Из книги "Белов В.Н. (Составитель). Материалы по истории Елабужского дворянства/ Елабуга, Издание Елабужского Отделения Русского Географического Общества, 2016. – с. 267"
Мещанинов Иван Васильевич, потомственный дворянин.
Товарищ (заместитель) прокурора Сарапульского окружного суда по Елабужскому уезду с жительством в г.Елабуге (1874-1881 гг.), директор Елабужского уездного попечительного о тюрьмах отделения (1874-1881 гг.). Коллежский асессор (1879 г.).
Волею судьбы с Елабугой связана и жизнь известного судебного деятеля, российского сенатора, действительного тайного советника И.В. Мещанинова. И дело не только в том, что он несколько лет прослужил в Елабуге в качестве заместителя прокурора окружного суда, но и в том, что супругой его стала дочь потомственного почетного гражданина Елабуги, купца 1-й гильдии Дмитрия Федоровича Чернова – Мария Дмитриевна. Здесь же, в Елабуге родился и их первенец – Александр. Вот, что рассказывает о жизни Ивана Васильевича свободная энциклопедия Википедия:
Ива́н Васи́льевич Мещани́нов (17 августа 1846 — 22 октября 1918) — русский судебный деятель, сенатор, товарищ министра народного просвещения в 1901—1902 гг. Православный. Сын купца. Дослужившись до чина действительного статского советника, получил потомственное дворянство. Окончил Саратовскую гимназию с золотой медалью и юридический факультет Казанского университета со степенью кандидата прав (1868). В 1869 году начал службу по судебному ведомству кандидатом на должность судебного следователя в Казанской уголовной палате. Через несколько месяцев был назначен и. д. судебного следователя 3-го участка Мамадышского уезда, а в следующем году — перемещен на ту же должность в 5-й участок города Казани, которую занимал до 1874 года, когда назначен был товарищем прокурора Сарапульского окружного суда. Затем последовательно занимал должности: Уфимского губернского прокурора, и. д. юрисконсульта консультации при Министерстве юстиции (1884—1887), товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената (1887—1893) и члена консультации при Министерстве юстиции (1893—1900).
Чины: действительный статский советник (1889), тайный советник (1898), действительный тайный советник (1914).
8 марта 1900 года назначен сенатором, присутствующим в уголовном кассационном департаменте Сената. Осенью того же года был назначен начальником Главного тюремного управления, а в 1901 году — товарищем министра народного просвещения генерал-адъютанта П. С. Ванновского, с оставлением в звании сенатора. В течение некоторого времени управлял министерством, за что был удостоен Высочайшей благодарности. В апреле 1902 года, по прошению, был уволен от должности товарища министра народного просвещения, с оставлением в звании сенатора и назначением к присутствию в 1-м департаменте Сената. Кроме того, состоял членом комитета Главного попечительства детских приютов (с 1902 года), членом Верховного уголовного суда (с 1906 года) и несколько лет — председателем просветительского общества „Маяк“. Скончался 22 октября 1918 года. Оставил мемуары, опубликованные в 2010 году под заглавием «И. В. Мещанинов: воспоминания пережитого», отрывок из которых мы помещаем в качестве Приложения настоящему изданию.
Как было выше упомянуто, был женат на дочери потомственного почетного гражданина г.Елабуги Вятской губернии Марии Дмитриевне Черновой. Их дети:
— Александр (1879—?), воспитанник Императорского училища правоведения (1902). Старший лейтенант Балтийского флота, участник Первой мировой войны.
— Иван (1883—1967), крупный лингвист и археолог, директор Института языка и мышления АН СССР, академик.
— Виктор (1892—1965), воспитанник Императорского училища правоведения и Пажеского корпуса, штабс-капитан лейб-гвардии Семеновского полка. Участник Белого движения в составе Северо-Западной армии, ВСЮР и Русской армии барона Врангеля. Галлиполиец. В эмиграции в Югославии. Во Вторую мировую войну служил в Русском корпусе. После 1945 года жил в США, сотрудничал в журнале «Военная быль».
Награды: Орден Святого Станислава 1-й ст. (1892); Орден Святой Анны 1-й ст. (1896); Высочайшая благодарность (1899); Орден Святого Владимира 2-й ст. (1901); Высочайшая благодарность (1901); Орден Белого Орла (1906); Орден Святого Александра Невского (1911). Медаль «В память царствования императора Александра II»; Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913). Иностранные: бухарский Орден звезды 1-й ст. (1899); ольденбургский орден Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига, большой крест (1899).
Источники: АКВГ на 1880, 1881 гг.; И. В. Мещанинов: воспоминания пережитого/ В.В.Астанин; Рук.авт.колл. М. М. Рассолов. – М.: РПА Минюста России, 2010; https://ru.wikipedia.org.
* * *
Мещанинова Мария Дмитриевна, потомственная дворянка.
Действительный член Елабужского уездного попечительства Александринского детского приюта (1893-1916 гг.). С 1889 г. – потомственная дворянка (по мужу) Мария Дмитриевна Мещанинова – урожденная Чернова. Дочь почетного гражданина г.Елабуги Дмитрия Федоровича Чернова, супруга действительного тайного советника Ивана Васильевича Мещанинова. Даже уехав с супругом в столицу, не прерывала связь с родным городом, практически всю жизнь состояла в попечительстве Елабужского Александринского приюта.
Источники: АКВГ на 1893-1816 гг.
* * *
И. В. Мещанинов
В ЕЛАБУГЕ[1]
Публикуется фрагмент материала включенного в книгу.
По окончании курса университета мне предстоял выбор между коронною и частною службою, и я избрал первую. Была у меня надежная протекция через одну из помещиц — соседок по Пестровке, а именно госпожу Татищеву, предложившую устроить меня чиновником особых поручений при Пензенском губернаторе, ее сыне. Но мне не хотелось уезжать из Казани, я подал прошение о назначении меня кандидатом на должность судебного следователя при Казанской палате уголовного и гражданского суда и 2 января 1869 года получил это назначение. В Палате было уже три кандидата: Арнольдов, Яковлев, Шестаков. Все это были мои товарищи-однокурсники, окончившие в ней стажировку студентами и потому с июня 1868 года уже значились на службе. Я же благодаря моему кандидатству и связанной с ним диссертацией протянул до конца года.
Должность председателя была вакантной, и ее отправлял товар председателя, фамилию коего не помню. Состав Палаты был ужасен: два ее заседателя ничего не ведали и ровно ничего не делали, подписывали то, что им дает канцелярия. Один из этих заседателей имел исключительно обязанность, которую исполнял торжественно, словно священнодействуя: На каждом вновь поступавшем деле он писал собственноручно: «Дело рассмотреть, доложить»…
… Со становыми приставами я не дружил. Их было у меня в уезде два. Один Гурьев, старик-оригинал, начавший служить с десяти-двенадцати лет писцом у станового этого же стана и с тех годов в течение пятидесяти лет бывший же в этом стане с начала письмоводителем станового и затем становым. Это был порядочный человек, бравший, когда давали, но никогда ничего не вымогавший, и прекрасный становой, знавший чуть ли не в лицо всех жителей своего стана. Он, между прочим, сделал великое открытие. В его стане появился конокрад столь ловкий, что никогда не попадался. Гурьев взял его же кучером, и с тех пор кражи лошадей прекратились. Другой становой, Сапожников, был типа полицейского, юркий взяточник и вымогатель и к тому же драчун. Этот пробовал задарить меня, но неудачно. Однажды он явился в Кухмарь взыскивать недоимки и выпорол человек пять недоимщиков, а затем приказал старосте собрать волостной суд для постановления приговора о наказании этих недоимщиков розгами….
… Во время бытности моей казанским следователем Казань посетил бывший тогда министр юстиции граф К. И. Пален. Помню, что мы были на общем представлении, а затем министр пригласил нас, особо следователей, и в присутствии прокурора Кони часа полтора объяснялся с нами. Он очаровал нас своей простотой обращения, своею приветливостью и в то же время поразил плохим знанием русского языка. Мы тогда мало знали этого идеального человека, этого рыцаря достойного подражания.
Министр посетил и суд, где как раз в это время слушалось дело о зверском убийстве. Обвинитель был Кони, и в судебном зале присутствовал, конечно, весь город, на этот раз не столько ради Кони, сколько ради министра. Вообще в это время общество страшно интересовалось судом, постоянно посещало заседания его и к чинам судебного ведомства относилось с глубоким уважением. В самом деле, как было не смотреть особливо на людей общества, людей чистой нравственности и образованности, заменивших собой тех приказных, которых порядочный человек не пускает дальше прихожей и которые открыто жертвовали правосудием! Судейскую лавочку заменил храм, и на скамье подсудимых стали появляться новые лица, предание которых суду при прежних порядках было немыслимо.
Всем становилось очевидным, что действительно вот и дождались «суда скорого, милостивого и равного для всех». Присяжные вели себя безукоризненно: случаев уклонения почти не было; вердикты их не вызывали никаких нареканий; с этим новым для них делом они справились блистательно. Не потому ли это, что суд присяжных был одной из тех великих реформ Императора Александра II, про которого упоминали раскольники в своем обращении к этому Государю, говоря: «В новизнах твоих, Государь, старина родная слышится»? Прокурор Кони пробыл у нас недолго. Его заменил сначала Верхоловский, а затем Сальский. Это были уже не звезды-обвинители, но все же знающие и дельные.
Наступил 1872 год, и мне было предложено место товарища прокурора в Казани, но я, вспоминая свой неудачный дебют по золотому делу, не вышел в свои ораторские способности и отказался, высказав пожелание быть членом суда. Этой должности мне не дали, и я остался следователем.
В 1873 году последовало новое такое же предложение. На этот раз я поставил условие, чтобы меня не назначали обвинителем, а чтобы я работал при камере прокурора. Условий моих, как и следовало ожидать, не приняли и я остался по-прежнему следователем. Кончилась эта комедия тем, что в 1874 году открылись новые суды в Вятской и Пермской губерниях, причем мой участковый товарищ прокурора Фальковский получил назначение прокурором Сарапульского (Вятской губернии) окружного суда. Он предложил мне идти к нему товарищем прокурора. Я подумал и согласился, и приказом в мае 1874 года был назначен на эту должность. Таким образом, я не миновал должности товарища прокурора, только получил ее не в 1872 году, а через два года, да и не в Казани, а в захолустном уездном городе Вятской губернии.
Сарапульский окружной суд был подобран в своем личном составе очень удачно. Председателем его был Шмелев, известный цивилист, впоследствии сенатор. Товарищем его был Домерников. Это был криминалист-практик, зеркальной чистоты человек, превосходный товарищ и идеальный председатель в заседаниях. Вел сам заседания умело, быстро и замечательно, беспристрастно, а его заключительные речи отличались ясностью изложения и были вполне понимаемы присяжными, каков бы ни был их состав. Но, замечательный человек, он был уже пожилой, много послуживший, множество раз председательствовавший в заседаниях в качестве старинного члена, но каждый раз он волновался и почти перед каждою речью принимал большие дозы валерьянки.
Из членов суда выделялся Ивашкин, правовед, знающий, вполне честный и очень неглупый, но любивший изображать из себя крайнего циника и оригинала. Он сильно пил, хотя пьяным его никто не видел. Его железное здоровье, свободно выносившее необычные выходки, как выход на двор в зимний морозный день в одной рубашке, без нижнего белья и босиком, не вынесло водки. Он заменил у нас Домерникова, когда тот был переведен в Москву на должность члена Судебной палаты, затем перешел товарищем председателя в Тулу, где и умер. Между прочим, он прелестно играл на флейте и нередко в выезжаемых сессиях доставлял нам большое удовольствие своей игрой.
Прокурором был у нас Фальковский, знающий, образованный, честнейший и прелестнейший человек. Он отличался крайней бесхарактерностью и удивительной робостью перед начальством. Он был под сильным влиянием своей супруги Марии Владимировны, и это-то был настоящий прокурор. В высшей степени бойкая, поднаторевшая в делах, обыкновенно помогавшая мужу в составлении обвинительных актов, когда он еще был товарищем прокурора, она руководила мужем, и он никогда ничего не делал без ее совета. Сначала все шло у нее хорошо, но затем наша прокурорша поссорилась с председательшей из-за первенства в городе, а это повлекло за собой возникновение неприязненных отношений между прокуратурой и судом.
К счастью, меня эти неприязненные отношения коснулись мало. Я жил не в месте нахождения суда, не в городе Сарапуль, а получил в свое ведение Елабужский уезд Вятской губернии и жил в городе Елабуга, находясь далеко от суда и видя его состав лишь в то время, когда он дважды или раза три в год приезжал к нам в Елабугу на сессии, продолжавшиеся около двух недель. Я сохранил добрые отношения с составом суда, и, хотя и получил однажды указания Марии Владимировны, что мне неприлично отдаляться от прокуратуры и тянуть сторону суда, я просил оставить меня в покое и предоставить мне вести дело так, как я его веду. Благодаря этому, а главным образом тому, что я бывал в Сарапуле очень редко, не более раза в году, да и то не каждый год, мне удавалось остаться в городе от провинциальных дрязг и сохранить хорошие отношения и с судом, и с прокуратурой. Это было легко и потому, что как те, так и другие были люди прекрасные, честных убеждений и достойные уважения.
Елабуга в мое время был городок очень оригинальный. Небольшой, всего около 8 000 жителей, чистенький, с массой каменных, хороших домов, хотя и не мощеный, но благодаря сухому грунту не грязный, расположенный на берегу Камы. Это был очень богатый город. Аристократию его составляли не чиновники, как в большей части уездных городов восточных губерний, и не дворяне, как в губерниях центральных, а купечество. Многие из наших купцов имели состояние в сотни тысяч, и несколько было миллионеров. Большинство последних люди старого типа, представители «темного царства» отмиравшего, но были и «новорожденные». В городе, как и повсюду, были партии, но мне благодаря Богу удалось стать вне партий, и мой дом считался нейтральным, в котором бывали все и даже те, которые не пожимали руки друг другу. Это обстоятельство ставило иногда в крайне затруднительное положение, особенно когда после женитьбы мне пришлось раза два в год давать обычные вечеринки. За несколько дней мы обсуждали с женой, кого с кем посадить в карты и кого рассадить за столом, а задача была нелегкая. Мало того, что нужно было знать, кто в какую игру играет, но нужно было подобрать приблизительно равных игроков и спаси бог посадить за один стол таких, которые между собой не говорят.
Елабуга — город своеобразный. Особенности его — это господство старинного богатого купечества, имевшего свои странности. Во-первых, у них ввелся обычай выбирать в городские головы непременно именитого купца, но никак не более как на одно четырехлетие. Последнее объясняется тем, что служить вторые выборы было для него накладно. В силу обычая городской голова должен был что-нибудь сделать для города на собственные средства, и выходит, что один выстроил каменный гостиный двор, другой — фундаментальную бойню, третий — водопровод и т. д. Затем небезынтересны деяния отдельных купцов. Например, один строит громадный женский монастырь с чудной церковью и делает в него вклад в 200 000 рублей; другой в приятной беседе с ним заявляет: «Послушай, Иван Иванович, вот ты построил монастырь. Ведь девки-то у тебя там рожать станут, а детей будут убивать. Только я построю приют, твои девки будут рожать, а я буду их ребят воспитывать!» В результате — постройка прекрасных двух каменных домов под приют с церковью при нем и обеспечение этого приюта солидным вкладом в несколько сот тысяч рублей. Беру второй случай. Затеяли открывать в Елабуге реальное училище. Толстовское Министерство народного просвещения заявило, что если город желает иметь классическую гимназию, то правительство придет на помощь и примет на свой счет ее содержание — пусть город дает вполне оборудованное здание, но на реальное училище казна не даст ни копейки. Тогда было решено открыть реальное училище без пособия казны. По подписке было собрано на постройку дома 37 000 рублей, но это было менее половины потребной на то суммы. Немного думая, избрали четырех именитых купцов строителями, вручили им эти 37 000 и предложили, что пусть они выстроят по данному плану дом и отчета или контроля над ними никакого не будет. Дом вышел прелестный, солидно построенный, стоивший около 80 000—90 000. Но нужны были деньги на строжайшее ведение этого дела, и вот вся городская дума с городским головой во главе отправляется к дому известного богача в такое время дня, когда, как всему городу было известно, он обыкновенно сидит на скамейке у своих ворот. Тут же на улице вся эта толпа молча становится на колени, и купчина, немного поломавшись, заявил, что пусть завтра соберут экстренное заседание думы. Дума была собрана, и купчина, явившись туда, передал при всех городскому голове 400 000 рублей…..
[1] Источник: И. В. Мещанинов: воспоминания пережитого/ В.В. Астанин; Рук.авт.колл. М. М. Рассолов. – М.: РПА Минюста России, 2010 с. 50, 62, 76-91