Из книги:
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи.
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."
Перетяткович Г. Поволжье в XVII и начале XVIII века (очерки из истории колонизации края). Одесса, Тип. П.А.Зеленаго, 1882
Данное исследование было защищено профессором Георгием Ивановичем Перетятковичем (1840-1908) в качестве магистерской диссертации и вышло в 1877 г.. затем, в виде книжного издания в 1877 году (Изначально в Москве). Автор ввел в научный оборот большое количество ранее не известных документов по истории Поволжья, став одним из первых ученых, обратившихся к этой теме.
Ценностью издания, как для современной исторической науки в целом, так и для истории Елабужского края является то, что оно выполнено по документам, извлеченным из архивов, некоторые из которых на данный момент уже не существуют – были утрачены в годы революции и Гражданской войны. Автор же сам в предисловии писал, что «главным для предлагаемого ныне исследования, послужили рукописные документы».
Применительно к истории Елабужского края и тематике настоящей библиографии интересны те отрывки исследования, которые так или иначе касаются Елабуги и елабужан. В этом плане интересны материалы на стр.118-124 и стр.131-137 затрагивающие хотя и не непосредственно Елабугу, но елабужан, основавших село Челны. Упоминания о Елабуге и Елабужских крестьянах встречаются также на стр.256, 348-349, 352. На стр. 270-277 довольно подробно рассказывается про основание села Свиные горы, и последующее основание выходцами из него деревни Соколки.
Перетяткович. Г.
Поволжье в 17 и начале 18 века. 1882 г.
стр.118-124
Впрочем монастыри утверждались в первой половине XVII века не только в низовьях р. Камы, а также и в других местах. Так нам известно, что основанных в 1616 году монастырь Живоначальныя Троицы Каменнаго городища, что на Елабуге, получил по ходатайству своего келаря в 1638 году на 200 четей земли с сенными покосами и с рыбными ловлями из пустовых пространств, которые тянулись по рекам Зае и Бетке на много верст. При этом обысное выражение в грамоте указывает нам цель, с которою земля приобретена была монастырем, — «и которые, говорится, крестьяне на той земле учнуть жити, старца келаря с братьею слушали и доход им в монастырь платили, чем они их пооброчат[1]. Но не одни лишь такие лица, как монастыри, в данное время двигались за р. Каму и селились тут для постоянного земледельческого занятия. Так, до нас дошло известие, что в описываемое время находилась недалеко от деревни Преображенского монастыря «с версту в степь на увеле деревня Андрея да Ивана Молоствова»[2].
Сверх того, мы знаем, что повыше впадения р. Вятки в Каму в дворцовом селе Елабуге, на Каме, в двадцатых годах XVII века (1626 года) составилась община из «новых крестьян елабужан» с крестьянином Федором Поповым во главе, которая решилась, перейдя реку, поселиться «подле Камы на Уфимской стороне»; здесь они образовали починок и стали «в Уфимском уезде жити в крестьянах на пашне, на льготе, на Чалне, на Мелекесе речках»[3]. Судя по довольно значительному пространству земель, которые с самого начала им отведены были[4], следует предположить, что образовавшаяся община Елабужских крестьян («Федька Нифонтьев Попов с товарищи») либо с самого начала обладала достаточным количеством членов, либо же была уверена в том, что сюда скоро явятся новые поселенцы, ради которых она и поспешила занять удобные и свободные земли и угодья. Первоначальные поселения за р. Камой могли быть и незначительны по числу своих членов, но для нас имеет значение несомненность появления этих поселений в здешних местах в известное время. Увеличение количества насельников в старых поселениях и появление новых, как в этих, так и в других местах, не могло задержаться надолго вследствие изменений, которые местами в Казанском уезде становятся заметны в двадцатых годах XVII века.
Мы видели уже, что обработанные земли Казанского уезда в описи шестидесятых годов XVII столетия обыкновенно обозначаются словами «доброй земли», — явление вполне естественное, если иметь в виду, что эти земли большей частью были или девственны, или же возделанные, были покинуты и могли в продолжении нескольких лет восстановить утраченные силы свои. В конце XVI и в начале XVII в. в писцовых книгах Казанского уезда встречаются земли в некоторых деревнях, которые в шестидесятых годах обозначены «доброй землей», а теперь обозначены без этого эпитета; в иных же дворцовых поселениях вместо «доброй земли» говориться: «крестьянские пашни мягкие земли»[5]. К концу первой четверти XVII века производительность земель в некоторых местах Казанского уезда уменьшилась, потому что их достоинство прямо определяется наименованием «земля средняя», между тем как в XVI столетии иные из этих земель обозначались «добрыми»[6]; в одном даже месте на р. Вятке внутренне достоинство земли определено таким образом: «земля худая»[7]. Отсюда мы можем вывести, что земли в Казанском уезде местами в продолжение известного времени успели уже истощиться, или как в то время выражались, «выпахались»[8], так что земледельческий труд крестьянина не удовлетворялся им в достаточной степени, сравнительно с прошлым временем. Кроме того, в странах севернее Казанского уезда, которые однако соединялись водным путем с рекой Камой, постоянно встречались условия, неблагоприятные тамошнему земледельцу. Вот как сами жители этой местности изображают ее в своей челобитной, поданной царю в тридцатых годах XVII столетия: «а у них де у Пермич место подкаменное, студеное, хлеб не родится, побивает мороз в все годы, и от наших (т.е. царских) денежных сборов … и от хлебного недорода они Пермичи обнищали и одолжали великие долги и врозь разбрелися по льготным местам»[9].
При таких обстоятельствах русские поселенцы, переселившиеся за Каму, не могли чувствовать недостатка в новых товарищах, являвшихся к ним для пользования теми выгодами, которые предоставляли собою нетронутый пахотой чернозем и богатые угодья в обширных лесах и лугах. Совершенно естественным поэтому является, что в начале сороковых годов XVII столетия (1643 г.) за р. Камой, на том месте, где первоначально поселилась крестьянская община Федора Нифонтьева Попова с товарищи, находилась уже целая группа поселений с тем поселком во главе, который основан был общиной выходцев из дворцового села Елабуги, поставивших свой починок при впадении речки Челны в Каму, «на мысу»[10]. В данное время поселок этот был селом, к которому, вероятно, тянули новые поселения, находившиеся здесь; пахотной земли во всех поселках было довольно много: «по сказке чалнинских выборных людей пашенных земель они крестьяне пашут 656 четвертей ржи, овса тож». Что же касается до населения в это время, то нам известно, что одних бобылей, которые жили в поселках вместе с крестьянами, было 40 человек[11]. В конце сороковых годов[12] мы можем более ясно видеть деятельность, которая развита была здесь крестьянской общиной села Чалнов. Прежде всего следует отметить то, что в данное время мы застаем здесь, кроме самого села, восемь поселений, носящих название деревень; из них семь, по свидетельству описи, обязаны своим происхождением крестьянской общине села Чалнов[13]. Кроме того, в здешних местах находим еще два починка, из которых один, хотя и принадлежит местному Чалнинскому монастырю, но обязан был происхождением своим той же Чалнинской общине[14]. Во всех деревнях среди крестьянских попадается немало бобыльских дворов, указывающих на то, что население в здешних поселениях продолжало прибывать до самого последнего времени. Численное состояние села, не смотря на его энергическую колонизационную деятельность в здешних местах, было вполне удовлетворительно: в нем в данное время находилось около 118 крестьянских и бобыльских дворов. Вследствие этого можно предполагать, что Чалнинская община от себя отделяла лишь избыток своих членов; это отделение естественно должно было совершаться с промежутками в разное время существования крестьянской общины, что отчасти и отражается в различном состоянии деревень в сороковых годах ХVII века.
При этом нельзя не указать и на то, что более людные поселения помещены в описи вслед за селом, при том в постепенности, соответствующей количеству населения деревень; кроме того, и в местонахождении того или иного поселка замечается отсутствие произвола: деревня, ближайшая к селу[15], есть вместе с тем и самая населенная, немногим уступающая своей метрополии; затем идут далее другие деревни[16], а в конце починок Богородского монастыря, представляющий, вероятно, последний выселок села, лежит несколько севернее, уже на другой реке) и заключает в себе лишь два крестьянские двора[17]. Нельзя не указать еще на одну особенность села Чалнов, которая заключается в том, что это село, не смотря на свое очевидное значение в колонизации здешней плотности, повидимому, сохранило в представлена населения свое первоначальное наименование, отразившееся и в самой описи, где оно чаще именуется починком, а не селом; обусловливается это, вероятно, тем, что возвышение нового поселения произошло слишком скоро, так что члены самой общины еще не успели привыкнуть называть его селом, а именовали по-прежнему починком[18]. Всего населения в данное время в селе Чалнинском с приникавшими к нему деревнями и починками было 349 дворов, в которых проживало 683 человека; из них крестьянских дворов было 296, а бобыльских 53 двора. Сверх того, в самом селе с деревнями находилось еще 25 дворов пустых, которых владетели, «по сказке чалнинского старосты и всех крестьян», либо бежали, либо «выданы на старину, где кто за кем прежде сего живал». Судя по последнему выражению, крестьянские общины в селе и в деревнях, по-видимому, не особенно стеснялись в приеме новых членов, приходивших к ним. Как кажется, таких блестящих результатов в продолжение сравнительно недолгого периода времени Чалнинская крестьянская община достигла, благодаря тому обстоятельству, что дворцовое ведомство предоставило ей право самоуправления в экономическом быть может, также и в некоторых других отношениях; так, нам известно, что лишь в начале пятидесятых годов (1651 г.) отправлен был в село Чалны с деревнями служилый человек[19] «дозрить и описать дворы и во дворах людей поименно и братью и бобылей и захребетников и росписать повытно тяглых крестьян и льготников порознь, кто сколько пашет и сколько семьянист и почему что государева денежного и хлебного оброку платит на год…. потому что государевыми Чалнинским крестьянами и пашенным «иха землям таковы описи и меры не бывало»; о известиях же, находившихся до селе в руках правительства, которые отчасти нами приведены были выше, сказано следующее: «а то писано по крестьянским сказкам, а не по мере»[20].
Но если благодатная черноземная почва в соединение с богатыми и обширными угодьями левой стороны Камы манили в поселение одинаково русского и инородца, вследствие чего население в здешних местах увеличивалось с такою скоростью, как это можно видеть на селе Чалнах с деревнями, то, с другой сторона, опасности, угрожавшия поселенцу здешней стороны, были так значительны, что иногда могли парализовать длительность землевладельца, обладавшего довольно значительными средствами и опытностью в деле колонизации. Хотя непосредственное соседство этих стран со степью и ея обитателями, как мы уже знаем, давало себя постоянно чувствовать Прикамскому населенно, однако следует сказать, что опасность конца XVI и первой четверти XVII столетия была гораздо меньше сравнительно с тою опасностью, которая наступила для здешних насельников тридцатых годах XVII века.
стр.131-137
Но подданническая присяга калмыцких ханов точно так же, как в XVI столетии присяга князей ногайских, имела для России более формальное значение, чем по существу дела; она, по всей вероятности, давалась ими лишь для того, чтобы получать от русского правительства разные подарки, до которых всегда охочи были начальники кочевых народов. Как в прежнее время начальники Ногайцев не особенно стеснялись своими клятвами, а при удобном случае вторгались и грабили Россию, так теперь Калмыки, их соплеменники, не обращают внимания на свою присягу о подданстве русскому государю, и их тайши (начальники) «на той своей шерти не устояли, учали приходить под Сибирские города, под Уфу, под Саратов, под Астрахань и на Ногайские улусы; и проходя города и уезды воюют, села и деревни жгут, ногайские улусы разоряют, людей побивают и в полон емлют»[21].
При подобных условиях правительству молодого царя нельзя было не обратить внимания своего на большие опасности, которым в сороковых годах XVII века подвергались выселки, появившиеся на р. Чалне и на соседних с нею реках,— тем более, что почти все они принадлежат дворцовому ведомству, ибо, как мы знаем, поселения здешние основаны были общиною крестьян выходцев из дворцового села Елабуги и возникли на свободной, т. е. на государевой земле. Ближайший к селу Чалны острожек был Мензелинский, находившийся на расстоянии десятков верст; поэтому правительство распорядилось в 1650-м г. построить среди здешних поселков городок[22]. Город воздвигнут был при впадении р. Чалны в Каму; стоял он на горе над последнею рекою, окружен был со всех сторон тарасным валом, и сверх того с двух сторон, обращенных к земле, рвом, около которого вбиты были надолбы[23]; кругом города по рву выстроены были шесть башен, из которых четыре угловые были глухие, а двое в середине с проезжими воротами и образами над воротами[24].
В том же году поручено было «в новом Чалнинском городке устроить 100 человек конных белопашенных казаков», воторым «велено дать жалованья денег на дворовое строение по осьму рублей человеку; да на семена хлеба» по три четверти ржи, по пяти четвертей овса человеку; да им же дано земли на пашню по 20 четвертей и сенных покосов против Мензелинских белопашенных стрельцов», — впоследствии каждому из них дано было по 5 десятин сенокоса или же по 100 копен. Как постройка города, так и водворение в нем казаков сделано было собственно «для оберегания от приходу Калмыцких и Ногайских воинских людей»[25] Белопашенные казаки, по всей вероятности, набраны были из охочих гулящих людей, которых в это время было довольно на Руси; судя по их прозвищам, они вербовались в разных местах и городах, как ближних, соседних Чалнам, так и самых отдаленных от них. Так, в 1651 году мы здесь встречаемся с дворами: «Елабуженина», «Сарапульца» «Лаишевца» (2 двора), «Уржумца», «Ветлуги», «Самаренина», «Пермитина», «Устюженина» (2 двора), «Двинянина» (2 двора), «Ярославца» и «Астраханца»; сверх того, такие прозвища у некоторых, как «Кожевник» (3 двора), «Сапожник», «Седельник» и «Портной» могут навести на мысль, что иным из белопашенных казаков не чужды были и промыслы[26]. Все белопашенные казаки были водворены под городом. О поселении их сказано следующее: «около города Чалнов, подле городовой стены от речки Чалны и до речки Камы отмерено на площадь от города до усаду, где быть дворам конных служилых казаков… с двух сторон города по 30 сажень; да на усады отмерено около той площади по обе ж стороны… подле Камы р. вверх, и подле речки Чалны по угорам росчистные земли 12 десятин с половиною».
Белопашенные казаки были разделены на десятки, имевшие своих десятников, избираемых, кажется, на год; во главе нескольких десятков стоял пятидесятник[27]. Пашенную землю приказано было им отвести, «чтоб к городу ближе», при чем относительно ближайших пахотных полей, которые отойдут белопашцам, пояснено следующее: «вместо тех земель, чьи крестьянские земли отойдут белопашцам велено (им крестьянам) отвесть где пригоже, чтоб по государеву указу белопашенных казаков дворами, пашнями, сенными покосы построить вправду, смотря по тамошнему делу, а крестьянам бы в пашне и в сенных покосах и во всяких в угодьях утеснения не было»[28]. Белопашенные казаки разделены были на две части и каждая с особым пятидесятником поселена была под городом в отдельной слободе: одна на берегу р. Камы, а другая на берегу р. Чалны. Год спустя (1651 г.), уже «белопашенные казаки дворами построились и пашни пахать и хлеб сеять учали». В городе находились шесть затинных пищалей[29]; дубовый с выходом погреб, где хранился порох; амбар, в котором хранилось «стрелецкое знамя дороги зеленыя, на нем вышит крест дороги алыя»; изба тюремная, изба караульная у Спасских ворот; да в городе же на карауле по переменно стояли пять человек белопашенных казаков или стрельцов, которые жили за городом. Всем белопашенным казакам было дано сто ручных пищалей, и «по государеву указу по их по всех по сте человеках были взяты поручния записи в государеве денежном жалованье и в семенном хлебе и в службе и в житье»[30],—т. е. они, вероятно, были обязаны взаимною круговою порукою. Пахотная земля отведена была им та, что принадлежала крестьянам села Чалны, по обе стороны села несколько выше «против Вятского взвозу» со включением усадебной земли деревни Мироновой, ближайшей к Чалнам, из которой крестьяне были переведены в село и в деревни, к нему тянувшие; всей пашни отведено было им 2000 четвертей в каждом из трех полей[31]; сенные покосы им отвели по реке Шильне и в других ближайших местах на 10,040 копен[32], —«а больше того казакам к их землям покосов дать не из чего, потому что близко Чалнов лишних покосов нет». Лес на дворовое строение и на дрова отведен был белопашенным казакам на 500 десятин по близости «в их межах меж пашен», а хоромной их лес находился подальше, за рекою Шильною, против сенных покосов, где был бор, который они должны были пользоваться «вообще с государевы с чалнинскими крестьянами». Наконец сказано, что «по их же казачью челобитью в их межах и урощицах отведено 20 четвертой пашни в церкви, которую впредь но своему обещанию» белопашенные казаки должны здесь достроить. Самое село с этого времени именуется не как прежде— Чалны, а «Мыс», потому что Чалнами стал называться новый городок[33].
Если мы, пользуясь описью 1651 года, взглянем на село Чалны-Мыс с прилегающими к нему деревнями и починками и сравнишь его тогдашнее состояние с тем состоянием, в котором он находился в сороковых годах XVII столетия, то мы не можем не обратить внимания на изменения, которые в некоторых отношениях произошли за это время в нем. Не смотря на незначительность данного промежутка времени, мы теперь находим здесь новые деревни и починки, с которыми прежде не встречались. Таковыми были две деревни и пять починков[34],— при чем в одной деревни[35] обозначено «пашни пахотные новоросчистные добрые земли 130 четвертей»; в монастырской починке[36] тоже отмечено «пашни паханные новоросчистные добрые земли под бором 4 четверти, да перелогу и росчисти непашенной 7 четвертей». В другом починке[37] при четырех тяглых дворах значится 11 льготных; при этом отмерено «пашни и диких полей… ново прибылым крестьянам бобылями, которые впредь прибудут[38]. В самом селе Мысе число дворов за это время увеличилось: в нем живут теперь 123 крестьянских двора, у которых значительная пахота и большое сенокос[39]. Состав населения в селе был довольно разнообразен: среди крестьян, встречаются дворы крестьянские с такими прозвищами, как «Галичанин» (2 двора), «Вятчанин» (2 двора), «Стародубец», указывающие, по-видимому на места, откуда владетели дворов пришли, или же «Мордвин»—прозвище, свидетельствующее о происхождении данного лица. Крестьяне села описываются по вытям отдельно, и каждая выть имеет особое наименование, как бы указывающее на своего представителя: так, например, описывается «Замараева выть», — а в конце описи мы узнаем, что староста Чалнинских крестьян прозывался «Тренка Замарай»[40]. Среди бобылей села Мыса на денежном оброке означен «Гришка Кузьмин, торгует мелким щепетильем», затем встречаются бобыли с прозвищами «портной мастер», «сапожник» и «бочкарь»; в селе же находились два двора «торговых людей», которых владетеля жили здесь «для откупных промыслов»: обладатель одного из нес тягло на Москве в Бронной слободе, а в селе жил шестой год «для откупного кабацкаго и таможенного промыслу»; владетель другого жил на тягле во Владимире, предоставив своему двоюродному брату, Владимирскому же тяглецу, торговать на селе из двух амбаров солью и хлебом; сверх того, «у него ж (т. е. у владимирца) на монастырской земле солодовня, ростит солод и отпускает в Астрахань»[41]. Таким образом мы встречаемся на окраине не с одними земледельцами из коренной России, а также и с предприимчивою энергией торгового великоросса, который, живя подчас за тысячи верст, умел организовать в эксплуатировать дело с барышем для себя и не без выгоды для других людей не только здесь, на месте, но и в отдаленной отсюда Астрахани. Поселения, тянувшиеся к селу Мысу, за это время также в большей или меньшей степени увеличились, причем и характер некоторых поселков успел более прежнего выясниться; так, Набережная слобода на р. Каме[42], несколько увеличившись, получила теперь более промышленный характер что замечается не в некоторых только прозвищах поселенцев слободы, — «рыболов» (4 двора), «Кожевник», «Перевозчик»,— но также и в сравнительно меньшей, чем в других поселениях, пахоте и сенокосе у слобожан»[43].
стр.256
По всей вероятности, кочевые обитатели соседней степи не замедлили своими нападениями дать почувствовать новым колонистам, что сооружением Закамской линии достигнута была лишь относительная безопасность здешних мест, ибо мы знаем, что вотчинным крестьянам Троицкого Елабужского монастыря около этого времени «от приходу изменников Башкирцев и Татар чинилось разорение не по одно время» и что некоторые из крестьян «были пожжены, а иные посечены и в полон поиманы»[44].
стр.270 – 277
про село Свиные горы и основание выходцами из него деревни Соколки.
Стр.348-349
Ясным признаком понижения крестьянского благосостояния в некоторых местностях может служить то, что при описи в конце семидесятых годов, в селах и деревнях Казанского уезда по правой стороне р. Камы встречаются небольшие группы крестьян, которые не попали в опись, хотя и были «старинные» ибо они в то время, по их словам «из того села (или деревни) ходили от скудности и кормились в разных местах»[45] . Кроме того в людных селах к концу семидесятых и в восьмидесятых годах увеличивается контингент нищих, что можно заметить отчасти в селах Елабуге и Сундыре[46].
Стр.352
Так например, по свидетельству крестьян села Елабуги с деревнями, еще в семидесятых годах (1678-1679) «нищие платили с ними крестьяны всяких податей», которые лежали на всех их; между тем как в 1701 году та же крестьянская община показывает, что за 43 двора нищих и нищенских жен они «платят миром»[47].
[1] Арх. Мин. Юст. 1-ое отд. Каз. у. грам. за № 6469
[2] Там же III-е отд. Казань. Переп. кн. 7, № 152, л. 209
[3] Арх. Мин. Юст. Писц. кн. за № 1127 л. 677
[4] Пространство это, кроме вышеуказанного, обозначено таким образом: «с верхней стороны пришла Шильня речка, а с нижней стороны подошла Бекляня речка, промеж тех речек с устья и до вершины» Там же.
[5] Писц. кн. за № 643 лл. 247, 251. (опись дер. Больших и Малых Атар в 1567 г.) Писцов. кн. за № 153 лл. 1406, 1408, 1431 – 1436; (опись тех же деревень, села Анатошь и Воскресного в 1600 г.)
[6] Так, две деревни Атары, — бывшие сперва поместными и находившиеся, оодна на Долгом озере, а другая на Глухом, — земля в них означена «земля средняя». Кроме того дворцовая деревня Карташевка, тянувшая к дворцовому селу Сабуголь, по описи 1621 года земля в ней «средняя». Сравни писц. Кн. за № 613, лл. 247, 251 и Писц. Кн. за № 153 лл. 1509Ю 1512, 1515, 1517.
[7] Писц. кн. за № 153 л. 1561
[8] В царской грамоте 1620 г. в Сибирь говорится: «А будет у старых у пашенных крестьян земли старая роспашь выпахалась, и на тех пашнях старых хлеба не родится». «Соб. Гос. Гр. и Дог. т. III, № 54
[9] А. А. Э. т. III № 293.
[10] Речка Чална впадает в р. Каму с левой стороны, несколько ниже рр. Ика и Мензелы.
[11] Арх. Мин. Юст. Писц. кн. за № 1126 лл. 675 – 676.
[12] Опись кажется произведена около 1647 года; по крайней мере она заключается в книге за № 6408, где помещены описи 1646 и 1647 годов и следует непосредственно за описью Самарского уезда, которая произведена была в 1646 году.
[13] Обо всех этих деревнях говорится так: «того же Чалнинского починка деревня» (такая то). О восьмой же сказано: «Чалнинского же уезда деревни Круглой- 3 двора»
[14] О нем сказано так: «Чалнинского же починка на реке на Шилне нового починка монастыря Пречистые Богородицы Казанские». Там же л. 209
[15] Деревца Бережиая—около 100 двор. крестьян. и бобыл.
[16] Орловка и Миронова: в 1-ой 27, а во 2-й 25 дв. крест, и боб.
[17] Там, же л.л. 179,193,198,201,205,206,209.
[18] В самом начале описи: «В государеве, Цареве… в Чалнинском починке, на реке на Каме на устье речки Чалны», а затем говорится все о деятельности лишь Чалнинского починка, так что, если бы не обмолвка вначале, выходило бы, будто починок основывает деревни. Там же л. 162.
[19] Этот служилый человек был уфимец Семен Карево.
[20] Писц. кн. За №1127 л. 675.
[21] А. И. т. IV № 32. (1649 г.)
[22] О городке сказано, что он «рублен в Тарасы, намощен, покрыт драницами; мерою городок в длину 100 сажень, а поперек 60 сажень»; Тарасами назывались бревенчатые ящики, установленные на земле и набитые внутри плотно утрамбованной землею; из них составлялся вал.
[23] Надолбами называлось деревянное укрепление, состоящее из дубовых стояков, вбитых в землю сплошною стеною. Арх. Ист. Юридич. Сведений Н. Калачева с. 67
[24] От этих образов ворота назывались — одни Спасскими, а другие Архангельскими.
[25] Писц. Кн. За №1127 лл. 767-768.
[26] Там же лл. 681-684. на прозвища, как в настоящем, так и в других подобных случаях нельзя не обращать внимания, потому что не всегда к имени и отчеству служилого человека прибавляется прозвище: так, например, в данном случае попадаются иногда наименования подобного рода: двор Сенька Герасимов; Матюшка Куприянов, между тем как у других: дв. Сергушки Куприянова Устюженина, или дв. Ермолки Яковлева Муромца, Мироновец он же и другие в таком же роде.
[27] Как пятидесятники, так и десятники выбирались и назначались на год, ибо в 1652 году мы в новой описи находим новых пятидесятников и некоторых новых десятников. Один из пятидесятников стал десятником, а некоторые рядовые стали десятниками и пятидесятниками. там же лл. 681-682, и л. 774.
[28] Там же л. 676
[29] Небольшие пушечки
[30] Там же лл.684, 768-769.
[31] По 20 четвертей на человека в каждом поле
[32] По 100 копен или по 5 десятин сенокосу на человека
[33] Там же лл. 684-686, 695.
[34] Обе деревни и починок принадлежат Богородицкому монастырю.
[35] Деревня Маркова, на реке Каме и на озерах, в которой 13 дворов крестьянских
[36] Починок Савин на реке Каме, на берегу к реке Пещанке, 3 двора крестьянских.
[37] Починок Круглова на устье реки Сусарки, в нем тяглых крестьян 4 двора, людей в них 9 человек; да льготных 11 дворов, людей в них 11 человек. Подобное же явление встречаем в другом починке Шишкина.
[38] Там же лл. 728-735, 756-758.
[39] «и всего села Мысу и с мироновскими (т. е. переселенцами из деревни Мироновой) тяглых крестьян 123 двора, людей в них 219 человек, тягла на них 5 вытей с четвертью (выть здесь равнялась 56 четвертям в поле, а в дву потомуж, и обложена была 4 рублями денег и 12 четвертями ржи, овса тож); да двор льготного крестьянина, да бобыльских 16 дворов, людей в них и захребетников 30 человек; оброку платят в год 2 рубля 20 алтын, 10 денег. Да для откупных и торговых промыслов живут два двора людей,- и всего 143 двора, а людей в них 255 человек 4 тягла. На них 6 вытей без чети и без пол, пол, пол четверти выти. Пашни паханной (за крестьянами в селе с деревнями) и на новоприбылых и льготников, которые впредь прибудут 2627 четвертей в поле, а в дву потомуж»; сенных покосов на 720 десятинах 14,400 копен, а с деревнями и починками дальними и близкими 32,150 коп. там же лл. 675, 707-710, в них 219 человек, тягла на них 5 вытей с четвертью(23 двора, людей их 9 человек; да льготных 11 дворов.
[40] Остальные выти села Мыс-Чалны были: Вяцкая выть,-быть может, от Вяцкого взвозу, затем следуют: Кожевникова выть, Кузнецова выть и Воинова выть; в каждой выти описано более 20 крестьянских дворов. Там же лл. 697-703.
[41] Там же л. 706.
[42] Прежде она прозывалась «Бережная» просто.
[43] Всего в Набережной слободе 112 дворов, так что населения прибыло около 11 дворов, но рпи этом в ней 10 дворов означено пустых,- из них 9 отданы в 1650 и 1651 годах разным лицам «во крестьянство» (главным образом Даниле и Петру Строгоновым). Кроме прозвища «рыболов», в форме, например такой: «во дворе Афонька Васильев Шульгин с сыном с Гришкою Рыболовом», встречаются люди с прозвищами «пермяк» (2 двора) и «вятчанин». В слободе находится церковь с 3 дворами для притча, пахотной земли 371 четв. и 750 коп.; пахота и сенокос являются незначительными при сравнении их с другими поселениями здесь же, в которых гораздо меньше дворов крестьянских, чем в Набережной слободе.
[44] Арх. Мин. Юст. 1-е отд. казан. у. грамм. за № 6562
[45] Арх. Мин. Юст. Казань, переп. кн. 7, №№ 137, 142, 146. Такие показания встречаются в дворцовых селах Каз. у.: Анатоша, Воскресенском, Ошняк, Бетках и в нек. деревнях.
[46] В дворцов. с. Елабуге с деревнями находилось в 1678 г. более 40 дворов, которых хозяева «пашенными землями и сенными покосами не владеют, кормятся христовым именем»; впрочем, не взирая на бедность, у них в то время еще был кое какой достаток, ибо сказано, что они «платили в ними крестьяны всяких податей» причем в частности говорится чего и сколько они вносили: так например, «сошного хлеба – 5 четвертей, за лес низовых отпусков – 16 алт., за Ланшевскую десятину – 5 четвертей. ямских и полоняничных 26 алт. 4 ден.» и пр.
[47] Арх. Мин. Юст. каз. переп. кн. 7, № 151. В книге указано, что в частности платили все дворы нищих в 1678 по каждому отделу тягостей.