Невоструев К.И. Ананьинский могильник Вятской губернии, близ города Елабуги

Невоструев К.И. Ананьинский могильник Вятской губернии, близ города Елабуги. М.: Синодальная Типография, 1871. — С. 75-112

В отрывках из Булгарского летописца XVI в. Шереф-Эддина, помещенных в Ка­занских Губернских Ведомостях за 1852 г., в № 45-м, между прочим, читается, что Тимур-Аксак, взяв и разорив Суддум — Елабужское Чертово городище, посетил могилы последователей (Магомета), находящиеся на устье Туймы. Слова эти обра­тили на себя особенное наше внимание, и, прочитав их, в декабре 1855 г. мы пи­сали в Елабугу к просвещенному и благоснисходительному корреспонденту наше­му, знатоку Елабужских древностей Ивану Васильевичу Шишкину: не указывает ли предание и нет ли каких признаков и памятников существовавшего при устье Тоймы или где по близости древнего Татарского или другого кладбища, насыпи или кургана? Г. Шишкин отвечал, что «река Тойма впадает в Каму при подошве той самой горы, на коей стоит Чертово городище и что здесь никаких признаков бывшего какого-либо кладбища нет, а есть-де какое-то старое кладбище от Елабу-ги верстах в пяти (на юго-восток), а от деревни Ананьиной и реки Тоймы с вер­сту, которое и доныне называется Могильником, и сказывали, что прежде на нем вырывали камни, полагательно надгробные, с надписями ли — неизвестно; жите­ли развозили эти камни по домам». Соображая, что река Кама, как гласит темное предание, протекая некогда под самым городом Елабугой, могла быть поэтому го­раздо ближе к деревне Ананьиной и там принимать в себя Тойму, мы заинтересо­вались Могильником и просили от нашего благосклонного корреспондента даль­нейших о нем известий. Г. Шишкин обещался в удобное время осмотреть Могиль­ник, и следующею (1856 г.) весною, приобретши несколько медных, как он писал, вещей, отмытых в Ананьинском Могильнике тогдашнею высокою водою, весьма обязательно переслал оные к нам. Вещи эти были не медные собственно, а сме­шанные с другим еще металлом — бронзовые, и были следующие: 1) длинный прут, согнутый в круг, или жгут, с петлею на одном конце для зацепки другого, 2) так называемый кельтский топорик, 3) долото к острию полукруглое, 4) вид бараньей головы, служившей может быть украшением, 5) продолговатая полукруглая под­веска или серьга, 6) длинная желобоватая бляха и 7) конские удила железные, то­гда как все прочие вещи — медные или точнее бронзовые. «На Могильнике, писал мне при этом г. Шишкин, приметно были похоронены люди кто-нибудь из лучших. Здесь видны два кургана, на одном из них и камень был найден. Я намерен в них порыться». При письме приложен был чертеж всей местности. Помянутые, при­сланные нам г. Шишкиным, бронзовые вещи обратили на Могильник, относящий­ся по ним к глубокой древности, все наше внимание, так что мы, снабдив Ивана Васильевича известными Русскими по части раскопок сочинениями, усильно про­сили его, достаточно по ним приготовясь, действительно произвесть, если можно, раскопку Ананьинского Могильника. Однако же общее наше желание в том 1856 году встретило препятствие со стороны местных жителей, удельных крестьян, ко­торые не дозволяли Шишкину произвесть и малейшие раскопки. Это побудило его обратиться к Удельному начальству, — и дело отложено было до следующей вес­ны. Мы присылали новые сочинения по части археологии и в особенности разры­тия курганов и давали советы, тщательнее изучать их и самую раскопку произво­дить с крайней осторожностию и наблюдательностию. Когда управляющий Удель­ной конторой, не объясняя причины, весною отказал г. Шишкину в дозволении ра­скопок, а между тем сам своими людьми, без надлежащих сведений и правил, а по­тому и без результатов, в Ананьинском Могильнике рыл яму аршина в четыре: то г. Шишкин (от 21 апреля) весьма разумно просил нас употребить старание, чтобы дело раскопки поручено было кому-либо из членов Археологического Общества. Посему мы и обратились письменно к покойному Павлу Степановичу Савельеву, объясняя ему важность Ананьинских курганов и бесполезность для науки удель­ных раскопок. Последнее подтвердилось вторичными столь же беспорядочными и безуспешными разрытиями со стороны удельной: «в разных местах они изрыли землю, писал нам И.В. Шишкин от 1 июля, и опять в некоторых зарыли и все пе­ремешали, и будто бы нашли несколько вещей… я непременно к депутату съезжу и узнаю подробно, какие вещи найдены и как нашли; и если бы привелось мне раз­рывать, то постараюсь указанным порядком это делать, не торопясь. Курганы не то что высокие, а они низкие и как будто срытые… Их два: на одном найден был камень, но мне желательно узнать на другом-то, нет ли такового. Удельные хотя и на нем вырыли яму, но небольшую, и не могли, может, потрафить на камень. В этих курганах приметно было кладбище: вырываются угли, сгнившее дерево и пли­ты каменные, накладенные друг на друга…». Но П.С. Савельев, с сочувствием ото­звавшись о важности указываемых и предлагаемых ему раскопок, по другим сво­им занятиям не нашел возможности сам приступить к ним или исходатайствовать у Археологического Общества назначение на это другого какого-нибудь лица, а от­ложил дело впредь до удобного времени; но вскоре за тем скончался. При таком неопределенном положении пропущено было и это лето 1857 г. и раскопки отло­жены до будущего года. Между тем к чести И.В. Шишкина, заметим и это, — он дея­тельно старался разузнать и приобрести от Татар на их языке рукописи о царствах Болгарском и Казанском и сделать точные снимки с Татарских, в Елабужском уезде, надгробных памятников, — и, сколько мог достать, Ив. В. благосклонно сообщил нам две таковых рукописи и два снимка, и сверх того некоторые вновь приобретен­ные им вещи из находок в Ананьинском Могильнике. Обе помянутые Татарские ле­тописи препровождены были нами в Спб. в Императорскую Академию наук, и одна из них оказалась списком с Булгарской летописи Шереф-Эддина, из коей выписки помещены Березиным в «Булгаре на Волге» стр. 82-90; о судьбе другой Татарской ле­тописи, составленной 992 г. Гиджры (от Р. X. 1584), из коей мы, как и из предыду­щей, заимствовали известие о Елабуге, доселе мы ничего не знаем. Сообщены были известия (но не более) о существовании у Татар и других каких-то летописей. Кста­ти об этом: недавно писал мне из Мамадыш (Каз. губ.) некто Д.В. Хлебников, хоро­шо знающий Татарский язык, что у одного тамошнего знакомого ему муллы есть ка­кая-то дорогая летопись Эль-борак тауйарих (т. е. История об ослице Бораке). Здесь повествуется о начале Иерусалима, о происхождении этой ослицы Борак, на кото­рой Магомет якобы возносился в одну ночь из Иерусалима на седьмое небо, об Алек­сандре Македонском и о построении им разных городов, о взятии Тамерланом Юнан-Адрионовых (?) городов — Сюддума и Буляра (т. е. Булгара), и об этом Адрионе, по­бросавшем несметные богатства в озеро, находящееся недалеко от означенного Бул­гара в Спасском уезде Казанской губернии и пр. У Елабужских Татар главным обра­зом я сам искал, но тщетно, упоминаемой Арабскими писателями летописи: «Тарих Булгар» — Истории Булгара, каковую составил будто бы во второй половине XII века кадий города Булгара Якуб-ибн-Номан. Что касается до вышеозначенных, достав­ленных мне, двух снимков с подписей на надгробных Татарских памятниках: то оба они, один из деревни Тураевой в 40 верстах от Елабуги (вверх по Каме), другой близ села Мещерякова в 30 верстах, оказались не древними (XVI века) и неважными. Ме­жду тем я посылал еще некоторые пособия и руководства к задуманному нами важ­ному предприятию разрытия древних курганов. Но Вятская Удельная контора вес­ною 1858 г., снова отказав в раскопке г. Шишкину, поручила произвесть оную своему чиновнику г. Алабину. Он, в июне прибыв на место, пригласил в соучастие к себе и г. Шишкина. И надобно отдать честь тому и другому, что они, запасшись означен­ными руководствами по курганной части, тщательно и осторожно вели дело «с Фун-дуклеем в руках», как писал мне г. Шишкин, все наблюдали, записывали и сообра­жали. Г. Алабин составил обстоятельную (хотя не везде точную и удовлетворитель­ную) Записку об этой раскопке и найденных вещах, которая и отпечатана в Вестни­ке Географического Общества 1860 № 6. Из этой Записки и нарочитого о том же ко мне письма г. Шишкина оказывается, что из вышеозначенных двух курганов на Ананъинском Могильнике приступлено было к раскопке большого кургана, имею­щего в окружности 219 шагов, высоты через верх от основания 15-20 шагов, в отве­се некоторые места имеют до 3 аршин. Издревле и до наших почти времен, говорит Алабин, вокруг холма росли высокие деревья обыкновенной в тамошней местности осокори (род тополя) и на вершине его, по уверению старожилов, были большие камни, якобы с какими-то знаками или письменами. Из того, что некоторые скеле­ты находились в незначительной от поверхности глубине, г. Алабин заключает, что курган, каждогодно затопляемый разливом Камы, прежде был несравненно выше. Мы думаем, что это замечание напрасно. Как увидим ниже, в бронзовый период, к коему относится наш Могильник, курганы вообще были невысоки; таковы и Киев­ские могилы у Фундуклея…, с коими Ананьинский имеет близкое сходство. При ра­скопке в самом начале кургана (со стороны деревни Ананьиной) под слоем земли из чистого и рыхлого чернозема (в 3 четверти аршина) оказался круглый вал (в 28 ша­гов окружности), с южной стороны коего было большое отверстие или выход (в 9 шагов). Он обложен в два и три ряда, без всякой смазки, каменными необделанны­ми плитами, шириной четверти в 3 и 4, толщины вершка в 2 и 3, лежащими, как выше показано, косвенно ребром одна на другой. Внутри этого вала или круга было довольно пережженной земли, такой же глины и угольев, и оказалось три положен­ных скелета. От этого каменного вала раскопка шла вдоль по всему кургану на про­странстве (по письму г. Шишкина) 28 сажен, глубокою и широкою (в 3 аршина) ка­навою. Через 13 сажен от круга копающие, по словам г. Алабина, наткнулись на ка­менную гряду или такую же насыпь, сделанную поперек кургана и обложенную ка­менными плитами, потом в полусажени оказалась другая, параллельная ей, только гораздо короче, такая же каменная гряда, а за нею обнаружилась каменная стена не более аршина толщины. За сим курган заключался таким же круглым валом, покры­тым каменными плитами, как и начальный, только он был поменьше и отверстием обращен совсем в противоположную сторону — к северу. Впрочем, на аршин от него оказался еще каменный одр, а за ним каменный же помост из больших плит, сло­женных одна на другую и покрывавших скелетов. На всем этом пространстве, от первого до последнего круга, и несколько еще за ним, найдено 46 или точнее 48 ске­летов…

К объяснению Ананьина Могильника, «исполненнаго глубоких тайн и высока-го интереса», г. Алабин делает несколько предположений и соображений. Отметим из них следующие. 1) Из обряда трупосожжения, который был общим (?) у перво­бытного человечества, и о существовании коего в древнейшей Руси говорят Араб­ские писатели Масуди и Якут (Карамзина Ист. Гос. Рос. Т. 1. прим. 364) заключает ся, что скелеты здесь погребены во время глубочайшей древности, в первые века по Рождестве Христове, или даже до оного. 2) Из костра вынимались только че­реп да несколько больших костей от рук и ног, остальные же обращались в пепел, часть коего и собиралась в горшок (пепельницу), зарывавшийся с покойником. Чем важнее был умерший, тем, вероятно, большее употребляли старание к сохране­нию его пепла, и потому при скелете XX найдено шесть горшков, не считая встав­ленных один в другой; этот же мертвец положен на угольный костер, сложенный с наибольшим тщанием, и при нем найдены лишь украшения, а оружия не было, так что можно предполагать какую-нибудь знатную женщину. 3) Костяк XIX, най­денный, не как другие, с ребрами и костями, служит доказательством, что не всех мертвых в то время сжигали. 4) Головы, без прочих костей скелета, не положен­ные, а поставленные на камнях, или принесены с поля битвы, или это — жертвы какого-то обычая и отрублены где-нибудь в другом месте, а не на кургане, или не суть это головы рабов и пленников, от коих прочие части здесь же сжигались все­цело в умилостивительную жертву? 5) Хотя скелеты лицом преимущественно об­ращены к югу, но как некоторые имеют и другое направление: то это показыва­ет в народе, предавшем своих покойников Могильнику, отсутствие религиозных идей, кои влекли бы взоры его, например, на Восток к гробу Магомета. — Но гроб Магометов, скажем на это, в отношении к Елабуге действительно стоит на юге, и туда обращены были своими лицами все Монгольские покойники в Сарае, лежа ногами на восток, головами на запад. Это впрочем, в Ананьинских скелетах от­нюдь не показывает каких-нибудь мусульман: трупосожжение не совместно с ис­ламом. 6) Обложенные камнем круглые валы предполагаются местами трупосожжения, и вынутые из костра твердые кости, затем естественным порядком разла­гались на каменных или из обгорелых бревен устроенных одрах, или же на зем­ле, только обожженной. Ибо трудно предположить, чтобы трупы сожжены были на этих самых местах, на коих найдены их кости, а не на нарочито устроенных. 7) Отсутствие в вещах при скелетах благородных металлов, монет, мечей, шлемов, панцирей и на вещах надписей показывает, что ничего этого тогда еще не было известно жившему тут народу. Хотя по этому и можно бы полагать такой народ в состоянии дикости: но многие искусно и затейливо сделанные вещи из оружия и украшений показывают в нем и довольно высокую степень цивилизации. 8) Близ­кое показывается сходство Ананьинского Могильника с описанными у Фундуклея могилами юго-западной России. В последних такие же точно стрелы, точильные камни, горшки с узорами и пр., скелеты тоже обращены преимущественно на се­вер, — некоторые обложены каменными плитами, — при них костры из бревен и угля и печища из обожженной глины, кости животных; некоторые головы найде­ны без костяков и один костяк без головы и т. д.

Статья г. Алабина об Ананьинском Могильнике вскоре обратила на себя вни­мание известного своими сочинениями по части раскопок и древностей акад. Ейхвальда, который и сделал свои соображения относительно древности Могильника. Не сомневаясь отнести Могильник к древнейшим временам до Рождества Христова, Ейхвальд усвояет оный описанным у Геродота и других скифам или Чуди. Вот под­линные слова его (стр. 458, 459): «большой Ананьинский Могильник занимает высокий холм (?), который большею частию взрыт и внутри обложен каменными пли­тами по валу, в котором (Могильнике) подле скелетов, отчасти сожженных в прах, много медных и железных вещей из оружия, орудий и сосудов. Камский Могильник в этом отношении весьма сходствует с подобными могилами в Киевской губернии и, очевидно, происходит от того же народа скифского племени, который на юге Рос­сии, находясь в ближайшем соприкосновении с Греческими колониями в Понте, по­этому в своих гробницах представляет столь много Греческих искусно расписанных урн и ваз. Построение Ананьинского Могильника и содержание его, кажется, весьма много имеет сходства и с Чудскими могилами на Алтае, как оне прежде сего описаны Палласом и Сиверсом. Из разрытия и описания Ананьинского Могильника у Ала­бина я хочу доказать, что народ, от которого остались эти гробницы, был древнее скифское или Чудское племя, которое принадлежало доисторическому времени, т. е. железному веку России, так как мы такое же точно описание обычаев скифов нахо­дим у Геродота в 4-й книге его исторического творения. Может быть, погребенные там, на Каме, скифы были современники еще Дария, Персидского царя, и, во всяком случае, это были предшественники происшедших из того же племени Гуннов, кото­рые под именем Угорской или Югорской Чуди занимали главные долины северно­го Урала, оттуда пошли на юг и под именем Угров поселились на Дунае». Проследив потом описание Могильника у Алабина и показав сходство некоторых найденных в нем вещей с открытыми в скифских могилах Крыма, Ейхвальд на стр. 470-479 де­лает общие заключения о Могильнике. Он полагает 1) что все 46 скелетов сожжены были на многих небольших кострах в один день, что это были тела жен, придворных и рабов, положенных, по древним обычаям, вместе с умершим тогда каким-нибудь важным владетелем некогда цветущей земли на Каме. — На сие, однако, мы не мо­жем согласиться: потому что скелеты найдены в разных слоях земли, одни глубже, другие мельче, и кости их, равно и вещи при них, одни более истлели и повредились, другие — менее. Да и последнее положение автора, как увидим, этому не гармони­рует. 2) Чудские племена на реке Каме, говорит он за сим, сжигали своих мертвых, а прах их собирали в глиняные горшки, поставляемые вместе с маленькими слез­ницами при скелетах. Черепа приносимых в жертву они, кажется, предварительно отделяли от туловища и поставляли их особо, не предавая огню: были ли это плен­ники из другого народа, или жены и рабы умершего, решить трудно; но что жертвы были умерщвляемы острыми орудиями, видно из ран на двух выше помянутых че­репах… Эти человеческие жертвы и человекоядение указывают на древнейшие вре­мена андрофагов, скелет, от которого сохранились ребра, позвонки и прочие части, очевидно, не бывший на костре, не был ли съеден при гробе, как жертва? Геродот северную Чудь называет андрофагами (человекоядцами), — и легко могло статься, что погребение здесь знатных лиц соединено было с жертвами пленников и рабов, и при этом они были снедаемы. 3) Тогда как г. Алабин по Фундуклею (стр. 67) ске­летов, обложенных каменными плитами, усвояет каким-то скандинавским выход­цам, — Ейхвальд, с большею вероятностию, видит в них остатки жен или высших сановников, и в этом находит только замечательное сходство скифских могил Геро-дотова времени, описанных Фундуклеем, с Чудскими на Каме. 4) Лошадиные кос­ти, находимые при скелетах, показывают, что при погребении тогдашних покойников закалались и их кони, как это свидетельствует о скифах Геродот. 5) Весьма за­мечательно, что в Могильнике, кроме некоторых каменных орудий, находятся пре­имущественно медные и железные: это указывает на первые столетия до Рождест­ва Христова, когда медные орудия и оружие были еще в употреблении и не было в ходу ни монет, ни письмен, коих и на вещах Ананьина Могильника никаких следов не видно. В заключение сделаны еще два следующие замечания: а) относительно най­денных в Ананьинском Могильнике черепов, что в Этнографическом Музее Геогра­фического Общества они признаны Финскими черепами, и б) что Могильник про­исхождением своим обязан упоминаемому у Страбона (I века) движению скифско­го же племени Сираков и Аорсов (Зырян и Ерзи?) с берегов Кумы и Дона на север и столкновению их с прежними скифами, жившими на Каме близ Елабуги. Послед­нее положение не совсем согласно с первым о погребении в Могильнике Камского владетеля с женами и рабами, в мирное, конечно, время.

Записка г. Алабина об Ананьинском Могильнике подала повод и П.И. Лерху, в 1865 г. командированному от Императорской Археологической Комиссии в Вят­скую и другие губернии для исследования древностей, посетить сей Могильник. Он также сделал в нем раскопку, как в большом кургане, так и в другом подле него, меньшем, и от крестьян Ананьинских приобрел несколько вещей из Могильника бронзовых и частию каменного века. Вот что сказано об этих г. Лерха разыскани­ях и составленном отсюда заключении о древности Могильника в отчете Импера­торской Археологической Комиссии за 1865-й год (Спб. 1866 г.) стр. XII, XIV: «в начале сентября г. Лерх занялся окончательною разведкою Ананьинского Могиль­ника. Этот Могильник частию раскопан в 1857 году чиновником Удельного Ведом­ства. Вещи и черепа, найденные в нем, были доставлены в Императорское Геогра­фическое Общество. Но часть Могильника оставалась еще нетронутою, — и была исследована г. Лерхом. Найденные им вещи вместе с предметами, приобретенны­ми от Ананьинских крестьян, равно как и хранящимися в Географическом Обще­стве, дают довольно ясное понятие о быте того языческого племени, которое по­сле сожжения своих покойников хоронило прах их вместе с их вооружением, ук­рашением и частию утвари. Оружия были частию бронзовые, в особенности на­конечники стрел и копий, равно как и топоры. Кинжалы же и ножи сделаны из железа; рукоятки этих кинжалов, иногда бывающие из бронзы, по формам своим сходны с рукоятками бронзовых кинжалов, находимых в курганах Западной Си­бири; шейные обручи и украшения на одежде были бронзовые, ожерелья состоя­ли из глиняных и янтарных бус. Бронзовые топоры представляют по своей фор­ме прямой переход от топоров, употреблявшихся на севере России в период ка­менных орудий. Вообще можно заключать, что Ананьинский Могильник принад­лежит к началу периода введения в употребление в здешнем крае железа. Следов золота и серебра в нем не найдено, тогда как серебряные гривны нередки в север­ных уездах Вятской губернии. Экземпляры бронзового оружия часто находятся в окрестностях города Елабуги».

С вещей Ананьинского Могильника, находящихся в С.-Петербурге в Импера­торском Географическом Обществе и в Императорской Археологической Комис­сии, недавно тщанием госпожи Раевской для Московского музея сделаны слепки.

В июле прошедшего 1870 г. мы сами были на месте Ананьинского Могильника и нашли, что разрыта только средина его, а оба бока, обещающие довольно еще от­крытий, равно и другой подле разрытого меньший курган, не вполне еще исследо­ваны. У крестьян деревни Ананьиной мы приобрели довольно вещей, найденных в Могильнике, почти исключительно бронзовых и несколько кремневых стрел, на­зываемых у них громовыми, главное же — надгробный камень, хотя раздроблен­ный на семь частей, по нашему мнению, современный Могильнику с изображени­ем на нем тогдашнего человека…

За сим, в сличении с теми же иностранными и Русскими курганами, пере­числим и опишем все находящиеся теперь пред глазами вещи из Ананьинско­го Могильника как подлинники, полученные нами от г. Шишкина и приобре­тенные от Ананьинских крестьян, так и слепки госпожи Раевской в Москов­ском музее.

Вещи относятся: I) к оружию, II) к одежде и ее украшению, III) домашнего быта, IV) символы и амулеты, V) от конской сбруи и VI) вещи кремневые. Состав многих из них (хотя приблизительно) определен химическим разложением. В чис­ле рисунков эти древности изображены на двух особых таблицах…

Прошедшего года, когда мы сами были на месте Ананьина Могильника, узнав, что в нем когда-то найден был большой камень с изображением человека, мы упот­ребили все старания к отысканию его и, наконец, нашли его у одного крестьяни­на разбитым на восемь частей, из коих семь, собранные с разных концов двора, и были нам уступлены, а восьмая часть (в общем, составе, впрочем, неважная) со­всем пропала. Камень этот, опоковый, найден крестьянином в главном или боль­шом Ананьинском кургане, в земле на четверть от верха, высоты он 6 четвертей 11 верш., ширины 8 верш., а вверху несколько суженном и сведенном полукругом 7 верш., толщины 1 четв. Камень, по сказанию крестьянина, лежал в извращенном положении — вниз головою: в таком положении найдено несколько надгробных камней и в древних курганах на Енисее, в ознаменование того, как гадает г. Спас­ский, что этот человек умер или пошел в землю. На лицевой выглаженной сторо­не камня вырезано вглубь, во весь рост, изображение человека, полагаем, совре­менного самому Могильнику, в полном его вооружении и украшении, каковые мы видим на самых скелетах здесь положенных. Именно, представлен на камне чело­век в остроконечной шапке, которой частнейшие черты, нам передаваемые, к со­жалению стесаны. Таковые остроконечные, прямые шапки, по свидетельству Ге­родота… носили скифы, — и мы приведем подлинные слова его, дабы видеть, что как по этой шапке, так и по вооружению, изображенный на нашем камне человек совершенно соответствует Геродотову скифу. Геродот говорит: скифы на головах имеют прикрепленные прямые, остроконечные шапки, носят панталоны и упот­ребляют туземные луки и кинжалы, а к этому еще военные секиры… На поясе по­койника продольными по нем чертами также показываются употребляемые на нем разные украшения. В правой руке человека или в боку — кинжал и военная секира в виде кирки, насажденная на древко; первый такой же точно формы и величины, как найденный в Могильнике наш железный кинжал…, а секира очень похожа на нашу же бронзовую секиру… В левом боку что-то полукруглое с продольными же чертами, может быть, щит, или же чашка для питья, которую по Геродоту… скифы обыкновенно носили при поясах. Глаза у человека большие, что указывает на его не чисто Монгольское происхождение. На памятнике, как и ни на одной из най­денных в Ананьинском Могильнике вещей, никакой подписи нет. С первого раза можно было предполагать, что этот камень, лежавший не в глубине Могильника, но почти на поверхности его, положен уже впоследствии, и притом не Булгарами ли или даже Татарами Казанского царства, когда у них надгробные камни — поч­ти такого же размера и вида, оканчивались полукругом? В древние курганы, как в готовые могилы, могли быть сложены и поздние покойники, — замечает Фундуклей и о своих Киевских могилах… Но Булгарские или Татарские памятники обык­новенно бывают с подписью или стихами из Корана, и никогда с изображением человека, которое и запрещено мусульманским законом. Изображенный на нашем памятнике человек, по вооружению и костюму своему, как видели, очень похож на Геродотова скифа или на тех людей, кои похоронены в Могильнике. Известно, что на древних курганах как в Сибири, так и в великой России, ставились мужские и женские статуи — не всегда каких-нибудь божеств, но и погребенных тут покой­ников. На вершине скифского Александропольского кургана также стояла слову-щая в народе «каменная баба» — изваяние, впрочем, неопределенное. От глубокой ли древности, к какой относим Ананьин Могильник, или по недостатку художни­ков, либо средств, здесь образ покойника не изваян, а только вырезан на камне. И замечательно, что в Париже в Луврском музее между Ниневийскими древностя­ми хранится статуэтка из слоновой кости, представляющая мужскую фигуру так­же с шейным кругом и кинжалом при широком, украшенном поясе. Подлинный Ананьинский камень, на семь частей раздробленный, мы передали в ведение Мо­ск. Археологического Общества, где теперь он и хранится.

За сим мы выскажем свое мнение или предположения о времени Ананьинско-го Могильника и о народе, которому он принадлежал, предоставляя по изложен­ным нами данным решение этого трудного вопроса более нас сведущим и прони­цательным. Не нужно почти и говорить, что Могильник на территории, впослед­ствии входившей в состав древне-Болгарского и Казанского царства, не относят­ся ко времени ни того, ни другого. Из рисунков и описаний у Березина (Булгар на Волге, Казань 1853 г.) и других, равно и слепков или подлинников, имеющихся в Московском музее, видно, что вещи, найденные в развалинах Булгара на Волге и Билярска, сравнительно с Ананьинскими древностями, имеют совсем другой ха­рактер и форму — позднейшего времени. Здесь несколько топоров — из свежего, не перержавелого железа, не походящих на древние кельты, а более на топоры ны­нешние: есть одно железное орудие в виде кирки, но совсем не то, что Ананьинская военная секира; из украшений есть наручни из широкой (дюйма в полтора) листовой меди, медное же круглое зеркало, перстни, сережки — позднейшей бо­лее искусственной формы, с разными затейливыми фигурами и Арабскими пись­менами, как печати; бусы здесь встречаются из разноцветных камешков, как мо­заика или обернутые в финифть. Вообще, нет вещей из той бронзы, какая господ­ствует в Ананьинских древностях, а Булгарские вещи или из железа или чисто мед­ные, серебряные и золотые.

Ясно, что Ананьинский Могильник, представляющий вещи, не только состав­ляющие роскошь, каковы разные украшения, но и относящиеся к оружию, и даже к домашнему обиходу, — почти все бронзового состава, относится по этому к так называемому бронзовому веку. Если вместе с бронзовыми встречаются здесь и железные, иногда те же самые вещи, напр, кельтские топорики, кинжалы, копья, стрелы, удила: то надобно заметить, что железо с отдаленнейших времен, может быть, еще послепотопных, вообще употреблялось и в бронзовый период, особен­но у Ассириян; при обыкновенной у них бронзе Ассирияне из железа делали плу­ги, молоты, копья, панцири и т. п. В Александропольском скифском кургане вме­сте с бронзою встречаются части железной чешуйчатой кольчуги, железные ско­бы, железная оковка колесницы, железные шины, удила. Трупосожжение, не ис­ключающее и простое погребение (то и другое и в Ананьинском Могильнике), во­обще относят к отличительным признакам бронзового периода. Сплав Ананьинской бронзы, по химическому разложению состоящей лишь из меди и олова, с исключением цинка и свинца, а некоторых вещей из одной меди со следами оло­ва, есть древний первоначальный сплав, — и такова, между прочим, была Асси­рийская бронза. На Ананьинских вещах украшения, если иногда и встречаются, то только самые простые, первоначальные, именно прямые или ломаные линии, зигзаги, редко дугообразные и спиральные. Кельты здесь имеют древнюю форму без ушков и вовсе нет более или менее художественных и уже после появившихся Германских и Датских так называемых пальставов, ни замысловатых и артистиче­ских вещей Этрусского или Греческого происхождения, как в Галльштатском Мо­гильнике или Александропольском скифском и других южных курганах, ни длин­ных многосоставных шейных цепей с разными привесками, позвонками и погре­мушками, ни больших искусственных к одежде шпилек или игол, ни широких ук­рашенных браслетов и для той же цели больших спиралей, столь обыкновенных в Остзейских курганах, судя по описаниям и рисункам у Бэра и Крузе. Это зна­чит, что Ананьинский Могильник, не представляя позднейших разветвлений или особенностей, принадлежащих известным местностям или народностям, сходст­вует с теми западными курганами только в древнейших вещах. Но замечательно, что многие Ананьинские вещи, особенно символы и амулеты, как видели, имеют близкое отношение к Ниневийским древностям. В связи с сим имеют силу доказа­тельства древности и кремневые стрелы, в Могильнике встречающиеся, и то, что такие обыденные и необходимо требующие железной твердости вещи, как долото, шило или выше помянутый половинчатый кельт — резец, здесь также бронзовые. Последнему обстоятельству, т. е. если где и самый резец из бронзы, Бэр дает осо­бенную важность в определении древности. По всем этим основаниям мы отно­сим Ананьинский Могильник в самом бронзовом веке не к концу его, когда брон­за, вытесняемая железом, сделалась лишь предметом роскоши, а ко времени пре­обладания бронзы. А потому не сомневаемся отнести Могильник вообще ко вре­менам до Рождества Христова.

По новейшим исследованиям, разделяемым многими знаменитыми учеными, начало бронзового века в Европе или, точнее, бронзовой металлургии, восходящее к древнейшим временам мира, производится от торговых сношений или колонизации в ней древнеазиатских Семических племен, т. е. племен, происходящих от пер­вого сына Ноева Сима. Полное и основательное исследование об этом, на основа­нии предшествующих и современных трудов разных ученых, представляет неред­ко приводимая нами книга г. Ружмона, особенно в Немецком переводе…

Но этими положениями, мы думаем, не объясняются бронзовые древности ни вообще нашего отечества — России, в древнейшие времена более или менее зани­маемого скифами, ни в частности северо-восточной полосы его, где был Анань­ин Могильник, и далее — к Уралу и в Сибири. В сих отдаленных и при недостат­ке сообщений отрезанных от прочей Европы странах, нельзя предположить ка­кой-нибудь Финикийской цивилизации. В том же сочинении Ружмона наше дело объясняется иначе. Здесь… Иберия или Грузия считаются отечеством Халибов или Халдейских ковачей, отечеством самих Фовела и Мосха, двух сынов Иафетовых, и здесь предполагается один из важнейших горнов послепотопной металлургии. Впоследствии, когда Ассирияне простерли свое оружие до самого Понта, они рас­селились между сими Халибами, которые, кроме сплава меди с оловом, умели еще закаливать железо в сталь… От Фовела производятся скифы, обитавшие недале­ко от Иберии, которые впоследствии перешли на равнины южной России (Евро­пейская скифия), а отсюда перешли на Урал и там открыли богатое производство бронзовое, серебряное и золотое, в летописях слывя под именем Чуди…, и обни­мая весь север нынешней России от Урала до западной Двины. (На этом огромном пространстве, заметим, находится и точка Ананьинского Могильника). Но в заклю­чении Ружмон сам сознает несостоятельность этой теории, замечая…, что хотя по Ассирийским символам на Чудских бронзовых древностях и можно бы тамошнее бронзовое искусство производить от Иберии и Понта: но поелику Чудь не упот­ребляла и не закаливала железа, как это делали Халибы, то источник ее бронзы не был ли в другой противоположной стороне — у Мидян и Бактриан, также упот­реблявших Ассирийские символы? — На это и мы готовы склониться. Не говоря о неупотреблении железа и стали у Чуди, теорию Ружмона, хотя она много про­ливает света на наш темный вопрос, мы не можем принять по следующим особен­но причинам: а) что колыбелью скифов признается в ней Иберия и б) из Иберии или южной России переводятся они на Урал. Все сказанное в теории Ружмона от­носится к Европейской или Геродотовой собственно скифии; но у древних геогра­фов является еще другая Азиатская скифия. И специальные по сему исследова­тели скифам вообще дают Азиатское происхождение, производя их от Мидо-пер-сидского корня, или, как Нибур и другие, от какого-нибудь Монгольского смешан­ного или Финского племени, которое с Алтая распространилось по нашей Сиби­ри и северо-востоку Европы и здесь было известно под именем Чуди. Что касает­ся до Геродотовой скифии: то сам Геродот говорит, что движение скифов в Европу последовало из Азии, что от юго-восточных берегов Каспийского моря теснимые Массагетами скифы перешли реку Араке, скитались по степям на запад от Мео-тического озера (Азовского моря), выгнали отсюда Киммериан и здесь утверди­лись. Это было за 100 лет до Дария Истаспа… Как бы то ни было, Мела (I в.) ука­зывает…, а Птоломей… подробно описывает обширную Азиатскую скифию, с од­ной стороны от Персии и Индии до северной половины нашей Енисейской губер нии, с другой от Китая, Монголии и Иркутской губернии за Уральские горы к реке Каме и Волге, до устьев последней. Горами Имаус (или кряжем гор, идущих от Ги­малаев к северу до Алтайских гор и далее) Птолемей разделяет скифию на две по­ловины — скифию внутри и вне Имауса. В первой половине у Птоломея показа­но 33 названия скифских (?) племен: на самом севере (в нынешней Тобольской и Енисейской губ.) помещены Аланы, Суовены, Агафирсы, на восточном притоке реки Ра (Волги, т. е. на Каме, как обыкновенно объясняют, Робаски, Азаны, Иор-дии, при Уральских горах Мологены, Саммиты, Тибиаки, между Яксартом и Ок-сом (Сыр — и Амур Дарьей) Ариаки, Номасты и другие, за ними по берегу Кас­пийского моря Аорсы. В это же пространство скифии внутри Имауса входят зем­ли Саков и Массагетов: они по нынешнему занимали малую Бухарию и часть Тур­кестана. Хотя эти Саки и Массагеты были также скифского племени и, по край­ней мере, именем первых Персы называли всех скифов, однако Птоломей отделя­ет их от скифии и описывает землю их особо в предыдущей 13-й главе. В скифии вне Имауса по Птоломею были на севере (в Сибири) скифы-Абии, Иппофаги (ко-неедцы) и др., на юге к Гималайским горам Хэты, Хавраны-скифы. Из этого опи­сания видно, что Елабужская местность и Ананьин Могильник входили в состав первой, внутренней скифии. скифы этой половины были сопредельны и по делам войны и мира или торговли имели отношения к Персам, Мидянам и Ассириянам. О Массагетах, имевших скифскую одежду и оружие, Геродот… говорит, что зем­ля их богата медью и золотом и что все оружие их (стрелы, копья, секиры), шле­мы, поясы и самая конская сбруя были медные, украшенные золотом, а серебра и железа они вовсе не знали. Он же повествует… о войне Массагетов с Киром, Пер­сидским царем, кончившейся гибелью самого Кира со всей его армией. — Из это­го соприкосновения Азиатской скифии с Персами, Мидянами и Ассириянами мы производим в Ананьинской бронзе замеченное нами (особенно в амулетах и ре­лигиозных символах) сходство с Ниневийскими древностями.