырю существовать нечем, а потому просит он, келарь, пожаловать «пустовыя земли за Камой с чёрным лесом, сенными покосами и всякими угодьями на церковное строение, воск, фимиам и вино церковное, равно и на пропитание». Просьба келаря уважена и выдана ему грамота в 7146 (1638) году 11 марта с чёрною восковою печатью, с оговоркой в конце: «которы крестьяне на той земле учнут жити, доходы бы в монастырь старцу келарю с братиею платили, чем они их пооброчат». Монастырь этот, по указу государей царей и великих князей Иоанна и Петра Алексеевичей всея великия и малыя и белыя России самодержцев, был отдан в дом Пресвятой Богородицы высокопреосвященному Маркелу, митрополиту казанскому и свияжскому с крестьянами, землею пахотною, сенными покосами, лесом, озёрами и со всеми угодьями в вотчину». Маркел должен был вскоре завести дело о рыбных ловлях с служилым татарином дер. Менгер Абрахманом Кулаевым, которое кончилось в пользу монастыря. Из дела видно, чтобы в громадном количестве земли и ловлях мелкую рыбу ловить только для себя, а бобров и ярцов, никакого зверя не ловить.
Монастырь по приобретении земель и других угодий был не из бедных и имел на своей земле, кроме Подмонастырской слободки и из служек и конюхов, другие селения, как то: Соболево, Танайку, Бетьки, Лекарево, Сентяк и Прости. Село Танайка считалось главным жительством и имело казенный дом, или контору. Все поименованные селения составляли танаевскую вотчину казанского архиерейского дома; а так как лежала она по обоим берегам Камы, то по указу императрицы Екатерины II от 26-го февраля 1764 г., по отобрании всех духовных вотчин в ведомство Коллегии экономии Подмонастырская слобода, село Танайка и село Лекарево с деревней Сентяком поступили в Вятское наместничество, а села Бетьки, Соболево и Прости – в Уфимское. Монастырь же как малолюдный должен был упраздниться. Таким образом, просуществовавший только до 1746 года монастырь окончательно был разорён во время пугачёвского бунта, после чего уже не возобновлялся. Одна из бывших монастырских церквей, церковь во имя Успения Божией Матери, разложена и увезена в село Танайку и впоследствии, [14] по сооружении там каменного храма, и здесь разломана. Другая церковь, во имя Живоначальной Троицы, перевезена на елабужское городское кладбище и по ветхости в 1824 году упразднена, вместо неё построена каменная двухэтажная с главным приделом во имя Св. Троицы, на что дана разрешительная грамота вятским преосвященным Кириллом от 15 мая 1830 г. за N96.
Иконы, книги и сосуды по упразднении монастыря увезены, как говорят, по селам, в том числе и закамским, а часть их вместе с церквами увезена в село Танайку и на елабужское городское кладбище. Из икон, увезенных на елабужское кладбище, считаются более замечательными только, кажется, две – икона Св. Троицы и икона Успения Божьей Матери, на коих ризы серебряные позолоченные весом в 60 фунтов 30 зол. Особенность первой (Св. Троицы) замечательна тем, что ангелы под дубом мамврийским изображены с трезубцами, что ныне, кажется, не в моде у иконописцев. В танаевской церкви, по отзыву священника этого села о.Иоанна Кошурникова, находятся три иконы упразднённого монастыря, как то: Казанской Божьей Матери, Иоанна Крестителя и архистратига Михаила (уже возобновлённая). Кроме этих икон, в танаевской церкви хранится ещё оловянный ковчег, принадлежащий, несомненно, одной из монастырских церквей на Чёртовом городище. Хранятся, вероятно, где-нибудь в кладовых при церквах и другие сосуды и иконы, как, например, хранится в числе прочих в кладовой елабужской кладбищенской церкви икона со свинцовой ризой. Что касается самого монастыря, то от всех построек его на месте не осталось и следа, а башня Чёртова городища пережила все смутные времена – те времена, когда разнузданной толпой дикарей не щадились никто и ничто, и до сих пор свидетельствует о былых временах той седой древности, когда и она была в чести и имела своё значение в жизни своих строителей-современников (Слова г. Уфимского.- прим. автора).
Кто бывал на Чёртовом городище, тот знает, что там, кроме одной башни, не сохранилось ничего. Высота башни приблизительно 4 саж., толщина стены в основании 1 саж. В ней 4 окна; ширина двери 1 арш. и 1 четверть, высота её 1 саж. Башня сложена из камней; известь смешана с алебастром и так затвердела, что превратилась в камень. На южной стороне башни, к наружной стороне её прибита чугунная плитка с надписью, которая говорит, что памятник старины возобновлён елабужскими гражданами в 1867 году. Башню посещают, как видно, любопытные, чему служат доказательством [15] разнообразные надписи, сделанные гвоздём и карандашом на стенках, но большинство их разобрать трудно. Например, я прочитал: Ложкин 1896 г.; Витковский 1884 г.; Петров 1871 г.; Колотов 1887 г.; Антропов 1895 г.; Трубин; Ежов; Рогожников-Колесников; Г. К. Г.; фотограф Софонов 1896 г.; Тихомиров; Иван Шадрин 14 августа 1894 г.; А. В. Ситников 8 мая 1895 г.; Насонов 1896 г.; Смирнов; Колбасов 1891; Н. Чернов 1879 г.; Большаков 1874 г. 1 августа…
Такими надписями исписаны все внутренние стены, но разобрать надписи трудно, а большинство невозможно, так как самые надписи сделаны на шероховатых камнях. Из этого ясно, что любители посещают этот памятник часто, и их, если принять в счёт не оставивших свои надписи, не мало. Остается жалеть, что тут не имеется доски для записывания имён посетителей. Если бы была такая доска или же, если бы стены башни были гладки, то, думаю, гг. посетители, в числе которых, вероятно, бывают и иностранцы, своими разнообразными надписями придали бы памятнику старины большую занимательность. Тогда, несомненно, к именам некоторых посетителей присоединялись бы надписи и о своих впечатлениях, и это представляло бы своего рода интерес для самих же посетителей. Башня почитается, вероятно, магометанами и изредка посещается ими, доказательством чему служит следующий случай.
В мае месяце дети пишущего эти строки с товарищами в числе 5-6 чел. играли у башни. Туда пришёл старик-татарин, и дети зашли с ним в башню; а должен я сказать, что башня эта летом, в страдную пору, служит для местных крестьян отхожим местом. Татарин, зайдя в башню, при виде человеческих экскрементов вознегодовал, говоря, что люди ныне вовсе не боятся Бога, что они обращают башню в отхожее место. Сказав это, татарин приложил ладони рук к стене и, став в молитвенную позу, начал произносить молитвенные изречения, быть может, статью из Корана, после чего вышел он из башни молча. Татарин, по рассказам детей, был в разноцветном халате и чалме. В нескольких саженях от башни во время молитвы иноверного посетителя стояла молодая женщина (вероятно, жена его) с татарчонком, которым, можно думать, вход в башню был воспрещён. По описаниям детей одежды и чалмы посетителя башни можно было догадаться, что это был, если не хаджи, то мулла или же другое лицо духовного звания магометанского вероисповедания. Быть может, он был приехавший издалека с целью посещения башни, если она считается некоторыми магометанами святыней.
Таковы краткие сведения о Чёртовом городище.
[16]
Далее, не лишним считаю заметить следующее: если у магометан башня служит предметом почитания, то не менее место, на котором она стоит, должно пользоваться уважением со стороны христиан как кладбище, на котором покоятся кости монахов, озаривших магометан и язычников светом христианского учения, и как место монастыря с двумя церквами. Действительно, некоторыми елабужцами гора почитается и теперь. Что касается названия «Чёртово городище», то оно им не особенно нравится. Один из граждан, Марихин, когда я завел с ним речь о городище и назвал его чёртовым, заметил мне с неудовольствием, что гору следовало бы называть не Чёртовым городищем, а «Крестовой горой». Тут, сказал он, был мужской монастырь, спасались монахи; монахи погребались тут же, на горе.
Собеседник в разговоре со мной между прочим сообщил мне, что в 1889 г. на этой горе у башни какие-то археологи производили раскопку с учёною целью и вырыли монаха, положенного в выдолбленное дубовое корыто. В корыте этом нашли будто бы часть материи с вышитою надписью имени монаха, а кости его отличались особенной белизной.
По поводу полученных от монахини сведений я расспрашивал некоторых, и сведения получились разнообразные. Но их обнародовать считаю неудобным, так как достоверность рассказов ничем не гарантирована. Весь центр тяжести рассказов лежит на одном, что тут, на Чёртовом городище, при раскопках с археологическою целью был вырыт из корыта монах и зарыт обратно.
Один из елабужцев, говорят, поставил на могиле монаха надгробный памятник с надписью имени его и за это оштрафован на 5 руб. Говорят также, что некоторые пытались поставить на горе кресты, чтобы назвать гору Крестовой, но это начальство им не дозволило. А как бы то ни было, вскоре после археологов гора начала привлекать к себе посетителей из простонародья. Посещавшие гору будто бы приносили туда и пожертвования свои деньгами и холстом. Но когда это сделалось известным начальству, посещение горы с целью поклонения останкам монаха воспрещено.
Гр. Верещагин.
Источник: Известия Сарапульского земского музея. Вып.1.- Сарапул, 1911.- с.5-16.