Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Зеленин Д.К., Верещагин А.С. К вопросу о колонизации прикамских уездов Вятской губернии. Труды Вятской Ученой Архивной Комиссии 1906 года. Вып. I-II. Вятка, Типография П.Д.Харитонова, 1906  с. 49 – 55

В настоящем издании Вятской Ученой Архивной Комиссии приведен материал молодого. на тот момент, исследователя Зеленина Д.К. под названием «Два слова к вопросу о колонизации прикамских уездов Вятской губернии». В нем автор полемизирует по поводу того, что ранее издатель «Переписных книг Елабуги» (а издателем являлся редактор Трудов ВУАК А.С.Верещагин») отметил, что мнение Зеленина о том, что колонизация Сарапульского и Елабужского уездов ни в коем случае ни шла  с Вятки можно принять лишь «с оговорками». В настоящей статье, наряду другими приводимыми аргументами Зеленин Д.К. говорит, что не видит необходимости в каких либо оговорках, тем самым подтверждая свое категоричное мнение. Здесь же, после заметки Зеленина напечатано «Одно слово по поводу двух слов Д.К.Зеленина» в котором редактор (Верещагин А.С.) Отвечает своему оппоненту. 

 

Фрагмент из заметки Д.К.Зеленина:

«Настоящая заметка написана нами по поводу замечания издателя елабужской переписной книги 1617 г. («Труды Вятской Ар. Ком.» вып. III, отд.  III ст.92), согласно которому наше мнение о пермской, а не вятской колонизации Сарапульского и Елабужского уездов «может быть принято только с известными ограничениями и оговорками». Пока мы не видим необходимости «таких ограничений и оговорок». Единичные колонии вятчан в прикамских уездах, особенно такие торгово-промышленные центры, как гор. Елабуга, не говоря уже о позднейших «вятских починках», конечно не должны идти в счет. Что же касается колонизационной деятельности Елабуги, то пока нам известны лишь колонии ее вне пределов Вятской губернии. Таково село «Челны», основанное в  1626 г. общиной «новых крестьян елабужан» с Федором Поповым во главе, и ряд деревень около этого села. Но и тут население еще более смешанное (благодаря приемы беглых), нежели в самой Елабуге.»

 

Фрагмент из ответа редактора:

«В числе 42 дв., жильцы которых названы по местности, откуда пришли, показаны дворы: Немчина, Чуваша, Арзамасца, Белозерца, Устюжанина, 2 двора Югриных, 3 двора свияжениных, 3 Лузяниных, 3 Цысолетиных (с Сысолы), 4 Верхокамцев (Зюздинцев – Кайгородцев). Немало дворов из тех, где поименованы пришельцы в Елабугу из разных местностей, принадлежало, стало быть, Вятчанам! Но ведь и в прочих 86 дворах, жильцы которых не обозначены по местности их родины, могли быть плотники, кадошники и другие ремесленники тоже из Вятчан; из Вятчан же могли быть еще жильцы в Елабуге как между прописанными с разными прозвищами (до которых была весьма «охоча» древняя Вятка), так и между Андреевыми, Дмитриевыми, Сакулиными и другими жильцами с разными фамилиями. И таких жильцов из Вятчан надо полагать больше, чем из других местностей, принимая во внимание уже одно то, что большая часть дворов в Елабуге из числа 42, в которых поименованы жильцы по месту их родины, принадлежит Вятчанам.

Как же после этого допустить, без ограничения и оговорок, утверждение Д.К.Зеленина, что колонизация в Елабугу и ее уезд не шла ничуть с Вятки? Это категорическое ничуть, и вызвало самую короткую заметку в «Трудах Комиссии» издателя Переписной книги села Трехсвятского на Елабуге 1617 года. Не будь этого решительного, но скороспешного «ничуть» в Путеводителе г.Зеленина, не стоило бы издателю Переписной книги 1617 г. останавливать внимание читателей на мнении г.Зеленина о колонизации Елабуги и ее уезда.»

 

Два слова к вопросу  о колонизации прикамских уездов Вятской губернии

 

Даже при самом поверхностном наблюдении, побывавший в Сарапульском или Елабужском уездах и потом попавший в какое-нибудь селение Вятского или Котельнического уезда турист сразу же заметит резкую разницу в типе населения первых двух уездов по сравнению с двумя последними. Разницу эту прекрасно осознает и сам народ. О все этом мне не раз уже приходилось писать («Живая Старина» 1901 г., вып. II; «Кама и Вятка» стр. 72; «Памятная книжка Вятской губернии на 1905 г.» стр. 7-10 почему подробности отпускаю.

Единственное возможное объяснение этого обстоятельства можно найти только в том предположении, что колонизация направлялась в указанные нами местности с разных сторон, что население прикамских уездов пришло сюда не с р.Вятки, а откуда-то из других мест.

Предположение это оправдывается и иного рода данными. Так, старожилы с. Люка (в западной части Сарапульского уезда, недалеко от границы Малмыжского; село это существует не менее ста лет) и деревни Киюка, Люкской волости и прихода, и теперь еще прекрасно помнят, что предки их пришли на р.Люк из гольян, известной пристани на р.Каме. Таким образом, здесь передвижение населения, несомненно, происходило с востока на запад, а не наоборот. Между тем, тип населения в с.Люке совершенно одинаков с обычным типом населения Сарапульского и Елабужского уездов. вывод отсюда ясен.

В монастырской деревеньке 94 двора) Тихие Горы (теперь село Елабужского уезда на р. Каме) мы видим в XVII в. захребетника с прозвищем «Пермяк» (Перетяткович, стр. 151). Даже в слободе Кукарке, в 20-х годах XVII в., мы видим, рядом с Двиняниными и Важениными – Пермитиных и Перминых (там-же, 113), которые впрочем, скорее всего забрались туда с торговыми или промышленными целями.

Другая совсем получится картина, если взять не типичные для прикамских уездов населенные пункты, а изредка встречающиеся здесь вятские колонии, будут ли то позднейшие «вятские починки» или же более древние поселения. Вятчане (употребляю это название в тесном смысле жителей Центральных уездов Вятской губернии) наводнившие теперь чуть не всю Уфимскою губернию, во множестве переселившиеся в Сибирь, и вообще очень склонные к частым переселениям с места на место, не преминули, конечно, проникнуть и в Прикамский край. Среди прихожан того-же села Люка нередко встречается фамилия Вятчанин, неоставляющая сомнения, что носители ее когда-то вышли из центра Вятской губернии, но уже успели «обрусеть» среди своих новых соседей и ничем не отличаются от этих последних. Позднейших «вятских починков» в Сарапульском и Елабужском уездах сравнительно очень много. О том можно судить уже хотя бы по этим цифрам. которые мы заимствуем из исследования Романова «Переселение крестьян Вятской губернии». За два десятилетия, с 1859 г. до 1879-го, в Елабужский уезд перечислилось 1 046 душ крестьян из центральных уездов Вятской губ. (включая и Нолинский уезд). В Сарапульский уезд за то же время перечислилось 734 души из центральных уездов и, кроме того, 855 душ из Глазовского уезда.

К числу более древних вятских колоний в прикамских уездах нужно отнести, например, село Вятское. История этого села, к сожалению, мне неизвестна, но уже самое название его не оставляет сомнения в происхождении его жителей из Вятского края. подобную же вятскою колониею я всегда считал и считаю город Елабугу, некогда село Трехсвятское, — поскольку, разумеется, можно говорить об этнографическом единстве подобных торгово-промышленных центров.

Основанием к такому мнению послужило для меня не столько некоторое отличие в характере елабужцев – горожан от своих соседей (в городах этнографические отличия вообще сильно сглажены), сколько известная легенда о происхождении местной древней святыни, елабужской иконы Спасителя. Легенда эта напечатана Кудрявцевым в «Памятной книжке Вятской губернии на 1899 г.» и приведена так же мною в книге «Кама и Вятка» (стр.47). Легенда эта не оставляет никакого сомнения в том, что метрополиею значительной части жителей гор. Елабуги было село Красное, что около гор. Вятки. Без такового предположения никак нельзя понять, каким это образом в елабужской легенде вдруг объявился живописец совершенно неизвестного на Каме вятского села Красного. Вот почему, в одной из своих прежних статей (Памятная книжка Вятской губернии на 1905 г.», стр. 24) я даже высказал предположение, не имеет ли в виду прозвище елабужцев «гущенники» (сколько мне известно, прозвище это относиться только к горожанам елабужским) знаменитой новгородской гущи? А эта последняя могла попасть в Елабугу, пожалуй что, только через посредство Вятки.

Если бы с. Трехсвятское (нынешний город Елабуга) не было торгово-промышленным центром, то я даже удивился бы, встретив э этом селе, в 1617 г., 12 дворов «Верхокамцев», т.е. бесспорных выселенцев из Пермского края. но в торгово-промышленном центре нисколько не удивительно даже появление «Немчина», а тем более «Арзамасца» и трех «Свияженинов» («Труды Вятской Ученой Архивной Комиссии» вып. III, отд. III, стр. 90-92). вскоре после того, в 1650 г., в Елабужской колонии, городке Челны (теперь село Уфимской губернии), мы находим даже Стародубцев, Галичан, а так же Ярославцев и Астраханцев, причем некоторые из здешних торговых людей одновременно ведут торговлю в противоположных концах тогдашней России (Перетяткович, там же, стр. 136, 131-2).

Вятчане же, а вместе в ними Устюжане, Вычегжане, Лузяне, Цысолетины (с р.Сысолы), Белозеровцы (всего 22 двора) могли явиться здесь не только в качестве торговых и промышленных людей, но и в качестве простых земледельцев, о чем может говорить  их количество.

Настоящая заметка написана нами по поводу замечания издателя елабужской переписной книги 1617 г. («Труды Вятской Ар. Ком.» вып. III, отд.  III ст.92), согласно которому наше мнение о пермской, а не вятской колонизации Сарапульского и Елабужского уездов «может быть принято только с известными ограничениями и оговорками». Пока мы не видим необходимости «таких ограничений и оговорок». Единичные колонии вятчан в прикамских уездах, особенно такие торгово-промышленные центры, как гор. Елабуга, не говоря уже о позднейших «вятских починках», конечно не должны идти в счет. Что же касается колонизационной деятельности Елабуги, то пока нам известны лишь колонии ее вне пределов Вятской губернии. Таково село «Челны», основанное в  1626 г. общиной «новых крестьян елабужан» с Федором Поповым во главе, и ряд деревень около этого села. Но и тут население еще более смешанное (благодаря приемы беглых), нежели в самой Елабуге.

Сообщил Д.К.Зеленин.

 

Одно слово по поводу двух слов Д.К.Зеленина

Д.К.Зеленин в предыдущей статье говорит, что она написана по поводу замечания издателя Елабужской 1617 г. Переписной книги, по которому «его (г.Зеленина) мнение о пермской, а не вятской колонизации Сарапульского и Елабужского уездов может быть принято только с известными ограничениями и оговорками».

Вот какое замечание было напечатано в «Трудах Вятской Ученой Архивной Комиссии» (вып. III. 92) при издании Елабужской Переписной книги 1617 года:

«Составитель Путеводителя по Каме и Вятке Д.К.Зеленин говорит, что колонизация сюда (в Елабужский уезд) направлялась из Перми, а ничуть не с р.Вятки. Нам кажется, что такое утверждение может быть принято только в ограничениями и оговорками».

Почему сделано такое замечание при издании Елабужской Переписной книги 1617 года? – А вот почему.

В этой Переписной книге, составленной 40-50 лет спустя по основании дворцового села на Елабуге, в числе 128 дворов, показаны 42 двора с указанием местности. из которой пришли на Елабугу жильцы этих дворов, 17 дворов с указанием ремесла их жильцов (плотников, бочкарей, кадошников, судовиков, горшечников, сапожников, овчинников, кузнецов, епанешников и др.), 20 дворов с указанием прозвищь их жильцов (Муха, Лодыга, Бусыга, Лапоть, Сыропят, Шалаум, Кнут, Лакомка, Кочет, Бурундук и т.п.), а у остальных жильцов прописаны их фамилии (Быков, пиков, Сусанин, Гагин, Сакулин, Кокорев, Андреев, Дмитриев и т.д.).

В числе 42 дв., жильцы которых названы по местности, откуда пришли, показаны дворы: Немчина, Чуваша, Арзамасца, Белозерца, Устюжанина, 2 двора Югриных, 3 двора свияжениных, 3 Лузяниных, 3 Цысолетиных (с Сысолы), 4 Верхокамцев (Зюздинцев – Кайгородцев). Немало дворов из тех, где поименованы пришельцы в Елабугу из разных местностей, принадлежало, стало быть, Вятчанам! Но ведь и в прочих 86 дворах, жильцы которых не обозначены по местности их родины, могли быть плотники, кадошники и другие ремесленники тоже из Вятчан; из Вятчан же могли быть еще жильцы в Елабуге как между прописанными с разными прозвищами (до которых была весьма «охоча» древняя Вятка), так и между Андреевыми, Дмитриевыми, Сакулиными и другими жильцами с разными фамилиями. И таких жильцов из Вятчан надо полагать больше, чем из других местностей, принимая во внимание уже одно то, что большая часть дворов в Елабуге из числа 42, в которых поименованы жильцы по месту их родины, принадлежит Вятчанам.

Как же после этого допустить, без ограничения и оговорок, утверждение Д.К.Зеленина, что колонизация в Елабугу и ее уезд не шла ничуть с Вятки? Это категорическое ничуть, и вызвало самую короткую заметку в «Трудах Комиссии» издателя Переписной книги села Трехсвятского на Елабуге 1617 года. Не будь этого решительного, но скороспешного «ничуть» в Путеводителе г.Зеленина, не стоило бы издателю Переписной книги 1617 г. останавливать внимание читателей на мнении г.Зеленина о колонизации Елабуги и ее уезда.

Остальное в «Двух словах» г.Зеленина не имеет прямого отношения к заметке издателя Переписной книги 1617 г. О разности между населением северных уездов Вятской губернии и населением южных писано и издателем Переписной книги и другими задолго до г.Зеленина.  Что касается указаний его на Люк, Тихие Горы, Чалны, то такие указания некоторых местностей не могут еще иметь решающего значения по вопросу колонизации среднего и низового При-Камья. Им могут быть противопоставлены указания другого рода, например на заселение Вятчанами Вятских Полян, всего в каких-нибудь 50 верстах от Елабуги, где уже в первой половине XVII века в отчине Трифонова монастыря, в селе Рождественском было более 90 дворов.

Редактор[1]

[1] Редактором, как и издателем Переписных книг о которых идет речь в статье являлся А.С.Верещагин

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Васильев С., Бехтерев Н. История Вятского края с древних времен до начала XIX столетия. Т.I. от прибытия новгородцев на Вятку до начала XVIII столетия. С 1174 по 1700 год. Вятка, скоропечатня Анисимовых и Блиновой, 1870 с.74-80

 

IV

… Предание о начале села Трехсвятского. – Легенда о «Чертовом городище» и мнение о ней профес. Эрдмана. – Предание о Трехсвятской крепости…

По завоевании Казанского царства, для окончательного укрепления его за Россиею, в предупреждение возмущений Татар и находившихся прежде под властью их диких народов Чуваш и Черемис, заводил Иоанн в разных местах бывшего царства, особенно по Берегам Волги и Камы, укрепленные русские поселения.

Однажды Иоанн, лично высматривая удобное место для крепостей, вздумал проплыть по Каме до г.Соликамска. Во время пути своего, мимо той горы, где прежде красовался Болгарский город Бряхимов, разрушенный войсками Андрея Боголюбского, остатки которого и поныне существуют в виде небольшой груды камней, слывущих в народе под названием «Чертова городища», сделался так болен, что не мог следовать далее. Вынужденный высадиться на берег, остановился он шатром своим на том месте, где находится ныне Вятский город Елабуга.

По выздоровлении, желая ознаменовать место временного пребывания своего, заложил он тут церковь в память Покрова Богоматери, с двумя приделами: во имя Св.пророка Илии и во имя Трех Святителей на той же горе, что пользовалась в народе дурною славою, при подошве которой впадает в Каму небольшая речка Тойма, повелел основать монастырь с двумя церквами в память Успения Богоматери и во имя Св. Жив. Троицы. Покровской церкви пожаловал он образ. в 9 главой киоте, во имя трех Святителей; по этому царскому дару, образовавшееся впоследствии вокруг этой церкви село получило название Трехсвятского[1].

Приказ об основании здесь монастыря отдан был завоевателем Казани, вероятно,  в видах скорейшего распространения Христианства в этих местах, населенных Магометанами и язычниками и для большего укрепления их за Русским Царством; что действительно вскоре же было достигнуто монахами этого монастыря. Жители окрестных сел Елабуги и деревень: Мунайки, Гришкиной, Умяка и Елова, называющиеся старокрещенными, сами передают из рода в род, что обращение в христианство их предков происходило при Иоанне Грозном[2].

О причине наименования народом груды камней, остатков когда-то бывшего Болгарского города, «Чертовым городищем» приводим следующее предание, помещенное в Казанской Истории Рычкова: «В некотором улусе, на высоком берегу Камы, стоял небольшой каменный городок, остаток прежних Болгар. В нем обитал некогда бес, который творя разные чудеса, привлекал со всех сторон Черемис и Татар, принимал жертвы и, наподобие оракулов древних язычников, прорекал судьбу их. Сей прорицатель исцелял также многих от тяжких болезней; но как скоро плывущие по реке, не исключая и самих христиан, ничего не хотели принести ему в дар, то он тотчас-же умерщвлял их, топил суда, наносил различный вред и до того простирал свое мщение, что уже никто не смел приблизиться к городищу, не заплатив надлежащей дани. Вопрошающим он отвечал невидимо через жрецов своих; одним предсказывал долгую жизнь и здравие, другим болезни, бедствия, погибель и покорение их земель. Готовившиеся на войну вопрошали его: возвратяться-ли они с добычею или нет, не будут ли разбиты? Бес всегда открывал судьбу их. Наконец казанская царица Сумбека или Сюнимбека послала к нему своего знаменитого вождя спросить: «победит-ли она Московского князя?». Вождь, прибывши сюда, пал на землю и молился с бесовскими служителями в продолжении девяти дней, но все было напрасно; в десятый же день они  услышали голос сатаны в капище, который вещал им, что они тщетно тревожат его, и что им нет надежды, что он сам удаляется, отгоняем будучи силою Христовой и что вскоре воцариться тут вера христианская. Голос умолк и огненный змий в черном дыме поднялся из внутренности капища и, в виду всех присутствующих, устремив полет свой на запад, скрылся. – По этому-то и названо было после место сие «Чертовым городищем»[3].

Казанский профессор Эрдман, путешествовавший в 1825 году по Каме, с ученой целью[4], и видевший это городище лично[5] по поводу этой легенды, поместил в своих записках следующее замечание: «что Чертово городище действительно было в древности капищем какого нибудь языческого божества, где жил жрец, служивший своему идолу и прорекавший судьбу к нему приходивших, и что народ и владетель этой страны, относились с особенным почтением к идолу и, прельщенные его ответами, обнесли это капище высокими стенами. Камни же могли они получать в изобилии с верху и с низу Камы, в недальнем расстоянии и в полую воду весьма удобно на судах, приставая к самой подошве горы. Возможно и то, что в сие самое время, когда народ занят был строением стен, Татары или другой народ принудили оставить работу и искать спасения себе и имуществу от неприятелей. Наконец пришельцы, поселившиеся здесь, не находя никаких жителей около стен, вероятно и судя по пустоте страны, приписали сооружение этих стен не людям, но водным духам. – Разбитие же судов должно приписать не волшебству прорицателя, но вероятно подводному камню, который находился недалеко от городка и теперь еще известен под именем «Быка». Вода стремиться к нему с противоположного берега с ужасною силою и суда, даже ныне, со всевозможным старанием должны держаться другого берега, дабы по неосторожности своей, не сделаться жертвою волн. Из сего догадаться можно, что жрецы, получив подарок от плывущих по Каме, отводили суда их и избавляли от погибели. По сим обстоятельствам, Чертово Городище и до сих пор остается весьма замечательным местом для бурлаков.

По свидетельству бывшего Елабужского священника П.Кулыгинского[6], существует местное предание, что село Трехсвятское было во времена Иоанна грозного окружено построенною, по его приказанию,  в защиту от набегов татар и Башкирцев, крепостию, состоявшею из 5 деревянных башен, носивших название по тем местам, где они находились, а именно: 1, по дороге в нынешний г.Сарапул, называлась Сарапульскою; 2, бывшая близ Никольской церкви – Никольскою; 3, бывшая на дороге в луга – Луговою; 4, по дороге в Казань – Казанскою и 5. Спасскою. Устройство их было таково: внутри сквозные ворота для пеших и проезжих, с крепкими запорами. Наверху были жилые покои для проезжавших купцов и чиновников; на крыше каждой из них стоял двуглавый орел – герб России. Стены башен с наружной стороны были проверчены настолько чтобы в них проходило дуло ружья для выстрелов в неприятеля. Между башнями находился земляной вал, простиравшийся с восточной и южной стороны поселения, чему благоприятствовало самое местоположение, что и сделало через то крепость довольно твердою защитою, особливо в глазах врагов тогдашнего времени. В последствии, при крепости находилась военная стража с начальником; были при ней бердыши, ружья и чугунные пушки. Но когда линия хищных Башкирцев мало помалу силою русских отдалилась от берегов Камы и перенеслась на Урал, где построена была против их другая крепость Оренбургская, то Трехсвятская крепость по бесполезности уже ее, правительством была закрыта. Чугунные пушки ее отправлены в Казань, куда вероятно переведена была и военная стража. Ныне не видно и следов крепости время разрушило башни и вал и осталась только память  о них.

[1] Св. Петр Кулыгинский о пожал. образа Трехсвят. Вят. Губ. Ведом. 1844 г. ч. неофиц. № 41, 42, 43, 44.

[2] Там же. Основанный Иоанном IV монастырь существовал до 1764 г., т.е. до указа Екатерины II об уничтожении некоторых монастырей и затем был сломан. Из находившихся же в станах его деревянных церквей, одна – во имя Живоначальной Троицы перенесена была в городское кладбище, но в 1824 году, по ветхости разобрана. Вместо же деревянной Покровской церкви – в 1809 году выстроена каменная, в которой и до сих пор находится образ Трех Святителей, пожертвованный Иоанном IV, о чем свидетельствует надпись «От царя Иоанна IV Васильевича в XVI веке». Там-же.

[3] Опыт Казанск. ист. АК. П.Рычкова изд. 1767 г.

[4] Эрдман путешествовал по Казанской, Оренбургской и Вятской губерниям для отыскания Монгольских древностей. Заволжс. Мур. 1834

[5] Во времена Эрдмана «Чертово городище» было еще в виде башни до 2 сажень в поперечнике 7 саж. и 2 ар. в окружности и более 3 саж. вышины. Сены этой башни были толщиною около аршина. Стены ее  были из диких камней слепленных между собой известью, смешанной с алебастром. Утес, на котором находилась эта башня, по измерению Эрдмана имеет более 24 сажень вышины.

[6] Вят. Губ. Вед. 1847 г. ч. неофиц. ст. 222.

 

Читать оригинал в формате pdf.