Месяц: Октябрь 2016

Верещагин Г.Е. Прикамские юродиевые

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Верещагин Г.Е. Прикамские юродиевые. Вятские епархиальные ведомости, № 11 стр. 281-288, № 12 стр. 300-307. Вятка, 1909

 

Очерк Григория Егоровича Верещагина, характеризуемый елабужанином А.Куклиным, разместившем его на своем сайте следующим образом:

«Прикамские юродивые» — один из елабужских очерков известного удмуртского литератора и учёного Г.Е.Верещагина (1851-1930), опубликованный весной 1909 года в «Вятских Епархиальных ведомостях».

Перед нами совершенно уникальный текст по истории Елабуги. По своей тематике и нигде более не встречающимся деталям и подробностям из жизни и быта елабужан, которых Григорий Егорович упорно называет елабужцами, очерк этот не имеет аналогов и абсолютно ни с чем не сопоставим во всей исторической и этнографической литературе о Елабуге, которая дошла до нашего времени.

Это интереснейший рассказ о прошлом нашего города, написанный на неожиданную тему и с неожиданной точки зрения. Такое и о таком не писали ни Кулыгинский, ни Шишкин, ни Кудрявцев, ни последующие авторы»

 

Был чудный майский день. Веселые жаворонки щебетали в воздухе звонко, как будто звенели серебряные колокольчики. На небе кое-где виднелись облачка — тонкия, нежныя, как паутина. Пахло свежей зеленью. Манило за околицу, на живительный воздух, где и дышалось легче, и картины природы были привлекательнее.

Я прогуливался по Елабужскому городскому кладбищу, которое находится в близком соседстве с театром, больницей и домом умалишенных.

Любил прогуливаться здесь всякий елабужец. Здесь, где под крестами покоятся кости отшедших в мир неведомый, они нередко предавались мечтаньям о загробном мире; здесь приводили на мысль пророчества о человеческих костях и слова Спасителя и Апостолов о воскресении мертвых; здесь, наконец, иному приходили на ум стихи Пушкина.

… Промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас —

Мы все сойдем под вечны своды,

И чей-нибудь уж близок час.

Особенно хорошо здесь было весной! Воскресающая на могилах зелень, служа живым напоминаньем одиннадцатаго члена символа веры, влекла сюда убеленных сединами стариков. Ветвистая березы, которыя пережили и переживут еще тысячи людей, при легком ветре издавали какой-то особенный таинственный шепот, а шорох трав, растущих на могилах, как бы говорил загробным жителям: привет вам, сокрытые в земле! Подобно зелени, и вы воскреснете.

Надгробных плит, памятников и крестов, равно и неосененных крестами насыпей, здесь было множество; они теснились между собой, как испуганное стадо. Казалось, для новых пришельцев не было места совсем; но недостатка в местах у кладбищенских могильщиков не существовало: заростающие травой плиты сдвигались ими с мест, и покои «старожилов» уступались «новожилам»… Старыя кости выбрасывались из могил и потом обратно швырялись с лопаты в могилы.

Разсматривая надгробные памятники, я прочитывал и некоторыя надписи на них и шел вперед, по направлению к задам, называемым «последним участком». Памятники и надписи были разнообразны. В числе последних встречались и вирши, сочиненные, вероятно, мастерами памятников. Но вот на одной каменной плите мне бросилась в глаза такая надпись: «Здесь покоится прах Козьмы юродиваго, слывшаго в народе «Тугулей». Ниже этой надписи следовали стихи:

О, смертный! Не ропщи на свой удел.

Вооружись терпением и верой.

Носи свой крест покорно — и Господь

За здешния лишения твои

Воздаст тебе сторицей в жизни той.

Все тлен: богатство, почести и слава.

Ты ничего с собою не возьмешь

В тот неизбежный час, когда

Смерть разрешит от уз телесных

Безсмертью предназначенную душу.

Тогда пред неумытным Судией

Предстанет не вельможа знатный

И не богач — предстанет человек.

Как видно, стихи сочинены не малограмотным мастером, делателем памятников. Сочинитель их был немного знаком с правилами стихосложения. Я заключил, что надгробная надпись сочинена каким-нибудь духовным лицом, знавшим «Тугулю».

Постояв некоторое время у могилы и прочитав надпись, я вернулся назад, так как дальше плиты виднелись только кое-где, стояли лишь простые деревянные кресты, какие видим на сельских кладбищах; да и тех было немного. Отсюда я направился к церкви, к могилам «богачей», на которых памятники казались более изящными, и стал прочитывать надписи на них. Я думал встретить еще надгробную надпись; но надписи на увиденных мною надгробных плитах ничего особеннаго не говорили; только на одной чугунной плите вылитыя слова сообщали, что тут погребен литейщик церковных колоколов Афанасий Дмитриев Шишкин, который умер на 55 году своей жизни (род. в 1816 г.), от совершеннаго невкушения пищи в течение 71 дня. Впрочем, и это для меня было редкостью.

Я отошел от могилы и увидал в соседстве церковных сторожей-могильщиков, которые рыли могилу для «новаго гостя», как говорили они.

— Мир вам! — приветствовал я тружеников кладбища.

— Спасибо, — ответили они.

Они назвали имя и стали рыть как бы сильнее, точно поощренные моим приветствием.

— Отдохните малость, а то обезсилеете и не успеете вырыть, — сказал я могильщикам, чтобы спросить их кое-что о Тугуле. Я думал, что они, как жители Елабуги, должны знать о погребенном на кладбище их юродивом.

— Ничего, успеем вырыть, — ответил один из могильщиков, который был, повидимому, старше товарища.

— Успеем, конечно, да и отдохнуть не мешает, — промолвил другой и прибавил, что всю работу не кончишь, рано ли, поздно ли — на кладбище же будешь.

— Земля еси, в землю и отыдеши, — подтвердил я.

— Знамо, в земле будешь, да только бы Бог привел умереть на родине и главное — христианскою смертию.

Сторожа молчали. Молчал и я. Видимо, такого рода разговор при виде цветущей зелени, приветствуемой звонкими трелями пташек, был неуместен… Он наводил какое-то уныние.

Один из могильщиков, уступающий старшинством товарищу, закурил цыгарку, вынутую из-за пазухи.

— Кладбище следует окуривать кадильным, а не табачным дымом, — заметил я.

Могильщик слова мои пропустил мимо ушей и, конечно, продолжал курить; курил он с каким-то непонятным для меня наслаждением.

Товарищ его был не из табащиков; он только смотрел, как последний выпускал изо рта отвратительнаго запаха синий дымок махорки.

— До нас люди табашничали, после нас будут, — промолвил табащик равнодушно и, накурившись, бросил окурок в сторону.

— И кости мертвецов ты так же швыряешь? — спросил я табащика.

— А как иначе? Не руками же их брать, — ответил он.

— Не руками, а швырять так не следует, — возразил я.

— А если мешают?

— Их следует сложить тут же в угол и оставить там. Швыряют так только навоз.

— Ничего, покойник не осердится, — твердил он свое.

— И спасибо не скажет, — сказал я.

Табащик не возражал. Видимо, он соглашался со мной, но возражения делал лишь так себе, из любви к балагурству. Он и неудовольствия на мои замечания не выражал, так как разговор был облечен в шуточную форму.

Старший из могильщиков стал рыть лопатой и вырыл кость, кажется, руки.

— Ну вот кость. Куда ее деть, как не бросить с землей? — промолвил табащик.

— Ее нужно положить на край могилы, как делают понимающие могильщики; потом, когда будет вырыта могила, дать ей место в углу.

Могильщик положил.

— Говорят, что кости эти оживут, — обронил фразу табащик с некоторым сомнением.

— Это несомненно, — ответил я. — Если Всемогущий Бог, Творец мира, создал человека из земли, и кости сухия Он силен оживить.

— Помню, когда-то я читал в Библии о костях человеческих, — вмешался в разговор другой могильщик, который считался грамотеем и почитывал Св. Писание.

— Читал ты пророчество Иезекииля, — напомнил я ему и привел слова пророка.

«Бысть на мне рука Господня, и изведе мя в дусе Господни, и постави мя средь поля, се же бяше полно костей человеческих, и обведе мя окрест их около, и се много зело на лицы поля, и сухи зело. И рече ко мне: сыне человеч! оживут ли кости сия? И рече ко мне: сыне человеч! прорцы на кости сия и речеши им: кости сухия! слышите слово Господне.

Се глаголет Адонаи Господь костем сим: се Аз введу в вас дух животен, и дам на вас жилы, и возведу на вас плоть, и простру по вам кожу, и дам дух мой в вас, и оживете, и увидите, яко Аз есмь Господь»…

— Да, это самое. Но я читал русский перевод, — вспомнил грамотей.

— Так вот. Значит, обращаться с человеческими костями, как с навозом, не следует, — сказал я.

— И в костях покойников большая разница, — произнес неграмотный могильщик с недоумением после некотораго молчания.

— В чем же именно? — спросил я.

— У одного покойника оне белы, точно снег, у другого — бурыя, темно-бурыя; попадаются даже черныя, как уголь.

— У Покровской церкви рыли могилу для священника С…, так там черепа отличались особенной белизной, — сообщил грамотей.

И тут же могильщик пустился в трактат о костях Афонских монахов, о чем читал он в различных статьях духовных журналов.

— На Чортовом городище, говорят, вырытыя кости были белы, как воск, — вмешался в свою очередь неграмотный могильщик.

— А кто их вырыл?

— Приезжали какие-то ученые.

— Археологи, — объяснил грамотей и сообщил, что в 1889 годах названные ученые вырыли монаха в дубовом корыте и нашли, будто бы, часть материи с вышитою надписью «Николай», кости его, говорят, были белы, точно воск.

Разсказчик сообщил еще много таких фактов, в достоверности которых, я однако, сомневаюсь; замечу кстати лишь то, что Чортово городище — место упраздненнаго мужскаго монастыря. Монахи этого монастыря в свое время озарили

светом христианского учения магометан и язычников, потому, можно думать, некоторые елабужцы пытались дать городищу название «Крестовой горы», но это им не удалось.

Легендарных сказаний об этом городище существует немало.

— У вас на этом кладбище покоится юродивый, — промолвил я, чтобы получить какия-нибудь сведения о Тугуле.

— Да, есть. Памятник разве увидали? — спросил грамотей.

— Увидал и надпись прочитал, — ответил я.

— А чей памятник увидали?

— Козьмы или Тугули. Разве есть еще другие?

— Как же, есть… Родион, Силька…

— Мне что-то другие не бросились в глаза.

— Где вдруг все увидишь?! Видишь, сколько плит и крестов! Да и незаметны памятники юродивых, только памятник Родиона виднее, при том же, у самой церкви.

— А не слыхали, почему их назвали юродивыми?

— Слыхали кое-что; да и признаться, забываем.

— Видишь ли, они, говорят, представлялись дурачками, между тем предсказывали, — перебил грамотнаго неграмотный могильщик, который был словоохотливее.

— Так. А не знаете что-нибудь о жизни их?

— Где нам знать? Если бы служили давно, так — может быть — знали хорошо; а служим недавно, при том же, стариками назваться еще не можем, хотя с бородами. А вот М…, так он кое-что знает. Если желаете узнать, — обратитесь к нему. Знают — можно думать — кое-кто из стариков, да где их будешь искать.

Такими словами могильщик дал мне понять, что о пустяшных, по его мнению, вещах, спрашивать не стоит. Стоит ли спрашивать о жизни тех, которых почти каждый день приходится зарывать.

Нельзя думать, чтобы они, хотя и молоды, не помнили что-нибудь из преданий. Они должны были знать, но не хотели сообщить в данное время лишь во избежание разспросов с моей стороны; ведь я без того уже надоедал им своими вопросами и тем отвлекал их от работы. Но они неудовольствия на мою назойливость не выражали. Они знали меня как этнографа и не раз уже сообщали мне сведения, и за это я не лишал их вознаграждения. В другое, свободное время, думал я, они охотно удовлетворят мое любопытство, и потому в этот раз затронутая любознательность заставила меня посмотреть только на могилы известных им юродивых.

— Не покажете ли мне могилы знакомых вам юродивых? — обратился я к ним.

— Показать… Можно… Отчего нельзя?

— Так покажите, пожалуйста. За услуги поблагодарю… Не останусь в долгу, — пообещался я.

— И так благодарны вам, — ответили они ради вежливости.

Грамотный, хотя и не особенно был разговорчив, но охотно вызвался показать.

— Идемте! — обернулся он ко мне и пошел.

Я следовал за ним.

Сначала привел он меня к могиле Родиона.

Могила — у северной стены церкви, на видном месте, но почему-то прежде памятник на ней в глаза мне не бросился. Он — из сераго камня, который добывается крестьянами в Челнах и Ключевке. Надпись на памятнике говорит, как помнится, что тут лежит Христа ради юродивый «Иродион Егоров Шутов», урожденец деревни Чепанихи, Сарапульскаго уезда, что он юродствовал в Елабуге, носил на теле тяжелыя вериги 20 лет. Утонул в реке Тойме 21 июля 1853 г., будучи отроду 50 л. Надпись сообщала еще кое о чем, но, признаться, припомнить не могу.

От этой могилы сторож провел меня к месту упокоения «Сильки». Могила его в близком соседстве с могилой известной Дуровой. Надпись гласит, что тут похоронен крестьянин Трехсвятской волости Сильверст Феодоров Ачишин или, по прозвищу, «Силька». Больше — как помню — ничего не говорится.

Из этого я заключил, что Силька юродивым не слыл или же считали его таким лишь немногие, иначе кладбищенское

духовенство дозволило бы назвать и его юродивым, как дозволило именовать Козьму и Иродиона. Но как бы то ни было, а Силька некоторыми причислялся к юродивым.

Я поблагодарил сторожа за услуги и ушел, задавшись целью собрать о погребенных на Елабужском кладбище юродивых те сведения, на основании которых даны им названия юродивых. Но последовавшее вскоре после этого мое перемещение в село лишило меня возможности привести задуманное в исполнение; успел собрать лишь то, что здесь излагаю.

Прежде всего я обратился к М…; но и он сообщил кое-что только о Сильке, сказав что Силька был немоват. — Сильку я знал и думаю, что он кое-что предсказывал, — ответил М…

— Что же он предсказывал?

— Например, накануне своей смерти пришел он ко мне и лег, как покойник; затем поднялся на ноги, взял с божницы мой поминальник и знаками просил записать туда свое имя. Я, конечно, живого в число мертвых не включил.

— Больше ничего не знаете?

— Кое-что могу еще сообщить, если интересуетесь.

— Так сообщите, пожалуйста.

— Бывало, стоит он в церкви среди молящихся и вдруг подойдет к какой-нибудь разодетой барыне… Похлопает слегка по наряду ея и отойдет. Или: подойдет к какой-нибудь девице… Поцелует свою руку и указывает на молодого человека, на котораго она заглядывалась.

— Какое заключение из этого выводите?

— По-моему, хлопал он по наряду тех, которые во время службы думали о наряде; а молодые люди предавались мечтаньям друг о друге, и Силька обличал их.

— А не злились на него?

— Я думаю, некоторые злились, да злостью что возьмешь? Привязаться к Сильке было нельзя: он не оскорблял, а только обличал прикровенным образом. Дурак дураком и слыл. Многие на него и внимания не обращали.

— Любил Силька провожать покойников, — продолжал далее рассказчик; при этом одних он хвалил, других — нет; а к некоторым пред их смертью приходил и, указывая в сторону кладбища, ухал (произносил слово ух), или же просил холста.

Таковы были сообщения елабужца о Сильке, котораго он, несомненно, считал юродивым.

Другие отозвались о нем как об истом дураке.

На чьей стороне была правда, я доказывать не берусь.

Спросил я того же елабужца еще об Иродионе, погребенном у самой церкви, котораго надгробная надпись называла юродивым. Но странным мне показалось то, что о жизни Иродиона он ничего не сообщил.

— Об Иродионе я ничего не могу сказать, — отозвался он и прибавил, что названный юродивым обретался больше у Покрова (у Покровской церкви). Тамошние и должны его знать. Слыхал только, что он носил вериги и предсказывал. Памятник поставил ему о. П…, священник Покровской церкви.

— А не знаете о Тугуле?

— О нем тоже не могу сообщить, слыхал кое-что, да не могу припомнить. Лучше всего спросите крестьян; они как-то более обращают на «таких» внимания, да и память об них сохраняют лучше.

Тем разговор мой о погребенных на Елабужском кладбище юродивых и закончился.

Я ушел от М…, выразив сожаление, что не мог получить от него сведений о Тугуле и Иродионе, особенно о последнем. Я думал, что зря не погребен он у самой церкви и не назван «юродивым Христа ради».

Вскоре после разговора с елабужцем местное духовенство собиралось на пароходную пристань для проводов Преосвященнаго. Пошел туда и я.

Идя по дамбе, сошелся случайно с одним из знакомых елабужцев и разговорился с ним. Предметом нашей беседы прежде всего было избрано Чортово городище, башня котораго гордо стояла на высоком берегу Камы и бросилась нам в глаза. Затем перешли к юродивым. Хотя мой собеседник и не особенно был расположен к разговору об юродивых, но все таки кое что сообщил; но сообщил лишь о Надежде Ивановне.

—Надежда была родом из Мензелей, — начал свое повествование мой собеседник. Носила она рубаху длинную, до пят. Однажды, пред большим пожаром в Елабуге, кто-то из городских жителей послал за ней лошадей. Она долго не соглашалась ехать; наконец, побежала и села в экипаж; окуталась там в отданный ей салоп и всю дорогу безмолвствовала, как будто ея тут и не было; между тем там она молилась об избавлении города от пожара. Подъехали к воротам пригласителей, но в дом она не стала заходить. Все таки кое-как уговорили, и зашла. В доме пробыла только малость и выбежала обратно… Оттуда побежала по улице и забегала в некоторые дома. Когда случился пожар — посещенные ею дома уцелели.

— Говорят, что она прямо никому не говорила, только намеками давала понять о том, что должно случиться. Например, одна женщина пожелала узнать, который из двух сыновей ея уйдет в солдаты, и с этой целью пошла она к Надежде спросить ее. Женщина только что подходила к юродивой, как последняя стала махать в сторону ея руками и говорит: «кабы у меня два ружья, я так бы играла, играла ими». Опять она замахала руками и от женщины отошла. Так и не удалось женщине спросить ее. Из этих слов юродивой женщина ничего не поняла; только потом, когда один из сыновей ушел в солдаты по очереди, а другой — по найму, вспомнила слова Надежды и сказала, что два ружья означали двух солдат.

— А не употребляла она какия-нибудь неприличныя выражения?

— Об этом ничего не слыхал. Говорят только, что она представлялась то помешанной, то ребенком; но из границ приличия не выходила. Да кто бы и не принял ее за помешанную, когда она поступала несообразно с здравым рассудком: например, во время скотскаго падежа под ноги некоторых коров подкладывала щепки. Но и это делала не просто: те коровы, под ноги которых подкладывала щепки, остались живыми.

— Рассказывают также, — продолжал собеседник, — перед пожаром в Елабуге она пришла ко вдове П… в самые полдни и говорит: «Зачем не стряпаешь? Затопляй печку и стряпай». — «Теперь не время стряпать: полдни» — ответила вдова. — «Затопляй скорее… Дым на дым не идет. Там (указала рукой) уже затопили. Больно хорошо топятся! Затопляй, будут гости». Сказала и вышла. После этого вспыхнул пожар; осталась только та улица, в которой жила П… И приходили к этой вдове оставшиеся без крова и пищи погорельцы просить помощи. Их-то Надежда и называла гостями.

— Конечно, вдруг всего не вспомнишь, да и внимания на таких обращать не приводится. И разговоров об них ни с кем никогда не случалось заводить.

Так сказал в заключение мой собеседник в виду собравшагося на пристань разнообразнаго народа.

Прошло после проводов Преосвященнаго несколько дней, и я встретился у ворот своей квартиры с другим знакомым елабужцем.

Я пригласил его сесть на скамейку, на которой сидел сам. Он охотно сел.

В перспективе перед нами виднелось городское кладбище с ветвистыми березами. В театре, в соседстве с кладбищем, собирались дать какое-то представление, и потому любители сценических представлений шли и ехали туда с трех сторон.

— Потянулись наши елабужцы в театр, — промолвил мой знакомый, смотря в сторону кладбища.

— Собираются, как видно, — подтвердил я.

— Соседями пришлись у нас театр, дом сумасшедших, больница и кладбище, — продолжал далее собеседник.

— Да, близкие соседи, — согласился я.

— И хорошо. Если в театре сойдут с ума, отправят к сумасшедшим, оттуда — в больницу, из больницы — на кладбище… Близки они друг другу, — произнес он в шуточном тоне.

–— Очень даже.

— А хорош видок отсюда, — переменил он тему разговора. — Тут кладбище с березами и памятниками; в соседстве — Черновский сад, левее — городской сад.

— Слова нет, отличный видок. Так и просится на полотно. Всего лучше мне нравится кладбище, только оно по городу маловато.

— Маловато. Из-за мест немало бывает пререканий. Возникают иногда даже ссоры. Скоро все кладбище будет занято фамильными решетками… Богачи завладеют. Бедняку и после смерти не будет места.

— Ничего! Выроют кости и будут швырять с лопаты.

— Да и нельзя иначе. Надо места всем.

Тут, так сказать, шире-дале, в речи коснулись и кладбищенских нищих, и я не преминул спросить елабужца о «дурачках». Но в настоящий час, когда пишу эти строки, очень жалею, что не спросил о погребенных на кладбище юродивых — Тугуле и Иродионе, что сделал я по странной забывчивости. Об них он, вероятно, сообщил бы мне что знал; познакомил лишь с жизнью Надежды, похороненной, с ветвистыми березами. В театре, в соседстве с кладбищем, собирались дать какое-то представление, и потому любители сценических представлений шли и ехали туда с трех сторон.

— Потянулись наши елабужцы в театр, — промолвил мой знакомый, смотря в сторону кладбища.

— Собираются, как видно, — подтвердил я.

— Соседями пришлись у нас театр, дом сумасшедших, больница и кладбище, — продолжал далее собеседник.

— Да, близкие соседи, — согласился я.

— И хорошо. Если в театре сойдут с ума, отправят к сумасшедшим, оттуда — в больницу, из больницы — на кладбище… Близки они друг другу, — произнес он в шуточном тоне.

–— Очень даже.

— А хорош видок отсюда, — переменил он тему разговора. — Тут кладбище с березами и памятниками; в соседстве — Черновский сад, левее — городской сад.

— Слова нет, отличный видок. Так и просится на полотно. Всего лучше мне нравится кладбище, только оно по городу маловато.

— Маловато. Из-за мест немало бывает пререканий. Возникают иногда даже ссоры. Скоро все кладбище будет занято фамильными решетками… Богачи завладеют. Бедняку и после смерти не будет места.

— Ничего! Выроют кости и будут швырять с лопаты.

— Да и нельзя иначе. Надо места всем.

Тут, так сказать, шире-дале, в речи коснулись и кладбищенских нищих, и я не преминул спросить елабужца о «дурачках». Но в настоящий час, когда пишу эти строки, очень жалею, что не спросил о погребенных на кладбище юродивых — Тугуле и Иродионе, что сделал я по странной забывчивости. Об них он, вероятно, сообщил бы мне что знал; познакомил лишь с жизнью Надежды, похороненной, его, Федюша зимой и летом ходил босиком. Когда, во время скотскаго падежа, ему говорили, что валится скот, на это он отвечал: «масла надо», заходил в некоторые дворы и бросал коровьи рога.

Думали, что коровы переколеют, напротив — в тех домах остались живыми. Одной женщине сын ея говорил при Федюше: «хороша у нас гречиха». Федюша на это сказал: «тпрутя наша, каша пополам». Предсказание его сбылось: гречиху разделили пополам, потому что была посеяна на чужой земле.

Бывало, если насмехаются над ним или стараются его разсердить, он ни слова не говорит, лишь грызет до крови свои руки, таким образом гнев обращал на собственное свое тело.

— Были они прежде, а теперь что-то их не видать, — сказал в заключение елабужец и заговорил о другом предмете.

Мне осталось только поблагодарить его за получение от него сведений.

После него ни с кем никаких разговоров об юродивых заводить мне не приводилось.

Через несколько дней я переместился в село.

В заключение, я должен сказать, что подобные описанным юродивые встречаются изредка везде в нашей епархии; но на них наше духовенство внимания не обращает, лишь простой народ подмечает в них особенныя черты и к некоторым относится с уважением, даже считает их праведниками; между тем в числе «блаженненьких» немало и «волков в овечьей шкуре». Вот их-то и следовало прежде всего отличать от настоящих блаженных и не дозволять ставить на могилах их памятники с различными надписями; тех же, которые действительно были юродивыми Христа ради, нужно было бы записывать в церковныя летописи, а могилы их обносить оградами, чтобы, вследствие тесноты на кладбище, не разрывались кости их.

Гр.Верещагин

Верещагин Г.Е. Елабужское Чёртово городище

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Верещагин Г.Е. Елабужское Чёртово городище. Известия Сарапульского земского музея. Вып. 1. Сарапул, 1911 стр. 5-16

 

Верещагин Григорий Егорович

Елабужское Чёртово городище

Во второй половине августа я плыл, в числе прочих пассажиров, по реке Каме, на пароходе, из Казани. Миновав станцию Соколки, пароход, по причине густоты тумана, должен был спустить якорь и ждать, когда рассеется утренняя мгла и прояснится небо. (Если бы не было тумана, пароход, по моему расчёту, проплыл бы Елабужскую пристань в то время, когда пуще всего клонит ко сну, именно – на рассвете). Итак, пароход стоял, терпеливо ожидая света. Большая часть пассажиров покоилась комфортабельно на своих местах – кто дремал, кто спал; и я, утомленный ожиданием станции Елабуги, где должен был высадиться, наконец уснул. Долго ли лежал в забытьи, не знаю; но вот пароход зашумел и тронулся – я проснулся. Туман рассеялся, было светло. Часть пассажиров проснулась одновременно со мной и взошла на трап приветствовать свежее утро и любоваться живописными берегами Камы. К ним присоединился и я. Пароход пыхтел, шумел, покрывая поверхность реки волнами, давал встречным пароходам свистки, оставлял берега реки, окаймленные местами чахлым кустарником, местами жалкими остатками вырубленного леса.

Прошло около двух часов времени, как я сидел на трапе, любуясь красивыми берегами реки. Некоторые из пассажиров стали поговаривать, что недалеко уж Елабуга. Пролетело в ожидании Елабужской пристани ещё несколько времени, и вдруг кто-то воскликнул: «Елабуга!» Взоры у большинства обратились в сторону белеющих зданий и церквей, между которыми особенно выделялась колокольня Спасского собора. Прошло ещё несколько минут, и один из смотрящих вперед сказал: «Вот и Чёртово городище!» Слова эти вмиг пробудили во мне до того дремавшее любопытство, и я, взглянув на левый берег реки, увидел серую башню, стоявшую на горе, или, вернее, на высоком берегу при слиянии реки Тоймы с Камой. О башне этой, называемой Чёртовым городищем, я читал прежде в некоторых периодических изданиях и, кроме того, слыхал и устные сказания о ней. Я смотрел на этот памятник старины с немым любопытством. Заметив это, стоящий со мной рядом мужик, по-видимому из крещёных татар, сказал, что «её (башню) сделали (черти) в одну ночь». Вероятно, ему было известно какое-нибудь сказание о башне или же о самом месте, на котором стоит этот памятник старины. Но мне, к сожалению, не [6] пришло на ум спросить его. Только после, когда мужик куда-то делся, я вспомнил прочитанную в очерках Кудрявцева легенду, которую и привожу здесь.

На Чёртовом городище, близ источника, жил в древнее время пустынник-анахорет самой строгой жизни. Бесы часто смущали его. Не обходилось дело, разумеется, и без красивых женщин, которых бесы подсовывали в келью анахорета. Но анахорет был устойчив в благочестии и избранном пути безбрачия. А демоны всё лютее наступали на праведного мужа с разными соблазнами, стараясь увлечь его мирскими наслаждениями. Борьба с искушениями сделалась в тягость отшельнику. Чтобы прогнать демонов от себя навсегда, он задумал воспользоваться их силою к прославлению имени Божьего. Поддаваясь, по-видимому, их соблазнам, он предложил им одно из трудных условий: выстроить на горе в одну ночь церковь. Нечистая сила, обрадовавшись этому, тотчас же принялась за работу – добывать камни из недр земли. Архитектурному искусству бесов не учить! Скоро выведен был фундамент, проделаны окна и двери, церковь была почти готова, оставалось только водрузить на ней крест. Призадумались ли бесы над этим или металла в горе не хватило, но только на беду их вдруг пропел петух, крик которого злым духам почему-то приходится не по вкусу. Едва только петух разинул клюв, как дьявольская сила тотчас же провалилась сквозь землю в преисподнюю. За нею с грохотом повалились и посыпались с верхней части церкви и самые камни. Башня городища и есть та самая церковь, которая сложена руками чертей, и потому называется Чёртовым городищем. Дыры в стенах башни, в которых прежде галки вили гнезда, есть-де следы чёртовых пальцев. О дальнейших искушениях или жизни отшельника, по словам Кудрявцева, предание умалчивает. Вероятно, говорит автор очерков, нечистая сила, показавшая свою слабость, навсегда оставила в покое выдержавшего искус пустынника (Всемирный путешественник, прил. к газете «Родина» за 1890 г., N9.- прим. автора).

Легенда эта напоминает сказание вотяков, услышанное пишущим эти строки в Сарапульском уезде. Приведем для сравнения и эту легенду.

Вумурты (водяные духи) сватали у попа дочь, которая им очень понравилась; но поп не соглашался выдать дочь за Вумурта. Сватовщики, однако, не отступали, а старались всеми мерами засватать. Наконец поп вышел из терпения и согласился выдать дочь, но только с условием выстроить ему в одну ночь, до утреннего петлоглашения, церковь. Поп был твердо [7] убежден, что вумурты в такое короткое время, в одну ночь, не складут церкви. Они согласились и на это и принялись за дело. Одни стали носить глину, другие – песок, третьи начали делать кирпичи, четвертые обжигать, а пятые стали уже класть церковь. Работа закипела, как в муравейнике у муравьёв. Поп смотрел из окна и не верил глазам. Работы осталось уже немного. Сердце в попе затокало сильно: он боялся, что вумурты укладут церковь и его дочь возьмут силой. Принёс поп петуха и стал щекотать его, чтобы он запел. Но сколь не щекотал – петух до времени не пропел. Сложили вумурты церковь, но креста на ней не водрузили… Вдруг петух захлопал крыльями и запел.

– Ну, церковь склали… Просватай дочь,- сказали вумурты попу, явившись к нему с требованием выдачи его дочери.

– Церковь не готова,- возразил поп.

– Почему?

– Потому что на ней нет креста, а церковь без креста не церковь.

– Креста найти мы не могли.

– Если не нашли и не поставили, значит и церковь не готова, следовательно, я волен не выдать свою дочь за вашего жениха.

Вумурты ничего не могли сделать и ушли (См. Вотяки Сарапульского уезда (записки И.Р.Г.О. по отд. этн. т.XIV, вот.3.) 1889 г. стр.137.- прим. автора).

Как видно, первая из приведенных легенд сооружение городища приписывает злым духам. Вероятно, и к составлению другой (вотской) легенды материалом послужили рассказы, подобные первой.

По другому сказанию, Чёртово городище своё название получило от оракула-змея (чёрта), который жил, будто бы в находившемся на этой горе языческом храме. Этому оракулу-змею приносились в жертву иноплеменники, а плывшие по Каме судовщики, во избежание опасности, непременно должны были приносить ему дары, а те, которые не хотели приносить, подвергались опасности. Оракул был настолько известен, что даже казанская царица Цумбека (или Сюхнибека) послала туда своего вельможу узнать от оракула о будущей судьбе Казанского царства. Вельможа, прибыв туда, молился там по-своему девять дней и в десятый услышал из капища голос, который говорил, что Казанское царство разрушится и водворится тут христианская вера. После такого предсказания змей будто бы в чёрном облаке поднялся из капища и в виду всех полетел на запад, где и скрылся навсегда (См. памятн. книж. Вят. губ. на 1860 г.- прим. автора). Почти то же сообщает и казанский историк Рычков. [8] Он говорит, что в некотором улусе на высоком берегу Камы стоял небольшой каменный городок – остаток древних болгар. Некогда в нём обитал бес, творя разные чудеса, чем и привлекал туда со всех сторон черемисов и татар, принимал от них жертвы и предсказывал судьбу. Он исцелял также и от тяжких болезней. Если плывущие по реке, не исключая и христиан, ничего не хотели принести ему в дар, то он тотчас же убивал их, топил суда, наносил им различный вред. Наконец, он до того стал простирать своё мщение, что уже никто не смел приближаться к городищу, не заплатив бесу надлежащей дани. Обращавшимся к нему он отвечал невидимо через своих мудрецов. Одним предсказывал долгую жизнь и здоровье, другим – болезни, бедствия, погибель и покорение земель их. В числе обращавшихся был и посланный казанской царицей Цумбекой (или Сюхнибекой) спросить оракула, победит ли она московского князя? (См. памятн. книжку Вят. губ. на 1870 г. в ст. «Географ.-Стат. описание Вят. губ.» стр.115.- прим. автора). Далее сказание г. Рычкова тождественно с приведённым выше сказанием, потому я и не считаю нужным приводить его здесь до конца.

Об оракуле-змее на камских берегах упоминается и в третьей песне известной эпической поэмы «Россиада», где говорится, что некто Сеит, начальник и учитель магометанского закона Казанцев, представ перед вельможами, между прочим, говорит:

Ходил недавно я спокоить дух смущенный
На камские брега, во град опустошённый
Определение проникнути небес.
Там агнца чёрного на жертву я принес
И вопросил духов, во граде сем живущих,
В сомнительных делах ответы подающих.
Зарос в пещеру путь к ним тернием, травой.
Ответа долго ждал и вдруг услышал вой,
Отчаянье и стон во граде, нами чтимом…
И вдруг покрылась вся поверхность чёрным дымом.
Увидел я из ней летящую змею,
В громах вещающу погибель мне свою:
«Напрасно чтут меня и славят человеки
И вы погибнете, и я погиб навеки».
Змей пламенной стрелой ко западу упал.
Внимающий ему, окаменён я стал

(Россиада. Москва. Вольная типография Пономарёва, 1807 г. стр.42.- прим. автора). [9]

Упоминаемый в названной поэме Сеит, несомненно, тот вельможа царицы Цумбеки, который был командирован к оракулу узнать, возьмет ли Иоанн Грозный Казань?

Хотя стихотворцы и беллетристы и допускают в своих произведениях вымышленные имена и факты, но творец «Россиады» уверяет, что творение своё он основал «на исторической истине», что он пользовался печатными и письменными известиями и анекдотами.

Можно думать, что и историк Рычков своё сказание основал на подобных же аргументах.

Творец «Россиады» говорит, что духи жили в пещере. Не думаю, что пещера эта существовала только в фантазии творца поэмы. Она могла быть в действительности; о ней, несомненно, читал поэт в печатных и письменных статьях, о ней, вероятно, слыхал и устные предания. Хотя от елабужцев о «пещере духов» предания мне и не приводилось слыхать, но это не служит доказательством вымысла творца поэмы. О возможном существовании в берегах остатков пещеры говорит и сложение в симметрическом порядке огромных камней, что едва ли можно приписать происхождение его естественным причинам. Не лишним считаю заметить и о том, что по камням тем текла струями когда-то, в глубокую старину, расплавленная масса. Масса эта в настоящее время твердостью ничем не отличается от гальки или булыжника, что наталкивает на мысль, что в древности гора, на которой стоит ныне башня Чёртова городища, подвергалась вулканическим извержениям. Таким образом, нельзя не прийти к той мысли, что елабужские камские берега заслуживают внимания опытного геолога.

Далее обращусь к сообщению исследователя г. Эртмана, посетившего Чёртово городище. Он говорит, что городище в древности действительно было капищем какого-нибудь языческого божества, где жил жрец, служивший своему идолу и прорекавший судьбу приходивших к нему, и что народ и владетели этой страны относились к нему с особенным почтением и прельщённые его ответами обнесли его капище высокими стенами из камней, которых могли получать в изобилии тут же.

Возможно, по словам г. Эртмана, и то, что в сие самое время, когда заняты были строением стен, татары или другой народ принудили оставить работу и обратиться в бегство. Наконец пришельцы поселились здесь, не находя никаких жителей около стен и, вероятно, судя по пустоте страны, приписали сооружение стен не людям, а подводным духам, как, например, [10] в вышеприведённой вотской легенде приписывается сооружение церкви водяным духам. Разбитие же судов, говорит г. Эртман, должно приписать не волшебству прорицателя, а подводному камню, который находится не далеко от города и теперь ещё известен под названием «быка». Вода, по словам названного исследователя, к этому камню стремится с противоположного берега с ужасною быстротою, и суда даже ныне со всевозможным старанием должны издали держаться другого берега, дабы по неосторожности своей не сделаться жертвою волн.

Из сего догадаться можно, говорит Эртман, что жрецы, получив подарок от плывших по Каме, отводили суда, чем и избавляли судовщиков от погибели. По сим обстоятельствам Чёртово городище до сих пор остается местом, замечательным для бурлаков (См. выше «Памятн. книж. Вятской губ.».- прим. автора).

Существование здесь подводного камня «быка» весьма возможно, чему служат доказательством огромные камни по берегам реки. Я говорю «весьма возможно» потому, что упомянутого «быка» ныне уже нет и, следовательно, ни бурлакам, ни пароходам ни от каких подводных камней никакая опасность не грозит; осталось, вероятно, памятником существования камня «быка» только возвышенное место ниже города Елабуги верстах в полутора от него под тем же названием.

С легендами о Чёртовом городище связывается сказание об Ананьевском могильнике, находящемся близ Елабуги. М.В.Уфимский, сотрудник «Волжского Вестника» (См. «Волжский Вестник» за 1885 г. N163.- прим. автора) говорит, что Чёртово городище было цитаделью, или крепостью чуждых народов, которых местные легенды причисляют к чуди. Что это был за народ, следует обратиться, говорит г. Уфимский, к народным хроникам. Одна из таких хроник, приобретённая в Уфимской губернии г. Вельяминовым-Зерновым и помещённая в записках Археологического общества (См. «Записки О-ва» т.XIII, 1859 г. С. П. Б.- прим. автора) рассказывает, как магометане приводили идолопоклонников, в том числе и камских болгар, в магометанство в XIII веке при хане Узбеке; между прочим, тут же упоминает и об язычниках северной стороны реки Белой (как называют татары не только Белую, Уфимской губернии, но и Каму), живущих в устье Тоймы, впадающей в Каму (у подошвы горы, на которой стоит Чёртово городище), в г.Содоме, т.е. Алабуге (По гречески, как по-татарски рыба окунь — прим. автора). Это был большой город. Его основал [11] Искандер-Зюль-Карисин; ныне он так же, как и г.Болгары, разорён Темир Аксаном. Значит,- заключает г. Уфимский,- на месте нынешней Елабуги был г. «Содом» – испорченное Сюддюм, означавшее название города пещерно-курганных юнанских народов. Это видно и из арабской хроники г. Хлебникова, о которой сообщил в своей речи Шестаков на Археологическом съезде в Казани в 1887 году. Из этой хроники видно, что здесь жили аборигены края, юнанские народы (юнан-шульганы и юнан-касауры), которые ездили на лошадях особой породы и жили в пещерах Казанской и смежных с нею губерний, а также в пещерах Уральских гор и их отрогов. Остатки этих пещерных народов предполагаются в Ананьевском или, по словам Шестакова, в Юнаньевском могильнике, около Елабуги, где находятся каменные и бронзовые остатки. По исследованиям г. Невоструева современной этому могильнику найденной здесь плиты с изображением человека, народ соответствовал Геродотовым скифам как по вооружению, так и по украшениям и по остроконечной шапке; да и жил здесь народ, по крайней мере, за 3000 лет до нас. Народы юнаньевские, по словам Шереф-Эддина, имели древний город Сюддюм, на месте которого стоит Чёртово городище. Башкиры и татары говорят, что Алабугу основал Искандер (Александр Македонский). Название Елабуги вошло ещё до преобразования в 1780 году государева села Трехсвятского в г.Елабугу. Откуда оно могло попасть в книгу «Большой Чертёж» (М. 1846 г. стр.1 8.- прим. автора), в которой говорится, что «ниже реки Ика 40 вер., на реке Каме град Чёртов? И в «Древней Российской идрографии» прибавлено: «Алабуга тож». Так же и в писцовом межевом списке писцов Семёна Волынского с товарищами в 164, т.е. в 1656 году, записано: «В Казанском уезде по Зюрейской дороге межа учинена у государева дворцова села Трехсвятского, что на Елабуге с Троицким монастырём каменного городища»; а в переписных книгах князя Димитрия Болховского 155, т.е. 1647 года, написано: «За Троицким Елабужским монастырём в вотчине от Чертовского песку вниз Камою…» и т.д. Таким образом полагает названный выше автор статьи – Юнан или Ананьевский могильник принадлежит скифским народам; а известно, что греки скифами называли не одну определенную национальность, но целый комплект народов, отчасти индогерманского, отчасти же урало-алтайского татарского корня. Они жили к северу от Чёрного моря, по берегам которого греки имели свои колонии для торговых сношений с [12] скифскими племенами. Известно также, что греки присваивали происхождение скифов от Геркулеса и скифской красавицы полуженщины-полузмеи, которая родила от Геркулеса трёх скифских родоначальников: Агатирса, Гелона и Скифа и помещали потомков последнего ближе к своим колониям, а потомков Гелона или гелонов – к северу за ними, как раз почти в тех местах, где обитали скифские племена юнан; с этими племенами, весьма вероятно, они и пришли в столкновение, вытеснили их из этих мест и заняли г.Сюддюм, который и назвали в честь своего родоначальника Гелоном, и был он разорен в VI веке до Рожд. Христ. персидским царем Дарием Гистаспом. Этот царь, озлобясь на скифов и гоняясь за ними в обширных лесах и степях, дошёл, вероятно, до Гелона, перезимовал здесь в 512 году до Р. Х. и, возвратясь обратно, выжег его; затем, когда после скифов поселились здесь камские болгары, они восстановили остаток Гелона и назвали его по имени своего князя Абдра-Хима Бряхимовым. Это подтверждает и Карамзин, говоря, что после взятия Бряхимова Андреем Боголюбским, он ещё существовал до нашествия монголов, во время которого подвергся уже полнейшему разорению, и существование города прекратилось. В таком состоянии он находился до того времени, когда Иоанн Грозный повелел построить на его месте мужской монастырь Живоначальной Троицы, а в недальнем расстоянии от него – село Трехсвятское. Этот завоеватель Казани, по завоевании им Казанского царства (в 1552 г.), отправился для осмотра местностей по рр. Волге и Каме до Соликамска и на пути тяжко заболел, так что 1 октября принужден был высадиться на берег недалеко от развалин болгарского города Бряхимова, известного под именем Чёртова городища. Время пребывания здесь Иоанна Грозного, кроме повеления основать монастырь и заложить церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы с двумя приделами (в память пророка Ильи и Трёх Святителей), ознаменовано даром Покровской церкви образа Трёх Святителей (Икона эта помещается у левого придела Елабужской Покровской церкви. На иконе риза серебряная позолоченная.- прим. автора).

Поводом к приказанию основать мужской монастырь у Иоанна Грозного было, вероятно, желание обратить в христианство магометан и язычников, обитавших в этих местах. Монашествующие, по построении монастыря, явились первыми миссионерами в здешнем крае. Они озарили светом христианского учения язычников – вотяков и магометан, чему служат доказательствами рассказы старожилов деревень Мунайки, Гришкиной, Умяка, села Елова [13] и проч. Многие татары, населявшие этот край, как враги распространения здесь христианства оставили свои жилища и переправились за Каму.

Монастырь немало терпел от башкирских бунтов, но все-таки существовал. Старец Моисей, келарь монастыря, в 1637 году бил челом казанским воеводам и боярам Ивану Морозову, Гагарину, Тольнеру и Полуехтову на имя государя, что монастырю существовать нечем, а потому просит он, келарь, пожаловать «пустовыя земли за Камой с чёрным лесом, сенными покосами и всякими угодьями на церковное строение, воск, фимиам и вино церковное, равно и на пропитание». Просьба келаря уважена и выдана ему грамота в 7146 (1638) году 11 марта с чёрною восковою печатью, с оговоркой в конце: «которы крестьяне на той земле учнут жити, доходы бы в монастырь старцу келарю с братиею платили, чем они их пооброчат». Монастырь этот, по указу государей царей и великих князей Иоанна и Петра Алексеевичей всея великия и малыя и белыя России самодержцев, был отдан в дом Пресвятой Богородицы высокопреосвященному Маркелу, митрополиту казанскому и свияжскому с крестьянами, землею пахотною, сенными покосами, лесом, озёрами и со всеми угодьями в вотчину». Маркел должен был вскоре завести дело о рыбных ловлях с служилым татарином дер. Менгер Абрахманом Кулаевым, которое кончилось в пользу монастыря. Из дела видно, чтобы в громадном количестве земли и ловлях мелкую рыбу ловить только для себя, а бобров и ярцов, никакого зверя не ловить.

Монастырь по приобретении земель и других угодий был не из бедных и имел на своей земле, кроме Подмонастырской слободки и из служек и конюхов, другие селения, как то: Соболево, Танайку, Бетьки, Лекарево, Сентяк и Прости. Село Танайка считалось главным жительством и имело казенный дом, или контору. Все поименованные селения составляли танаевскую вотчину казанского архиерейского дома; а так как лежала она по обоим берегам Камы, то по указу императрицы Екатерины II от 26-го февраля 1764 г., по отобрании всех духовных вотчин в ведомство Коллегии экономии Подмонастырская слобода, село Танайка и село Лекарево с деревней Сентяком поступили в Вятское наместничество, а села Бетьки, Соболево и Прости – в Уфимское. Монастырь же как малолюдный должен был упраздниться. Таким образом, просуществовавший только до 1746 года монастырь окончательно был разорён во время пугачёвского бунта, после чего уже не возобновлялся. Одна из бывших монастырских церквей, церковь во имя Успения Божией Матери, разложена и увезена в село Танайку и впоследствии, [14] по сооружении там каменного храма, и здесь разломана. Другая церковь, во имя Живоначальной Троицы, перевезена на елабужское городское кладбище и по ветхости в 1824 году упразднена, вместо неё построена каменная двухэтажная с главным приделом во имя Св. Троицы, на что дана разрешительная грамота вятским преосвященным Кириллом от 15 мая 1830 г. за N96.

Иконы, книги и сосуды по упразднении монастыря увезены, как говорят, по селам, в том числе и закамским, а часть их вместе с церквами увезена в село Танайку и на елабужское городское кладбище. Из икон, увезенных на елабужское кладбище, считаются более замечательными только, кажется, две – икона Св. Троицы и икона Успения Божьей Матери, на коих ризы серебряные позолоченные весом в 60 фунтов 30 зол. Особенность первой (Св. Троицы) замечательна тем, что ангелы под дубом мамврийским изображены с трезубцами, что ныне, кажется, не в моде у иконописцев. В танаевской церкви, по отзыву священника этого села о.Иоанна Кошурникова, находятся три иконы упразднённого монастыря, как то: Казанской Божьей Матери, Иоанна Крестителя и архистратига Михаила (уже возобновлённая). Кроме этих икон, в танаевской церкви хранится ещё оловянный ковчег, принадлежащий, несомненно, одной из монастырских церквей на Чёртовом городище. Хранятся, вероятно, где-нибудь в кладовых при церквах и другие сосуды и иконы, как, например, хранится в числе прочих в кладовой елабужской кладбищенской церкви икона со свинцовой ризой. Что касается самого монастыря, то от всех построек его на месте не осталось и следа, а башня Чёртова городища пережила все смутные времена – те времена, когда разнузданной толпой дикарей не щадились никто и ничто, и до сих пор свидетельствует о былых временах той седой древности, когда и она была в чести и имела своё значение в жизни своих строителей-современников (Слова г. Уфимского.- прим. автора).

Кто бывал на Чёртовом городище, тот знает, что там, кроме одной башни, не сохранилось ничего. Высота башни приблизительно 4 саж., толщина стены в основании 1 саж. В ней 4 окна; ширина двери 1 арш. и 1 четверть, высота её 1 саж. Башня сложена из камней; известь смешана с алебастром и так затвердела, что превратилась в камень. На южной стороне башни, к наружной стороне её прибита чугунная плитка с надписью, которая говорит, что памятник старины возобновлён елабужскими гражданами в 1867 году. Башню посещают, как видно, любопытные, чему служат доказательством [15] разнообразные надписи, сделанные гвоздём и карандашом на стенках, но большинство их разобрать трудно. Например, я прочитал: Ложкин 1896 г.; Витковский 1884 г.; Петров 1871 г.; Колотов 1887 г.; Антропов 1895 г.; Трубин; Ежов; Рогожников-Колесников; Г. К. Г.; фотограф Софонов 1896 г.; Тихомиров; Иван Шадрин 14 августа 1894 г.; А. В. Ситников 8 мая 1895 г.; Насонов 1896 г.; Смирнов; Колбасов 1891; Н. Чернов 1879 г.; Большаков 1874 г. 1 августа…

Такими надписями исписаны все внутренние стены, но разобрать надписи трудно, а большинство невозможно, так как самые надписи сделаны на шероховатых камнях. Из этого ясно, что любители посещают этот памятник часто, и их, если принять в счёт не оставивших свои надписи, не мало. Остается жалеть, что тут не имеется доски для записывания имён посетителей. Если бы была такая доска или же, если бы стены башни были гладки, то, думаю, гг. посетители, в числе которых, вероятно, бывают и иностранцы, своими разнообразными надписями придали бы памятнику старины большую занимательность. Тогда, несомненно, к именам некоторых посетителей присоединялись бы надписи и о своих впечатлениях, и это представляло бы своего рода интерес для самих же посетителей. Башня почитается, вероятно, магометанами и изредка посещается ими, доказательством чему служит следующий случай.

В мае месяце дети пишущего эти строки с товарищами в числе 5-6 чел. играли у башни. Туда пришёл старик-татарин, и дети зашли с ним в башню; а должен я сказать, что башня эта летом, в страдную пору, служит для местных крестьян отхожим местом. Татарин, зайдя в башню, при виде человеческих экскрементов вознегодовал, говоря, что люди ныне вовсе не боятся Бога, что они обращают башню в отхожее место. Сказав это, татарин приложил ладони рук к стене и, став в молитвенную позу, начал произносить молитвенные изречения, быть может, статью из Корана, после чего вышел он из башни молча. Татарин, по рассказам детей, был в разноцветном халате и чалме. В нескольких саженях от башни во время молитвы иноверного посетителя стояла молодая женщина (вероятно, жена его) с татарчонком, которым, можно думать, вход в башню был воспрещён. По описаниям детей одежды и чалмы посетителя башни можно было догадаться, что это был, если не хаджи, то мулла или же другое лицо духовного звания магометанского вероисповедания. Быть может, он был приехавший издалека с целью посещения башни, если она считается некоторыми магометанами святыней.

Таковы краткие сведения о Чёртовом городище.

[16]

Далее, не лишним считаю заметить следующее: если у магометан башня служит предметом почитания, то не менее место, на котором она стоит, должно пользоваться уважением со стороны христиан как кладбище, на котором покоятся кости монахов, озаривших магометан и язычников светом христианского учения, и как место монастыря с двумя церквами. Действительно, некоторыми елабужцами гора почитается и теперь. Что касается названия «Чёртово городище», то оно им не особенно нравится. Один из граждан, Марихин, когда я завел с ним речь о городище и назвал его чёртовым, заметил мне с неудовольствием, что гору следовало бы называть не Чёртовым городищем, а «Крестовой горой». Тут, сказал он, был мужской монастырь, спасались монахи; монахи погребались тут же, на горе.

Собеседник в разговоре со мной между прочим сообщил мне, что в 1889 г. на этой горе у башни какие-то археологи производили раскопку с учёною целью и вырыли монаха, положенного в выдолбленное дубовое корыто. В корыте этом нашли будто бы часть материи с вышитою надписью имени монаха, а кости его отличались особенной белизной.

По поводу полученных от монахини сведений я расспрашивал некоторых, и сведения получились разнообразные. Но их обнародовать считаю неудобным, так как достоверность рассказов ничем не гарантирована. Весь центр тяжести рассказов лежит на одном, что тут, на Чёртовом городище, при раскопках с археологическою целью был вырыт из корыта монах и зарыт обратно.

Один из елабужцев, говорят, поставил на могиле монаха надгробный памятник с надписью имени его и за это оштрафован на 5 руб. Говорят также, что некоторые пытались поставить на горе кресты, чтобы назвать гору Крестовой, но это начальство им не дозволило. А как бы то ни было, вскоре после археологов гора начала привлекать к себе посетителей из простонародья. Посещавшие гору будто бы приносили туда и пожертвования свои деньгами и холстом. Но когда это сделалось известным начальству, посещение горы с целью поклонения останкам монаха воспрещено.

Гр. Верещагин.

Источник: Известия Сарапульского земского музея. Вып.1.- Сарапул, 1911.- с.5-16.

Васильев С., Бехтерев Н. История Вятского края с древних времен до начала XIX столетия (Фрагмент).

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Васильев С., Бехтерев Н. История Вятского края с древних времен до начала XIX столетия. Т.I. от прибытия новгородцев на Вятку до начала XVIII столетия. С 1174 по 1700 год. Вятка, скоропечатня Анисимовых и Блиновой, 1870 с.74-80

 

IV

… Предание о начале села Трехсвятского. – Легенда о «Чертовом городище» и мнение о ней профес. Эрдмана. – Предание о Трехсвятской крепости…

По завоевании Казанского царства, для окончательного укрепления его за Россиею, в предупреждение возмущений Татар и находившихся прежде под властью их диких народов Чуваш и Черемис, заводил Иоанн в разных местах бывшего царства, особенно по Берегам Волги и Камы, укрепленные русские поселения.

Однажды Иоанн, лично высматривая удобное место для крепостей, вздумал проплыть по Каме до г.Соликамска. Во время пути своего, мимо той горы, где прежде красовался Болгарский город Бряхимов, разрушенный войсками Андрея Боголюбского, остатки которого и поныне существуют в виде небольшой груды камней, слывущих в народе под названием «Чертова городища», сделался так болен, что не мог следовать далее. Вынужденный высадиться на берег, остановился он шатром своим на том месте, где находится ныне Вятский город Елабуга.

По выздоровлении, желая ознаменовать место временного пребывания своего, заложил он тут церковь в память Покрова Богоматери, с двумя приделами: во имя Св.пророка Илии и во имя Трех Святителей на той же горе, что пользовалась в народе дурною славою, при подошве которой впадает в Каму небольшая речка Тойма, повелел основать монастырь с двумя церквами в память Успения Богоматери и во имя Св. Жив. Троицы. Покровской церкви пожаловал он образ. в 9 главой киоте, во имя трех Святителей; по этому царскому дару, образовавшееся впоследствии вокруг этой церкви село получило название Трехсвятского[1].

Приказ об основании здесь монастыря отдан был завоевателем Казани, вероятно,  в видах скорейшего распространения Христианства в этих местах, населенных Магометанами и язычниками и для большего укрепления их за Русским Царством; что действительно вскоре же было достигнуто монахами этого монастыря. Жители окрестных сел Елабуги и деревень: Мунайки, Гришкиной, Умяка и Елова, называющиеся старокрещенными, сами передают из рода в род, что обращение в христианство их предков происходило при Иоанне Грозном[2].

О причине наименования народом груды камней, остатков когда-то бывшего Болгарского города, «Чертовым городищем» приводим следующее предание, помещенное в Казанской Истории Рычкова: «В некотором улусе, на высоком берегу Камы, стоял небольшой каменный городок, остаток прежних Болгар. В нем обитал некогда бес, который творя разные чудеса, привлекал со всех сторон Черемис и Татар, принимал жертвы и, наподобие оракулов древних язычников, прорекал судьбу их. Сей прорицатель исцелял также многих от тяжких болезней; но как скоро плывущие по реке, не исключая и самих христиан, ничего не хотели принести ему в дар, то он тотчас-же умерщвлял их, топил суда, наносил различный вред и до того простирал свое мщение, что уже никто не смел приблизиться к городищу, не заплатив надлежащей дани. Вопрошающим он отвечал невидимо через жрецов своих; одним предсказывал долгую жизнь и здравие, другим болезни, бедствия, погибель и покорение их земель. Готовившиеся на войну вопрошали его: возвратяться-ли они с добычею или нет, не будут ли разбиты? Бес всегда открывал судьбу их. Наконец казанская царица Сумбека или Сюнимбека послала к нему своего знаменитого вождя спросить: «победит-ли она Московского князя?». Вождь, прибывши сюда, пал на землю и молился с бесовскими служителями в продолжении девяти дней, но все было напрасно; в десятый же день они  услышали голос сатаны в капище, который вещал им, что они тщетно тревожат его, и что им нет надежды, что он сам удаляется, отгоняем будучи силою Христовой и что вскоре воцариться тут вера христианская. Голос умолк и огненный змий в черном дыме поднялся из внутренности капища и, в виду всех присутствующих, устремив полет свой на запад, скрылся. – По этому-то и названо было после место сие «Чертовым городищем»[3].

Казанский профессор Эрдман, путешествовавший в 1825 году по Каме, с ученой целью[4], и видевший это городище лично[5] по поводу этой легенды, поместил в своих записках следующее замечание: «что Чертово городище действительно было в древности капищем какого нибудь языческого божества, где жил жрец, служивший своему идолу и прорекавший судьбу к нему приходивших, и что народ и владетель этой страны, относились с особенным почтением к идолу и, прельщенные его ответами, обнесли это капище высокими стенами. Камни же могли они получать в изобилии с верху и с низу Камы, в недальнем расстоянии и в полую воду весьма удобно на судах, приставая к самой подошве горы. Возможно и то, что в сие самое время, когда народ занят был строением стен, Татары или другой народ принудили оставить работу и искать спасения себе и имуществу от неприятелей. Наконец пришельцы, поселившиеся здесь, не находя никаких жителей около стен, вероятно и судя по пустоте страны, приписали сооружение этих стен не людям, но водным духам. – Разбитие же судов должно приписать не волшебству прорицателя, но вероятно подводному камню, который находился недалеко от городка и теперь еще известен под именем «Быка». Вода стремиться к нему с противоположного берега с ужасною силою и суда, даже ныне, со всевозможным старанием должны держаться другого берега, дабы по неосторожности своей, не сделаться жертвою волн. Из сего догадаться можно, что жрецы, получив подарок от плывущих по Каме, отводили суда их и избавляли от погибели. По сим обстоятельствам, Чертово Городище и до сих пор остается весьма замечательным местом для бурлаков.

По свидетельству бывшего Елабужского священника П.Кулыгинского[6], существует местное предание, что село Трехсвятское было во времена Иоанна грозного окружено построенною, по его приказанию,  в защиту от набегов татар и Башкирцев, крепостию, состоявшею из 5 деревянных башен, носивших название по тем местам, где они находились, а именно: 1, по дороге в нынешний г.Сарапул, называлась Сарапульскою; 2, бывшая близ Никольской церкви – Никольскою; 3, бывшая на дороге в луга – Луговою; 4, по дороге в Казань – Казанскою и 5. Спасскою. Устройство их было таково: внутри сквозные ворота для пеших и проезжих, с крепкими запорами. Наверху были жилые покои для проезжавших купцов и чиновников; на крыше каждой из них стоял двуглавый орел – герб России. Стены башен с наружной стороны были проверчены настолько чтобы в них проходило дуло ружья для выстрелов в неприятеля. Между башнями находился земляной вал, простиравшийся с восточной и южной стороны поселения, чему благоприятствовало самое местоположение, что и сделало через то крепость довольно твердою защитою, особливо в глазах врагов тогдашнего времени. В последствии, при крепости находилась военная стража с начальником; были при ней бердыши, ружья и чугунные пушки. Но когда линия хищных Башкирцев мало помалу силою русских отдалилась от берегов Камы и перенеслась на Урал, где построена была против их другая крепость Оренбургская, то Трехсвятская крепость по бесполезности уже ее, правительством была закрыта. Чугунные пушки ее отправлены в Казань, куда вероятно переведена была и военная стража. Ныне не видно и следов крепости время разрушило башни и вал и осталась только память  о них.

[1] Св. Петр Кулыгинский о пожал. образа Трехсвят. Вят. Губ. Ведом. 1844 г. ч. неофиц. № 41, 42, 43, 44.

[2] Там же. Основанный Иоанном IV монастырь существовал до 1764 г., т.е. до указа Екатерины II об уничтожении некоторых монастырей и затем был сломан. Из находившихся же в станах его деревянных церквей, одна – во имя Живоначальной Троицы перенесена была в городское кладбище, но в 1824 году, по ветхости разобрана. Вместо же деревянной Покровской церкви – в 1809 году выстроена каменная, в которой и до сих пор находится образ Трех Святителей, пожертвованный Иоанном IV, о чем свидетельствует надпись «От царя Иоанна IV Васильевича в XVI веке». Там-же.

[3] Опыт Казанск. ист. АК. П.Рычкова изд. 1767 г.

[4] Эрдман путешествовал по Казанской, Оренбургской и Вятской губерниям для отыскания Монгольских древностей. Заволжс. Мур. 1834

[5] Во времена Эрдмана «Чертово городище» было еще в виде башни до 2 сажень в поперечнике 7 саж. и 2 ар. в окружности и более 3 саж. вышины. Сены этой башни были толщиною около аршина. Стены ее  были из диких камней слепленных между собой известью, смешанной с алебастром. Утес, на котором находилась эта башня, по измерению Эрдмана имеет более 24 сажень вышины.

[6] Вят. Губ. Вед. 1847 г. ч. неофиц. ст. 222.

 

Читать оригинал в формате pdf.

Бюлер Ф., барон. Записка А.С.Пушкина к кавалерист-девице Н.А.Дуровой. Русский Архив, 1872

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Бюлер Ф., барон. Записка А.С.Пушкина к кавалерист-девице Н.А.Дуровой. Русский Архив, 1872. М., 1872 ст.199-204

Записка А.С.Пушкина к кавалерист-девице Н.А.Дуровой

«Вот начало ваших записок. Все экземпляры уже напечатаны и теперь переплетаются[1]. Не знаю, возможно ли будет остановить издание. Мнение мое, искреннее и бескорыстное – оставить как есть. Записки Амазонки как-то слишком изыскано, манерно, напоминает Немецкие романы. Записки Н.А.Дуровой просто, искренне и благородно. Будьте смелы – вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое Вас прославило. полумеры никуда не годятся.

Весь Ваш А.П.

Дом мой к Вашим услугам. На Дворцовой набережной, дом Баташева у Прашечного мосту.»

Примечания. В 1838 г., находясь еще в Училище Правоведения, я начал собирать автографы, и это, писанное на двух страницах полулиста почтовой бумаги в 8-ку, было подарено мне моим школьным товарищем Леонидом Ивановичем Бутовским (ныне действительным тайным советником, секретарем совета воспитательного общества благородных девиц и пользующимся известностью в литературе своими стихотворениями). Письмо Пушкина относил он тогда, если не ошибаюсь к ё1836 году. Надежда Андреевна Дурова приходилась Л.И.Бутовскому троюродною теткою с материнской стороны и не раз навещала его в училище, по средам, т.е. в приемный, для родителей и родственников день. Мать Л.И.Бутовского (отец его, Иван Григорьевич, проживает теперь близ г. Кременчуга, в с. Пропозовке) и мать Дуровой были двоюродные сестры, обе рожденные Александровичь, дочери родных братьев, помещиков Полтавской губернии. В 1808 г. девица Дурова (уроженка Вятской губернии, но проведшая детство в Малороссии) поступила на службу гусарским юнкером. совершила все компании по й815 г. включительно, получила юнкерский знак Военного Ордена и обер-офицерский чин. Потом вышла в отставку, но продолжала носить мужское платье. т.е. синий чекмен на крючках, шаровары и фуражку на покрой военный; черные и довольно редкие волосы ее в 1836-1838 г. были  обстрижены по мужскому, и пробор был сделан с левой стороны. Отсутствие усов (которые тогда носили все отставные военные) и множество мелких морщин на смуглом и весьма утомленном лице сильно поражали в ней с первого взгляда, так, что и тот, кто и не знал бы, что это не мужчина. мог заподозрить в этом существе что-то неестественное… Портрет Н.А.Дуровой. находящийся в изданной в 1839 г. Смирдиным книге: Сто русских литераторов (стр.553) при ее статье: Серный Ключ (Черемисская повесть) довольно похож. Еще с 1812 г. Надежда Андреевна начала называться в честь Императора Александра Павловича, разрешившего ей вступить в службу, Александром Андреевичем Александровым, а в последствии корнетом Александровым.

Надо полагать, что при личном свидании с Пушкиным, последовавшим за его письмом, окончательно решен был вопрос о заглавии книги, приготовленной Н.А.Дуровою к печати, так как наша Ioanna d, Арк вступила на поприще литературное, выпустив в 1836 г. свои воспоминания не под прежде-задуманным ею названием и не под тем, которое предлагал ей Пушкин, а под третьим, вероятно ими вместе придуманным и довольно заманчивым заглавием: Кавалерист-Девица. В дополнение к этому труду появились, но лишь в 1839 году (по кончине Пушкина), в Москве в одном томе Записки Н.А.Дуровой (ср. Каталоги Межова, №№ 10518 и 10896).

Письмо, написанное ей А.С.Пушкиным перед самым изданием первого произведения Н.А.Дуровой, есть трогательное свидетельство его живого сочувствия к литературным трудам. Из содержания этого письма можно заключить, что Н.А. Дурова хотела задержать издание своих записок единственно для того, чтобы переменить их заглавие.

Дом, о котором упоминает А.С. Пушкин (третий по Гагаринской набережной, идя от Прачешного моста) до сих пор принадлежит г.г. Баташевым (между домов княжны Гагариной и Ф.К.Опочинина). сколько нам известно, Пушкин жил там в нижнем этаже и чуть-ли не в 1836-м году переехал на Мойку, между Конюшенного и Певческого мостов, в дом кН. Волконских. Там жил он также в нижнем этаже и в этой квартире скончался 29 генваря 1837 года. Это было воскресенье и, возвращаясь в училище, я. под влиянием разнесшейся по городу горестной вести, зашел поклониться праху великого поэта. Народ туда валил толпами, и посторонних посетителей пускали через какой то подземный ход и черную лестницу. оттуда попал я прямо в небольшую и очень невысокую комнату, окрашенную желтою краскою и выходившую двумя окнами на двор. Совершенно посреди этой комнаты (а не в углу, как это водиться) где раздавались вздохи и разговаривали лишь шепотом, стоял гроб, обитый красным бархатом с золотым позументом и обращенный стороною головы к окнам, а ногами к двери, отпертой настежь в гостиную, выходившую окнами на Мойку. Все входившие благоговейно крестились и целовали руку покойного. На руках у него положен был простой образ, безо всякого оклада и до того стертый, что никакого изображения на нем нельзя было вскорости разглядеть; платье  было на Пушкине из черного сукна, старого фасона и очень изношенное. В ногах дьячок читал псалтирь. Катафалк был низкий, и подсвечники весьма старые; вообще заметно было, что  все устроено было как то на скоро и что домашние и семья растерялись вследствие ужасной, внезапной потери. Даже комната, где покоилось тело, скорее походила на прихожую или опорожненный от шкафов буфет, чем на сколько нибудь приличную столовую. Помню, что в дверях соседней гостиной я узнал в этот вечер В.А.Жуковского, князя П.А.Вяземского и графа Г.А.Строгонова.

Пушкина видел я перед тем один только раз, в 1831-м году, вместе с его красавицею-женою, в саду Александровского дворца, в Царском Селе. Он тогда провел там все лето по случаю свирепствовавшей в С.Петербурге холеры. Однажды он вез оттуда жене своей  в подарок дорогую Турецкую шаль, ее в карантине окурили и всю искололи. Мне, после этой единственной встречи с Пушкиным, навсегда остались памятны: его проницательный взгляд, его кудрявые волосы и его необыкновенно длинные руки. Нелишнее будет сказать, что приглашения на отпевание тела Пушкина были разосланы в церковь Адмиралтейства (заменявшую тогда для его прихода недостроенный еще Исакиевский собор); но что во избежание демонстрации, которой будто бы ожидали со стороны студентов (?), тело перевезено было, чуть ли не в самый день, назначенный для отпевания (или накануне, поздно вечером), не в Адмиралтейство, а в соседнюю с домом кН. Волконских церковь придворного конюшенного ведомства, откуда оно тогда же отвезено в Псковскую губернию. До демонстрации едва ли бы дошло тогда дело, и ее могли опасаться только некоторые, довольно сильные враги Пушкина, бывшие главными виновниками дуэли его с д,Антезом Геккерном[2]. Огромное большинство Петербургского общества (и действительно, в особенности молодежь) было крайне возбуждено против них, и им оставалось только прикидываться разделяющими общее горе. Уверяли, будто один из них даже шел за гробом Пушкина. Но было незначительное меньшинство, которое держало сторону д,Антеза, именно: его полковые товарищи, навещавшие его на гауптвахте и некоторые члены дипломатического корпуса, друзья его секунданта виконта д,Артиака (секретаря Французского посольства) и его нареченного отца, Голландского посланника Геккерна[3].

в 1840-х годах, в одну из литературно-музыкальных суббот у князя В.Ф.Одоевского, мне случилось засидеться до того, что я остался в его кабинете сам четверт с графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским и Львом Сергеевичем Пушкиным, известным в свое время под названием Левушки. Он тогда только что прибыл с Кавказа, в обще-армейском кавалерийском мундире с майорскими эполетами. Чертами лица и кудрявыми (хотя русыми) волосами он несколько напоминал своего брата, но ростом был меньше его. Подали ужин, и тут-то Левушка первый раз узнал из подробного, в высшей степени занимательного рассказа графа Виелегорского все коварные подстрекания, которые довели брата его до дуэли. Передавать в печати слышанное тогда мною и теперь еще неудобно. Скажу только, что известный впоследствии писатель-генеалог князь П.В. Долгоруков был тут поименован в числе авторов возбудительных подметных писем.

Дом, где Пушкин окончил свою драгоценную и незабвенную для России жизнь, принадлежал тогда супруге фельдмаршала и министра Двора княгине С.Г.Волконской, а теперь принадлежит ее сыну гофмейстеру князю Г.П. Волконскому. Не пора ли эту часть набережной Мойки, между мостами Певческим и Конюшенным, назвать Пушкинскою, а ту часть набережной Фонтанки, где находиться Римско-Каталическая Духовная Коллегия (бывший дом Г.Р.Державина), Державинскою?

 

[1] Несомненное свидетельство того, что Пушкин принимал деятельное участие в издании довольно редкой ныне книги, появившейся в Спб. в 1836 году. в августе месяце, под заглавием: «Кавалерист-Девица. Происшествие в России. Издал Иван Бутовский». 8-о 2 части: I, 289, II, 292 стр. Но в чем именно состояло это участие мы не вполне знаем. На книге обозначено, что издал ее г.Бутовский; а между тем во втором, вышедшем в июле 1836 г., томе Пушкинского Современника помещен отрывок из второй части этой книги. озаглавленной «Записки Н.А.Дуровой, издаваемые А.Пушкиным» и в прекрасном предисловии своем к этим запискам (с эпиграфом: modo vir, modo foemina) Пушкин прямо говорит: «мы будем издателями ее любопытных записок». Из последних строк можно подумать, что Пушкин предлагал Н.А.Дуровой остановиться у него в квартире. Сам он жил тогда на даче на каменном острове. Личность удивительной женщины очевидно занимала его. Не познакомился ли он с нею в бытность своюв Казани в 1833 году? П.Б.

[2] Он поступил вольноопределяющимся иностранцем в кавалергардский полк под первою из этих фамилий, а вторую присоединил е ней, когда его усыновил бывший в то время в С.Петербурге голландский посланник барон Геккерн, вследствие чего солдаты того полка говаривали: «был сперва дантистом, а теперь сделался лекарем!». Приговоренный военным судом за дуэль к разжалованию в рядовые, Д, Антез Геккерн был отвезен за границу в солдатской шинели. При Наполеоне III он попал в сенаторы и даже был прислан в Берлин с каким-то дипломатическим поручением, к находившемуся там императору Николаю Павловичу. Б.Ф.Б.

[3] Барон Геккерн (Heeckeren) с 1842 года состоит голландским посланником в Вене. Б.Ф.б.

Бобылев Д.М., Зеленов И.К., Кривощеков И.Я. и др. Иллюстрированный путеводитель по реке Каме и по р.Вишере с Колвой. Пермь, 1911

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Бобылев Д.М., Зеленов И.К., Кривощеков И.Я. и др. Иллюстрированный путеводитель по реке Каме и по р.Вишере с Колвой. Пермь, 1911

Довольно любопытный библиографический источник. В издании, в разделе «Описание примечательных пунктов на реке Каме» имеется довольно подробное (2 стр.) описание Варзиятчинской серной грязелечебницы Елабужского уездного земства (стр.92-93) а так же описание сел Елабужского уезда – Икского Устья и Тихие Горы (стр.94-95). Далее  на стр. 94-99, следует относительно пространное описание Елабуги, иллюстрированное двумя фотографиями – Чертова городища и панорамной фотографии города. Довольно значительная часть описания города и окрестностей посвящена Ананьинскому могильнику. Завершается описание кратким экскурсом на «Святой родник» и упоминанием наиболее значимых сел Елабужского уезда. лежащих на берегах Камы между Елабугой и устьем р.Вятки – Сентяк, Котловка, Свиногорье.

Читать оригинал в формате pdf.

 

Блинов Н.Н. Кавалерист-девица и Дуровы. Из Сарапульской хроники

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Блинов Н.Н. Кавалерист-девица и Дуровы. Из Сарапульской хроники. Исторический вестник. 1888. т.31 № 2.  с.414-420

1780-1860-е гг. Краткая статья о родственниках известной «Девицы-Кавалериста» и некоторых обстоятельствах ее жизни на основе достаточно разнообразных материалов. Прилагается и портрет Надежды Андреевны.

«Кавалерист-девица» и Дуровы

(Из Сарапульской хроники)

Вспоминая великого поэта Пушкина в пятидесятилетнюю годовщину смерти его, ныне припомнили и других лиц, с которыми он сближался или имел какое-либо дело. Особенное внимание было обращено на историю «Кавалерист — девицы» Дуровой, сочинениям которой Пушкин симпатизировал, помещая их в «Современнике», писал о них и даже изъявил было желание принять на себя отдельное издание их и проч. В истекшем году во «Всемирной Иллюстрации» помещен портрет Дуровой с биографией. В загородных садах Петербурга, как видно из объявлений, в июле, давалась пьеса «12-й год. Кавалерист – девица» — эпопея в 3 действиях, соч. Осетрова. Некто г. Байдаров перепечатал даже самое сочинение Дуровой под своим именем, снабдив вымыслами, уверяя, например, что Дурова жила в Ирбите на р. Каме[1]. По выходе этой книги в свет, г. Суворин в «Новом Времени» напечатал статью: «Кавалерист-девица и Пушкин», где высказал сомнение вообще в верности автобиографических подробностей в книге «Кавалерист-девица» и привел в доказательство неточности записок документ, напечатанный в «Русском Архиве» 1872 г. стр. 2043, именно всеподданнейший доклад, сентября 28 дня 1807 года, где говорится: «Коллежский советник Дуров, в Вятской губ. в городе Сарапуле жительствующий, ищет повсюду дочь Надежду, по мужу Чернову, которая по семейным не согласиям принуждена была скрыться из дому и от родных своих, и от которой было письмо из Гродно, что она, записавшись под именем Александра Васильева сына Соколова в конный польский полк, служит товарищем и была во многих с неприятелем сражениях» и проч. Сомнения г. Суворина вполне основательны. Дурова была незаурядная личность и более верные сведения о ней. полагаем, имеют интерес и значение. Живы в г.Сарапуле, который ей был родным, занимая квартиру в доме, который построен в свое время смежно с домом Дуровых, я решился пересмотреть метрические записи местного Вознесенского собора и расспросить старожилов о своеобразном «кавалеристе».

Дуровы приехали в г.Сарапул (Вятской губернии) из Малороссии в 1789 г. Андрей Васильевич поступил на место городничего, по смерти бывшего до него секунд-майора Касиновского. Будущий «кавалерист» Надежда Андреева привезена сюда лет семи. В метрике 1790 года, августа (№51), показано: «Сарапульского городничего секунд-майора Андрея Дурова родилась дочь Евгения; восприемница дочь его Андреева отроковица Надежда». Затем у Дурова рождались дети: «Клеопатра 1791 году, октября 19, Евгения 1793 года, июля 24, Варвара 1795 года. января 26, анна 1796 года, октября 22, Василий 1799 года, января 10, Евгения 1801 года, мая 1». Из них в живых остались, кроме Надежды, Клеопатра, Василий и Евгения последняя. Такое увеличение в семье Дуровых в течение десяти лет дает понятие о заботах, в которые была погружена постоянно мать Надежды Андреевны; и едва ли заслужено «Кавалерист-девица» рисовала свою мать черными красками, уверяя, будто бы она и угнетала дочь и била по пальцам, не отпускала от себя на полчаса и проч.; так что та приняла твердое, непоколебимое намерение свергнуть тягостное иго, и, создав обдуманный план, бежала без всякой поддержки с чьей либо стороны, тем более, что мать разошлась из ревности с отцом и проч.

В действительности было нечто другое. В метриках о бракосочетавшихся 1801 года, октября 25, под ; 44, значиться «Сарапульского нижнего земского суда дворянский заседатель 14-го класса Василий Стефанов Чернов 25 лет понял господина сарапульского городничего Андрея Дурова дочь девицу Надежду 18 лет» (следовательно она родилась в 1783 году). Через год и два месяца у этой четы был уже сын. В метрике о родившихся в 1803 году под № 3 читаем: «Сарапульского нижнего земского суда дворянского заседателя Василия Степанова Чернова сын Иоанн родился 7 генваря. Восприемник: Сарапульский городничий Андрей Васильев сын Дуров».

В начале этого столетия, Прикамская местность была далеко не спокойным местом. Ни татары и ни в каком случае киргизы (по близости живут башкиры) уже не могли делать набегов на Сарапульский уезд, но «шалили» здесь отдельные шайки разбойников и воров, и преимущественно летом, — река Кама не даром служила вольным путем для сообщения между Россией и Сибирью. Для поимки воров и для охраны жителей в Сарапуле в то время находился отряд казаков. Надежда Андреевна сблизилась с казачьим есаулом; отчего очевидно и произошли те «семейные несогласия», о которых упоминается во всеподданнейшем докладе, и по которым она «принуждена была скрыться из дому». Передают, что в то время муж ее был командирован на службу в другой город, но она вскоре уехала от него к отцу в Сарапул. Когда казачий отряд выступил в  1806 году, Надежда Андреева оставив платье на берегу реки,  военной одежде отправилась вслед за есаулом под видом его денщика. С началом войны 1807 года, Надежда Андреевна пробралась в действующую армию. В течение трех лет на нее не обращали внимания, но раз она была ранена в правую руку и упала с лошади. Когда, чтобы осмотреть рану, сняли с Надежды Андреевны мундир, то узнали ее пол, донесли государю, он назначил ей пенсию и проч., и она возвратилась в Сарапул. Подробности ее службы и отличий изображены ей самою в сочинении «Кавалерист-девица».

О семействе Дуровых за то время имеются следующие сведения. В исповедальных росписях 1807 года показаны городничий 6-го класса Андрей Васильевич Дуров вдов 50 лет, дети: Клеопатра 16, Василий 9, Евгения 7 лет. Тоже самое с прибавкой лет показывается до 1811 года. В росписях 1812 года Евгении нет, а в 1813 году и сын Василий уже не значится. В 1823 году записаны в росписях: городничий коллежский советник и кавалер Андрей Васильев сын Дуров 67 лет, жена 2-я Евгения Степанова 37 лет, дочь его от первой жены Клеопатра 32 лет, дочь его от второй жены Елисавета 14 лет, — глухонемая. В 1826 году, 11 июня Андрей Васильевич Дуров умер 75 лет «натурально»[2]. Вторая жена его была из крепостных. Дворовых у Дуровых имелось 6 – 8 человек. Одна дочь – Клеопатра умерла девицей. а другая – Евгения вышла за Пучкина. Михаил Феопемтович Пучкин был «мальчиком» у Дурова, учился в училище, потом «писал» в полиции, где «усмотрел» его губернатор и увез в Вятку. Там Пучкин дослужился до столоначальника и наконец, назначен был стряпчим в Малмыж. Тогда он приехал в Сарапул и женился на дочери Дурова. По смерти ее, он служил вице-губернатором в Астрахани, откуда, переезжая на губернаторство в Томск, дорогой умер.

По просьбе старика Дурова, на место его был назначен городничим сын его Василий Андреич; он служил в гвардии, но оставил службу и приехал к отцу. В исповедных росписях 1826 года он означен: «городничий штабс-капитан Василий Андреевич сын Дуров, холост, 28 лет». Это именно тот самый Дуров, о котором у Пушкина есть статья (т.V, стр. 198, изд. Лит. Ф). Прослужив года три, он взял отпуск и отправился на Кавказ, лечиться от какой-то, по словам Пушкина, удивительной болезни, вроде каталепсии; но попав из глухого городка в веселую компанию, как видно, закружился: играл с утра до ночи в карты и наконец проигрался до того. что уже Пушкин в своей коляске довез его до Москвы. Пушкин описывает помещательство Дурова на одном пункте: иметь сто тысяч рублей. В 1833 году, Пушкин получил от него письмо: «история моя коротка: я женился, а денег все нет». Поездка Василия Андреевича на Кавказ продолжалась полгода, дела в полиции пришли в беспорядок. приехал губернатор, распек за это уездного судью Кузьму Ивановича Шмакова; он сослался на Дурова, которого и уволили от должности. В 1830 или 1831 году, по ходатайству Пушкина. новый губернатор назначил Василия Андреевича городничим в Елабугу; там, в 1834 г., он попал под суд за неправильные действия при рекрутском наборе. Через пять лет в 1839 г. его, по протекции в Петербурге, вновь назначили городничим в Сарапуле. Здесь он служил до  конца 1847 года, когда его перевели было в Глазов; но, побывав в Петербурге, Дуров получил назначение в Кунгур, там он и умер. Василий Андреевич юыл женат на Коротковой. Отец ее тоже, в своем роде, не рядовая личность. Поступив в солдаты рекрутом из крестьян деревни Лупихи (в 25 верстах от Сарапула), Михаил Коротков, находясь в одном из гвардейских полков, изучил в таком совершенстве шагистику и ружейные приемы, что государь император Николай Павлович на смотрах, глядя на него, радовался и назначил его для обучения ружью наследника – покойного государя императора Александра Николаевича. Удостоенный такой чести, Коротков стал получать чины и наконец, уже капитаном был назначен начальников Сарапульской инвалидной команды. Он был женат на мещанке Вечтомовой. Василий Андреевич женился на дочери его красавице Александре Михайловне уже после смерти ее отца. Василий Андреевич тогда служил в Елабуге, но свадьба была в Казани – «пошли гулять и обвенчались». Детей было, кажется, четверо; из них Андрей служил в Либавском полку, Николай был мировым судьей, дочь Вера вышла в Кунгуре за уездного судью Верещагина. Пушкин упоминает о Василье Андреевиче: «Страсть его к женщинам была очень замечательна. Бывши городничим в Елабуге, влюбился он в одну рыжую бабу, осужденную к кнуту, в ту самую минуту, как она уже была привязана к столбу, а он. по должности своей, присутствовал при ее казни. Он шепнул палачу, чтобы он поберег и не трогал ее прелестей, белых и жирных, что и было исполнено; после чего Дуров жил несколько дней с прекрасной каторжницей». В Сарапуле. в том самом флигеле, где жила «Кавалерист-девица» и откуда она, по ее словам, она бежала (он был в пять окон, одноэтажный, обнесен кругом трассой, стоял над речкой Юрманкой), брат ее Василий Андреевич собирал купеческих сынков и «мамашек». Кутежи продолжались по неделе, после чего их чинно развозили по домам. Василий Анреевич, по общим отзывам людей знавших его, был барин «простой» — «десяток яиц брал». С каждого нищего полагался оброк, — пять рублей ассигнациями заплати и ходи год. Подозрительные люди также вносили надлежащий налог. В этом смысле кунгурское место городничего считалось за особенно «хорошее» — богатое. В Сарапуле Василий Андреевич жил не в ладу с протоиреем Петром Анкудиновичем Анисимовым. составлявшем тоже уездную «силу». Об одном из их столкновений рассказывают так. Раз, в Казанскую, 22 октября (в храмовый праздник) городничий после молебна подошел приложиться ко кресту, руки его были в перчатках. Протоирей Анисимов, пред самым лицом городничего поднял крест вверх, резко заметив: «Господь пострадал за нас на кресте с обнаженною плотию, а ты подходишь ко кресту и знаменаешься натянувши на руки рукавицы». Началось дело, следствие и проч. В виде мировой. Дуров должен был ублаготворить Анисимова значительной мздой. Синод признал, что протопоп поступил правильно, но сделал ему замечание за резкость выражений. Ссора возникла из-за того, что протопоп, купив в собственность место рядом с городническим, раздражался близостью съезжей избы и проч.

Можно представить, на сколько не соответствовала романтической натуре Надежды Андреевны пошловатая уездная будничная обстановка. Надежда Андреевна, вместе с братом, переселялась сначала из Сарапула в Елабугу, в 1829 г., через десять лет из Елабуги в Сарапул. Когда же Василий Андреевич перечислился в Кунгур, она вновь уехала в Елабугу, где и провела последние годы жизни. Но всегда она имела отдельную квартиру. Из Сарапула она много раз отлучалась то в Малмыж к сестре, то в Елабугу и изредка в Петербург. От природы она была экзальтированная, несколько причудливая. На одной квартире в Нечаевском доме (где ныне дом Петра Фоминского) у Надежды Андреевны умерла собачка, ее любимица. Она очень сокрушалась: обрядила собачку, как покойницу, положила на подушку и похоронила возле крыльца; выстлала потом могилу дерном и обнесла решеткой. Чтоб не разламывали последнюю, она платила хозяевам рубль в месяц. В дни соболезнования о собачке, зашла одна соседка; видя как барыня убивается, рассказывая о своем горе, соседка тоже заплакала. встретив такое сочувствие к невозвратной потере, Надежда Андреевна подарила женщине пять рублей. Сын ее, Иван Васильевич Чернов. засватав невесту, послал ей письмо, прося благословения. Надежда Андреевна, вскрыв конверт и заметив. что ее называют «маменькой», немедленно изорвала письмо. Брат ее поспешил надоумить Ивана Васильевича, и по следующему письму делового характера благословение и дозволение на брак было послано. Надежда Андреевна отличалась быстротой в своих решениях. Раз в Елабуге она купила у татарина лисий мех за 10 рублей. Дешевизной покупки она похвалилась пред братом; но тот, рассмотрев мех, объяснил, что цена ему 2 рубля, потому что он был сшит из обрезков и хвостов. Надежда Андреевна, раздосадованная, отдала мех первому же пришедшему к ней нищему. «Вспыльчивая была, — рассказывал бывший крепостной Дуровых, — чуть что не по ней… Но и добродетельная: пошлет за мадерой – сейчас семигривенный; волосы ей стриг, за каждый раз семь гривен (ассигнациями)». В Сарапуле у ней была верховая лошадь, мастью серая, купленная за 120 руб. ассигн. На ней она  часто ездила по городу: садилась в седло как мужчина; вообще она была лихая наездница: «встала в стремя и полетела!». Надежда Андреевна всегда ходила в сюртуке, иногда во фраке. Носила шляпу, или картуз. С виду она была мала ростом, худенькая – «тончавая», шадравитая. Знавшие ее уже старушкой, отзываются, что лицо у нее отличалось белизной и приятностью.

Надежда Андреевна умерла в Елабуге в 1866 году; ей было более 80 лет. В «Вятских губернских ведомостях» помещены в № 28 – биография, а в № 40 – краткие сведения о похоронах и последних годах ее жизни. Похороны Девицы-Кавалериста почтил местный кадровый батальон приличным воинским конвоем, проводившим ее до могилы. Георгиевский крест нес офицер. провожавших печальную церемонию было весьма мало, потому что вынос сделан был очень рано. Последние годы своей жизни Дурова проводила в уединении; ее нельзя было встретить ни в каких общественных собраниях. Может быть, это отчасти происходило потому, что она жила одною пенсиею, получаемой за воинские доблести (после смерти осталось, говорят, только один рубль), а может быть и потому, что преклонные лета заставляли ее искать покоя и уединения.

 

Н.Блинов.

[1] Книга эта озаглавленная так: Кавалерист-девица Александров-Дуров», составил В.Байдаров, вышла как приложение к газете «Вестник Красного Креста» №№ 1 и 2 января, февраль 1887 г. Так значиться на зеленой обертке а на титульной белой странице показано: Издание редакции журнала «Досуг и Дело».

[2] Сохранилась на могиле его чугунная плита, на которой означено, что он скончался 10 июня 1826 года, жития его было 73 года и 8 месяцев, тезоименитство 2 октября.

 

Оригинал статьи в формате pdf,

Благотворительные учреждения Российской Империи — Елабужский уезд

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Благотворительные учреждения Российской Империи. Составлено по Высочайшему повелению Собственною Его Императорского Величества Канцеляриею по учреждениям императрицы Марии. Т.II. СПб., 1900 с.133-135

В табличной форме изложены данные по благотворительным учреждениям г.Елабуги и Елабужского уезда по состоянию на момент выхода сборника.

Вятская губерния Елабужский уезд

гор. Елабуга

  1. Комитет попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых: содержит училище слепых (№ 63). Год основания: 1896. Находиться в ведении Ведомства учреждений Императрицы Марии. Живших в учреждении (приходящих): мужчин – 9, женщин – 6. Основные средства учреждения – здание. Приблизительная стоимость – 38 000 руб. Общая сумма капиталов – 19 797 руб. Текущие средства учреждения (Поступило за 1898 г.) – 3 790 руб. расход за год – 3 873.
  2. Местный комитет Российского Общества Красного Креста. Год основания: 1868. Находится в ведении Российского Общества Красного Креста. Живших в обществе (приходящих): детей, — мальчиков 1 173, девочек – 1 297; взрослых, — мужчин 1 352, женщин 1840. Общая сумма капиталов – 576 руб. Текущие средства – 7 232, Расход за год – 6 849 руб.
  3. Общество вспомоществования нуждающимся ученикам реального училища. Год основания – 1881. Находиться в ведении Министерства Внутренних Дел. Живущих в обществе (приходящих) – 17 мальчиков. Общая сумма капиталов – 4 624. Текущие средства – 275 руб. Расход за год – 243 руб.
  4. Общество для предоставления работы нуждающимся женщинам. Год основания – 1893. Находиться в ведении Министерства Внутренних Дел. Иных сведений не доставлено.
  5. Уездное отделение губернского попечительного о тюрьмах комитета. Год основания не указан. В ведении Министерства Юстиции. Средства общие с губернским комитетом.
  6. Александринский детский приют уездного попечительства детских приютов. Год основания – 1858. Находиться в ведении Ведомства учреждений Императрицы Марии. На сколько человек рассчитано учреждение – 70. Живших в учреждении: девочек – 69. Основные средства учреждения – здание примерной стоимостью 33 000 рублей. Общая сумма капиталов 177 694 руб. Текущие средства учреждения – 22 308 руб. Расход за год – 7 402 руб.
  7. Приют для девочек-сирот при богадельне имени Стахеева (№ 64). Год основания – 1876. Находится в ведении Министерства Внутренних Дел. Живших в учреждении: детей – девочек 28. Средства общие с богадельней.
  8. Училище слепых детей комитета попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых (№ 56). Год основания – 1896. В ведении Ведомства учреждений Императрицы Марии. На сколько человек рассчитано – 40. Живших в учреждении – мальчиков – 10. Содержится на средства комитета.
  9. Богадельня имен Стахеева для призрения бедных и увечных женщин с приютом ( №62). Год основания – 1876. В ведении Министерства Внутренних Дел. рассчитано на 80 человек. Живших в учреждении – 64 женщины. основные средства учреждения – здание, приблизительной стоимостью 45 600 руб. Общая сумма капиталов 160 167 руб. Текущие средства (В течение 1898 года поступило) – 5 276. Расход за год – 5 276.
  10. Городской дом призрения. год основания – 1888. Находиться в ведении Министерства Внутренних Дел. Рассчитано на 100 человек. Жило в учреждении: 27 мальчиков, 24 мужчины, 34 женщины. Приходящих – 5 мальчиков, 3 девочки, 10 мужчин, 6 женщин. основные средства – Здание, примерной стоимостью 10 000 рублей. Общая сумма капиталов 115 000 руб. Текущие средства – 5 072 руб. Расход за год – 5 072.
  11. Городской дом трудолюбия. Год основания – 1893. В ведении П. о. Д. Т. и Р. Д. на сколько человек рассчитано – 100. Живших в учреждении: 1 мальчик, 1 мужчина. Живших в учреждении (приходящих) 15 мальчиков, 15 девочек, 2 мужчины, 16 женщин. основных средств нет. Общая сумма капиталов – 3 273 руб. Текущие средства учреждения: всего кроме пособий – 6 313, пособий от губернского земства – 300 руб. Расход за год – 6 613.

 

Так же имеются данные по уезду:

Бондюжский завод:

  1. Тихогорское общество трезвости – содержит три чайные (№№ 70, 71,85).
  2. Татарское училище при заводе товарищества «К.Ушков и К».
  3. Русское училище при заводе товарищества «К.Ушков и К».
  4. 1-я чайная Тихогорского общества трезвости (№ 67).
  5. 2-я чайная Тихогорского общества трезвости (№ 67)
  6. Больница при заводе товарищества «К.Ушков и К».

Голюшинский завод.

  1. Общежитие при школе завода Стахеева.
  2. Больница при заводе Стахеева.

село Грахово

  1. Сельский приют при богадельне (№ 76).
  2. Сельская больница с приютом (№ 75).

село Ермолаево

  1. Церковно-приходское попечительство.

Кокшанский завод

  1. Училище при заводе товарищества «К.Ушков и К»
  2. Больница при заводе товарищества «К.Ушков и К».

село Крымская Слудка

  1. Церковно-приходское попечительство

село Пыжеучи

  1. Церковно-приходское попечительство

село Русский Пычас

  1. Церковно-приходское попечительство

Сюгинский стекольный завод

  1. Училище для детей заводских рабочих товарищества Сырнева и Шишкова.
  2. Больница с приемным покоем для рабочих завода товарищества Сырнева и Шишкова.

село Тихие Горы

  1. Чайная Тихогорского общества трезвости (№ 67)

Александринский приют в гор. Елабуге

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Благотворительные учреждения России. СПб., типография Императорского училища глухонемых, 1912 с.92-93

В издании содержится небольшая информация, следующего характера

Фрагмент:

«Александринский приют в гор. Елабуге.

Приют открыт 8 июля 1858 года на пожертвованные 28 тысяч рублей потомственным почетным гражданином Федором Черновым, причем последний ходатайствовал об учреждении при приюте банка, который обеспечивал бы содержание этого заведения и, вместе с тем содействовал бы местным городским жителям в их торговых оборотах; банк этот, открытый при приюте в 1859 г., просуществовал до 1867 г.

Приют призревает 69 сирот-девочек, при нем устроена ремесленная женская мастерская, учрежденная 8 февраля 1891 года, где дети обучаются преимущественно мастерству и рукоделию. Елабужский приют – один из самых богатых приютов; он владеет капиталом свыше ста тысяч рублей. Приют имеет каменный двухэтажный дом с домовою церковью, с двумя флигелями, дворовыми постройками и фруктовым садом.»

Благотворительные учреждения в Елабуге и Елабужском уезде на 1902 г.

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Благотворительность в России. Составлено по Высочайшему повелению Собственной Его Императорского Величества Канцеляриею по учреждениям Императрицы Марии. Т.II. Список благотворительных учреждений. ч.I. СПб., 1902   с. 7 – 10

III. Елабужский уезд

Г. Елабуга

Благотворительные общества:

  1. Елабужское уездное попечительство Александринского детского приюта. В.У.И.М. Откр. 1858 г. Чл. 32. Деятельность Попечительства направлена исключительно на содержание приюта для девочек (сирот и полусирот), преимущественно детей местных городских жителей. С просьб. обращь. в Уездное попечительство, с предоставлением метрич. свидетельства и свидетельства врача о состоянии здоровья.

Кап. 199 196 р. Земля, дом и надворн. постройки 39 010 р. Дох. 11 226 р. (в т. ч. пожертв. 804 р., пособия от казны 90 р., от городск. учрежд. 500 р., от земск. учрежд. 140 р.). Расх. 9 409 р. (на содерж. приюта и призреваемых в нем).

Попечительством содержится

Александринский детский приют на 70 девоч. Откр. 1859 г. частным лицом. Девочки, сироты и полусироты, от 4 – 18 лет, преимущественно дети городских жителей, православного вероисповед., всякого сословия пользуются безплатно или за плату 75 руб. в год полным призрением и обучаются грамоте и рукоделиям (шитью и метке белья, вышиванию гладью, плетению кружев и т.п.). С просьб. обращ. в Уездное попечительство, с представлением метрики и свидетельства врача о состоянии здоровья.

Дох. и расх. показаны выше (см. № 51). Призревалось в приюте 76 девочек (в т.ч. 1 платная).

  1. Общество вспомоществования нуждающимся ученикам Елабужского реального училища. М. В. Д. Откр. 1881 г. Чл. 66 (Уст. утв. 19 сентября 1891 г.). О-во платит за учение, выдает книги, одежду, пищу, устраивает квартиры и другими способами содействует продолжению учения неимущим воспитанникам. С просьб. обращ. к Пресед. О-ва или к кому либо из его членов.

Кап. 4 918 р. Дох. 520 р. (в т.ч. пожертв. 128 р.). Расх. 499 р. (в т.ч. плата и за обуч. 288 р. и на выдачу пособ. 104 р.). Пользовалось помощью 18 учеников.

  1. Общество вспомоществования нуждающимся ученицам Елабужской женской гимназии. М.Н.П. Откр. 1899 г. Чл. 90 (Уст. утв. 30 апреля 1899 г. Попечение о недост. ученицах выражается во взносе за право учения, в выдаче книг, учебн. пособ., одежды, обуви, в оказ. мед. помощи, в выдаче денежных вспомоществований, в приискании занятий и т.д.

Кап. 3 031 р. Дох. 1 826 (в т.ч. пожертв. 1 557 р.) Расх. 385 р. (в т.ч. плата за обучение 230 р. и на выд. пособий 138 р.) Пользов. помощью 41 ученица.

  1. Местный Комитет Российского Общества Красного Креста (Набережная). Открыто в 1868 году. Чл. 27. Комитет оказывает помощь раненым и увечным воинам, а равно приходит на помощь жителям г.Елабуги и его уезда в случаях каких либо народных бедствий. С просьб. обращ. к Председателю Комитета.

Кап. 1 211 р. Дох. 431 р. (в т.ч. пожертв. 106 р.). Расх. 431 р. (в т.ч. на выдачу пособ. 15 р.). Пособие выдано 1 мужчине.

  1. Благотворительный И. и Д. Стахеевых комитет. (Б. Покровская ул., дом городской управы). Нуждающимся жителям г. Елабуги, православ. испов., без разл. пола, возр. и звания выдаются денеж. единовр. и постоянные пособия; постоянные выдаются ежемесячно и три раза в год. С просьбой о промощи обращ. к Председ. и Членам Комитета, с предст. свидет. о бедности.

Кап. 845 143 р. Дох. 31 471. Расх. 26 623 р. ( в т.ч. на плату за обучение 560 р. и на выд. пос. 11 516 р.) Пользовалось денежной помощью 41 мужч. и 264 женщины.

  1. Елабужское городское попечительство для сбора пожертвований, оказания помощи нуждающимся и постоянных наблюдений за ними (Большая Покровская улица, дом Город. управл.). М.В.Д. откр. 1900 г. Чл. 19. Всем престарелым, малолетним, больным и неспособным к труду, без различия национальности, пола, возраста, верис. и т.д., но проживающим не менее 2-х лет в г.Елабуге, выдается денежные единовременные и постоянные пособия. С просьб. обращ. к участковым Попечителям, которые проверяют лично положение и степень нужды просителя. Больные и неспособные к труду должны представить свидет. от городского или думского врача.

Дох. 3. 441 р. (в т.ч. пожертв. 69 р., пособий от сосл. учрежд. 300 р.. от друг. учрежд. 3 000 р.). Расх. 3 430 р. (в т.ч. на выд. пособ. 3 264 р.). Пользовалось помощью 43 мужч., 273 женщ. и 166 семейств.

  1. Елабужское общество для предоставления работы нуждающимся женщинам. М.В.Д. откр. 1893 г. Чл. 10 (Уст. утв. 31 окт. 1893 г.). Цель О-ва развитие кустарного промысла, улучшение эконом. состояния небогатых семейств и искоренение нищенства. О-во дает работу в ткацкой мастерской всем нуждающимся женщинам Елабужского уезда.

Кап. 1 600 р. В 1901 г. Общество никаких операций не  производило.

  1. Комитет попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых (Алексеевская улица). В.У.И.М. откр. 1896 г. Чл. 9. Комитет выдает денежные пособия неспособным к труду слепцам, имеющим постоянное жительство в Вятской губ.; слепые дети от 7 до 11 лет принимаются в училище для слепых на полное содержание. С просьб. о помощи обращ. к Председателю Комитета.

Кап. 20 040 р. Дом 40 000 р. Дох. 4 458 р. (в т.ч. пожертв. 2 868 р., пособия от земс. учрежд. 250 р.). Расх. 4 458 р. (в т.ч. на сод. заведения 4 384 р. и на выд. пос. 74 р.).

Комитет содержит

Училище слепых детей на 40 мальч. г. Елабуга. В.У.И.М. откр. 1896 г. Г.Ф.Гирбасовым. Слепые мальчики, спсобные к работе и обучению, от 7 -11 л., всякой национальн., без различия вероиспов., сосл. и занят. бесплатно принимаются в училище на полное содержание и обучаются грамоте и ремеслам: корзиночному и сапожному. Училище наход. в помещении Попечительства о слепых. С просьб. обращ. Председат. Елабужского комитета, прилож. документов: метрич. выписки и свдет. доктора о неизлечимой слепоте и привитии оспы.

Дох.  4 384 р. (от Комитета попечительства). Расх. 4 384 (на сод. училища). В училище находилось 20 мальчиков.

Благотворительные заведения:

  1. Александринский детский приют Уездного попечительства детских приютов. (См. № 51).

 

  1. Училище слепых детей Комитета попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых. (См. № 58)

 

  1. Богадельня для призрения бедных и увечных женщин и для воспитания и обучения бедных девочек сирот на 80 лиц. М.В.Д. откр. 1876 г. Престарелые, увечные мещанки и малотетн. сироты женск. пола, преимущественно жители гор. Елабуги, православн. исповед., без рразлич. возраст. и занятий принимаются бесплатно на полное содержание; детей, кроме того, обучают и вопитывают. Богад. находиться в своем помещ. С просьб. обращ. к Попечит. богад., с прилож. удостоверения о личности.

Кап. 162 929 р. Дом 45 900 р. Дох. 5 827 р. (проценты с капитала). Расх. 6 251 р. (На содерж. богадельни и приюта). Призр. 69 женщ. и 25 девочек.

 

  1. Городской дом призрения неимущих на 80 человек. М.В.Д. Откр. 1888 г. Нуждающиеся об. пола, преимущ. жители г.Елабуги, пользуются полным содержанием. Детям дается возможность учиться в школе.Богад. помещ. в городск. здании. С просьб. обращаться в Совет Попечителей с предоставл. метрич. свидет.

Кап. 75 000 р. Дох. 6 429 р. ( в т.ч. пожертв. 2. 749 р.). Расх. 5 772 р. (на содерж. дома призрения и на выд. пос. 406 р.). Призревалось 27 мужчин, 41 женщ. и 36 детей. Пользов. помощю вне заведения 12 мужчин и 54 женщины.

  1. Городской том трудолюбия. П.о Д.Т. и Р.П. Откр. 1893 г. Детям бедных жителей г.Елабуги от 12 до 18 лет дается возможность изучить сапожное мастерство, чтобы потом иметь обеспеченный знанием ремесла заработок. Дом трудолюбия бесплатно помещается в доме Город. общества. С просьб. обращ. к заведующему Домом трудолюбия.

Дох. 4 084 (в т.ч. от гор. учрежд. 1 280 р. и от продажи изделий 2 804 р.). Расх. 3 910 р. (в т ч. на оплату труда учеников 200 р.). Обучал. в завед. 31 мальчик.

Дополнение. Кроме того в г.Елабуге имеются две больницы: земская на 38 кроватей и земская душевно-больных на 50 кроватей

В уезде
Благотворительные общества

 

  1. Попечительное общество об Ольгинском детском приюте трудолюбия (с. Можга).

Благотворительные заведения

  1. Ольгинский детский приют трудолюбия Попечительного о нем общества. (См. № 64).
  1. Общежитие при школе завода Стахеева. (Голюшурминский завод). М.В.Д. Откр. 1899 г. частным лицом. Ученикам и ученицам из окрестных селений предоставл. бесплатно помещение, отопление, освещение и прислуга. Общежитие находиться в помещении заводовладельца. С просьб. обращат. к учителю без всяких формальностей.

На содерж. общежития отпуск. заводовладельцем 81 р. Проживало в квартирах и комнатах бесплатно 24 мальчика и 6 девочек.

  1. Сельская богадельня с приютом на 14 кроватей (с.Грахово)

Заведения лечебной помощи

  1. Больница при заводе Товарищества К.Ушкова и Ко на 35 кроватей. (Бондюжский завод). М.В.Д. Откр. 1867 г. П.К.Ушковым. Только заводские рабочие, служащие и их семьи при всякого рода заболеваниях пользуются бесплатным лечением и содержанием в больнице, а амбулаторным приемом бесплатно пользуются все безразлично.

Товариществом отпуск. на содержание больницы 10 800 р. и дается помещение. число дней проведенных больными в больнице: муж. 4 703, женщин 2 196. Амбулаторию посетило 3 240 мужч. и 4 140 женщин.

  1. Больница при заводе Стахеева на 8 кроватей. М.В.Д. Откр. 1881г. (Голюшурминский завод). Больные, кроме заразных, пользуются бесплатно лечением, полным содержанием и амбулаторным приемом. Больница наход. в помещении от завода. С просьб. обращ. в контору завода.

На содерж. больницы отпуск. заводовладельцем 1 109 р. Амбулаторию посетило 821 муж. и 625 женщин.

  1. Больница на 18 кроватей при заводе Товарищества П.К. Ушкова и Ко (Кокшанский завод). М.В.Д. откр. 1885 г. Больные пользуются бесплатно лечением, содержанием, лекарствами и амбулаторным приемом. Больница помещ. в заводском доме.

На содерж. больницы отпуск. Товариществом завода 3 263 р. Число дней, проведенных больными в больнице: мужч. 994, женщ. 50. Амбулаторию посетило 6 198 л. об. пола.

  1. Приемный покой для рабочих для рабочих завода Товарищества Сырнева и Шишкова на 3 кровати (Сюгинский стекольный завод).

Дополнение. Кроме того в уезде имеются три земские больницы в селах: Можгинское на 31 кров., Варзиятчинское на 20 кров., и Графовское на 15 кров.

Читать оригинал в формате pdf.

Дурова Н.А. — о ней в словаре Битнера

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Битнер В.В. (издатель). Словарь исторический и социально-политический. С портретами общественных и политических деятелей. СПб., Издание «Вестника Знания», 1906  ст. 571

В справочное издание включена заметка о Дуровой Н.А., объем которой позволяет привести ее полностью:

Ст.571

Дурова, Надежда Анд. – «девица-кавалерист», писательница. Род. 1783 г., ум. 1866 г. 1806 г. поступила в уланский полк в Гродно. За сражения при Гутштадте, Гейльсберге и Фриланде получила Георгия и офицер. чин Д. участвовала в войнах 1812 и 1813 гг. и была контужена под Бородиным; 1816 г. вышла в отставку с чином штабс-ротмистра. писала свои «записки» и др. произведения.