Из книги:
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи.
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."
Бюлер Ф., барон. Записка А.С.Пушкина к кавалерист-девице Н.А.Дуровой. Русский Архив, 1872. М., 1872 ст.199-204
Записка А.С.Пушкина к кавалерист-девице Н.А.Дуровой
«Вот начало ваших записок. Все экземпляры уже напечатаны и теперь переплетаются[1]. Не знаю, возможно ли будет остановить издание. Мнение мое, искреннее и бескорыстное – оставить как есть. Записки Амазонки как-то слишком изыскано, манерно, напоминает Немецкие романы. Записки Н.А.Дуровой просто, искренне и благородно. Будьте смелы – вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое Вас прославило. полумеры никуда не годятся.
Весь Ваш А.П.
Дом мой к Вашим услугам. На Дворцовой набережной, дом Баташева у Прашечного мосту.»
Примечания. В 1838 г., находясь еще в Училище Правоведения, я начал собирать автографы, и это, писанное на двух страницах полулиста почтовой бумаги в 8-ку, было подарено мне моим школьным товарищем Леонидом Ивановичем Бутовским (ныне действительным тайным советником, секретарем совета воспитательного общества благородных девиц и пользующимся известностью в литературе своими стихотворениями). Письмо Пушкина относил он тогда, если не ошибаюсь к ё1836 году. Надежда Андреевна Дурова приходилась Л.И.Бутовскому троюродною теткою с материнской стороны и не раз навещала его в училище, по средам, т.е. в приемный, для родителей и родственников день. Мать Л.И.Бутовского (отец его, Иван Григорьевич, проживает теперь близ г. Кременчуга, в с. Пропозовке) и мать Дуровой были двоюродные сестры, обе рожденные Александровичь, дочери родных братьев, помещиков Полтавской губернии. В 1808 г. девица Дурова (уроженка Вятской губернии, но проведшая детство в Малороссии) поступила на службу гусарским юнкером. совершила все компании по й815 г. включительно, получила юнкерский знак Военного Ордена и обер-офицерский чин. Потом вышла в отставку, но продолжала носить мужское платье. т.е. синий чекмен на крючках, шаровары и фуражку на покрой военный; черные и довольно редкие волосы ее в 1836-1838 г. были обстрижены по мужскому, и пробор был сделан с левой стороны. Отсутствие усов (которые тогда носили все отставные военные) и множество мелких морщин на смуглом и весьма утомленном лице сильно поражали в ней с первого взгляда, так, что и тот, кто и не знал бы, что это не мужчина. мог заподозрить в этом существе что-то неестественное… Портрет Н.А.Дуровой. находящийся в изданной в 1839 г. Смирдиным книге: Сто русских литераторов (стр.553) при ее статье: Серный Ключ (Черемисская повесть) довольно похож. Еще с 1812 г. Надежда Андреевна начала называться в честь Императора Александра Павловича, разрешившего ей вступить в службу, Александром Андреевичем Александровым, а в последствии корнетом Александровым.
Надо полагать, что при личном свидании с Пушкиным, последовавшим за его письмом, окончательно решен был вопрос о заглавии книги, приготовленной Н.А.Дуровою к печати, так как наша Ioanna d, Арк вступила на поприще литературное, выпустив в 1836 г. свои воспоминания не под прежде-задуманным ею названием и не под тем, которое предлагал ей Пушкин, а под третьим, вероятно ими вместе придуманным и довольно заманчивым заглавием: Кавалерист-Девица. В дополнение к этому труду появились, но лишь в 1839 году (по кончине Пушкина), в Москве в одном томе Записки Н.А.Дуровой (ср. Каталоги Межова, №№ 10518 и 10896).
Письмо, написанное ей А.С.Пушкиным перед самым изданием первого произведения Н.А.Дуровой, есть трогательное свидетельство его живого сочувствия к литературным трудам. Из содержания этого письма можно заключить, что Н.А. Дурова хотела задержать издание своих записок единственно для того, чтобы переменить их заглавие.
Дом, о котором упоминает А.С. Пушкин (третий по Гагаринской набережной, идя от Прачешного моста) до сих пор принадлежит г.г. Баташевым (между домов княжны Гагариной и Ф.К.Опочинина). сколько нам известно, Пушкин жил там в нижнем этаже и чуть-ли не в 1836-м году переехал на Мойку, между Конюшенного и Певческого мостов, в дом кН. Волконских. Там жил он также в нижнем этаже и в этой квартире скончался 29 генваря 1837 года. Это было воскресенье и, возвращаясь в училище, я. под влиянием разнесшейся по городу горестной вести, зашел поклониться праху великого поэта. Народ туда валил толпами, и посторонних посетителей пускали через какой то подземный ход и черную лестницу. оттуда попал я прямо в небольшую и очень невысокую комнату, окрашенную желтою краскою и выходившую двумя окнами на двор. Совершенно посреди этой комнаты (а не в углу, как это водиться) где раздавались вздохи и разговаривали лишь шепотом, стоял гроб, обитый красным бархатом с золотым позументом и обращенный стороною головы к окнам, а ногами к двери, отпертой настежь в гостиную, выходившую окнами на Мойку. Все входившие благоговейно крестились и целовали руку покойного. На руках у него положен был простой образ, безо всякого оклада и до того стертый, что никакого изображения на нем нельзя было вскорости разглядеть; платье было на Пушкине из черного сукна, старого фасона и очень изношенное. В ногах дьячок читал псалтирь. Катафалк был низкий, и подсвечники весьма старые; вообще заметно было, что все устроено было как то на скоро и что домашние и семья растерялись вследствие ужасной, внезапной потери. Даже комната, где покоилось тело, скорее походила на прихожую или опорожненный от шкафов буфет, чем на сколько нибудь приличную столовую. Помню, что в дверях соседней гостиной я узнал в этот вечер В.А.Жуковского, князя П.А.Вяземского и графа Г.А.Строгонова.
Пушкина видел я перед тем один только раз, в 1831-м году, вместе с его красавицею-женою, в саду Александровского дворца, в Царском Селе. Он тогда провел там все лето по случаю свирепствовавшей в С.Петербурге холеры. Однажды он вез оттуда жене своей в подарок дорогую Турецкую шаль, ее в карантине окурили и всю искололи. Мне, после этой единственной встречи с Пушкиным, навсегда остались памятны: его проницательный взгляд, его кудрявые волосы и его необыкновенно длинные руки. Нелишнее будет сказать, что приглашения на отпевание тела Пушкина были разосланы в церковь Адмиралтейства (заменявшую тогда для его прихода недостроенный еще Исакиевский собор); но что во избежание демонстрации, которой будто бы ожидали со стороны студентов (?), тело перевезено было, чуть ли не в самый день, назначенный для отпевания (или накануне, поздно вечером), не в Адмиралтейство, а в соседнюю с домом кН. Волконских церковь придворного конюшенного ведомства, откуда оно тогда же отвезено в Псковскую губернию. До демонстрации едва ли бы дошло тогда дело, и ее могли опасаться только некоторые, довольно сильные враги Пушкина, бывшие главными виновниками дуэли его с д,Антезом Геккерном[2]. Огромное большинство Петербургского общества (и действительно, в особенности молодежь) было крайне возбуждено против них, и им оставалось только прикидываться разделяющими общее горе. Уверяли, будто один из них даже шел за гробом Пушкина. Но было незначительное меньшинство, которое держало сторону д,Антеза, именно: его полковые товарищи, навещавшие его на гауптвахте и некоторые члены дипломатического корпуса, друзья его секунданта виконта д,Артиака (секретаря Французского посольства) и его нареченного отца, Голландского посланника Геккерна[3].
в 1840-х годах, в одну из литературно-музыкальных суббот у князя В.Ф.Одоевского, мне случилось засидеться до того, что я остался в его кабинете сам четверт с графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским и Львом Сергеевичем Пушкиным, известным в свое время под названием Левушки. Он тогда только что прибыл с Кавказа, в обще-армейском кавалерийском мундире с майорскими эполетами. Чертами лица и кудрявыми (хотя русыми) волосами он несколько напоминал своего брата, но ростом был меньше его. Подали ужин, и тут-то Левушка первый раз узнал из подробного, в высшей степени занимательного рассказа графа Виелегорского все коварные подстрекания, которые довели брата его до дуэли. Передавать в печати слышанное тогда мною и теперь еще неудобно. Скажу только, что известный впоследствии писатель-генеалог князь П.В. Долгоруков был тут поименован в числе авторов возбудительных подметных писем.
Дом, где Пушкин окончил свою драгоценную и незабвенную для России жизнь, принадлежал тогда супруге фельдмаршала и министра Двора княгине С.Г.Волконской, а теперь принадлежит ее сыну гофмейстеру князю Г.П. Волконскому. Не пора ли эту часть набережной Мойки, между мостами Певческим и Конюшенным, назвать Пушкинскою, а ту часть набережной Фонтанки, где находиться Римско-Каталическая Духовная Коллегия (бывший дом Г.Р.Державина), Державинскою?
[1] Несомненное свидетельство того, что Пушкин принимал деятельное участие в издании довольно редкой ныне книги, появившейся в Спб. в 1836 году. в августе месяце, под заглавием: «Кавалерист-Девица. Происшествие в России. Издал Иван Бутовский». 8-о 2 части: I, 289, II, 292 стр. Но в чем именно состояло это участие мы не вполне знаем. На книге обозначено, что издал ее г.Бутовский; а между тем во втором, вышедшем в июле 1836 г., томе Пушкинского Современника помещен отрывок из второй части этой книги. озаглавленной «Записки Н.А.Дуровой, издаваемые А.Пушкиным» и в прекрасном предисловии своем к этим запискам (с эпиграфом: modo vir, modo foemina) Пушкин прямо говорит: «мы будем издателями ее любопытных записок». Из последних строк можно подумать, что Пушкин предлагал Н.А.Дуровой остановиться у него в квартире. Сам он жил тогда на даче на каменном острове. Личность удивительной женщины очевидно занимала его. Не познакомился ли он с нею в бытность своюв Казани в 1833 году? П.Б.
[2] Он поступил вольноопределяющимся иностранцем в кавалергардский полк под первою из этих фамилий, а вторую присоединил е ней, когда его усыновил бывший в то время в С.Петербурге голландский посланник барон Геккерн, вследствие чего солдаты того полка говаривали: «был сперва дантистом, а теперь сделался лекарем!». Приговоренный военным судом за дуэль к разжалованию в рядовые, Д, Антез Геккерн был отвезен за границу в солдатской шинели. При Наполеоне III он попал в сенаторы и даже был прислан в Берлин с каким-то дипломатическим поручением, к находившемуся там императору Николаю Павловичу. Б.Ф.Б.
[3] Барон Геккерн (Heeckeren) с 1842 года состоит голландским посланником в Вене. Б.Ф.б.