Могильники Волго-Камья раннеананьинского времени

Патрушев В.С. Могильники Волго-Камья раннеананьинского времени. //У истоков археологии Волго-Камья (к 150-летию открытия Ананьинского могиль­ника). Серия «Археология евразийских степей». Выпуск 8. Елабуга, 2008 с.64 — 75

Патрушев В.С.

Могильники Волго-Камья раннеананьинского времени

Результаты исследований могильников Вол­го-Камья имеют огромное значение в реконст­рукции картины развития древнего финно-угор­ского населения обширного региона. В настоя­щее время насчитывается 25 могильников ран­неананьинского времени с общим числом погре­бений более 2000. Ведущим по количеству по­гребений является Старший Ахмыловский мо­гильник, до конца раскопок располагавшийся на живописном берегу Ахмыловского озера на во­сточной окраине д. Ахмылово Горномарийско­го района Республики Марий Эл (рис. 1-3). Все­го на памятнике вскрыто 953 погребения (в их число включены также обозначенные как каме­ры погребения без номеров), 13 сложных погре­бальных сооружений — домов мертвых, 3 веще­вых комплекса (Патрушев, 1984. Табл. I), а так­же получен огромный материал (почти пять тысяч изделий), среди них оригинальные биме­таллические кинжалы (рис. 4). Характеристика погребального обряда и вещевых комплексов нашла отражение в монографических исследо­ваниях А.Х. Халикова (1977), B.C. Патрушева (1971; 1984а; 1986; 1989; 1992; 1994; Patrushev, 2000), в совместной работе указанных выше авторов (1982), С.В. Кузьминых (1983), а также в серии статей автора (Патрушев, 1975; 1977; 1982а; 1982в; 19846; 1985; 1987а; 1987б; 1996; Patrushev, 2004).

На Акозинском могильнике, расположенном на правом берегу Волги близ д. Акозино Горно­марийского района Республики Марий Эл, А. Х. Халиковым и B.C. Патрушевым вскрыто 110 погребений (Халиков, 1962. С. 65-91; Пат­рушев, 19826. Рис. 1, 3, с. 19-56). В последую­щие годы исследовались Убеевский (Каховский, 1982) и Козьмодемьянский (Большов, 1988) мо­гильники в Марийско-Чувашском Поволжье. По целому ряду черт погребального обряда и ве­щевым комплексам к указанным могильникам близок Младший Волосовский могильник на Нижней Оке близ Мурома, известный еще с до­революционных времен (Городцов, 1914).

Ниже, в казанском течении Волги, при впа­дении в нее небольшой речки Морквашки рас­полагался Пустоморквашинский могильник (рис. 5). Первые раскопки здесь проведены в 1927 г. В. Ф. Смолиным. В 1975,1976 и 1979 гг. они были возобновлены B.C. Патрушевым и А.Х. Хали­ковым. Всего на памятнике вскрыто 94 погре­бения (Збруева, 1952. С. 307-319; Халиков, 1977; Патрушев, 1990).

Другой могильник в Татарстане — Тетюшс­кий — исследовался в 1969-1970 гг. Е.П. Каза­ковым, А.Х. Халиковым, Е.А. Халиковой (Ха­ликов, 1977; Халикова, Казаков, 1970) и в 1980 г. Е.П. Казаковам и B.C. Патрушевым (1980). Всего выявлено 107 погребений раннеананьин­ского времени, но памятник включает в себя также захоронения азелинской и раннебулгарской культур и раннемусульманские (нумерация по­гребений общая).

Новые значительные материалы получены на Мурзихинских могильниках в устье Камы. Здесь располагается 8 почти полностью разру­шенных могильников (Новомордовские и др.) (Халиков, 1977. С. 75-84). Все они датируются рубежом VI11/VII—VI вв. до н.э. и объединяют­ся устойчивыми своеобразными чертами мате­риальной культуры.

Культура населения, представленного на вол­жских могильниках, оформилась в результате ассимиляции приказанско-ананьинских племен западными племенами с «текстильной» (ниточно-рябчатой) керамикой. Основные черты это­го населения особенно ярко проявились в соче­тании акозинско-меларских и ананьинских типов кельтов, в оформлении на последних своеобраз­ной орнаментации, а также в особом этногра­фическом облике этого населения — в наличии женских многосоставных налобных венчиков, височных колец, булавок, особых форм спираль­ных височных подвесок, гривен, блях, поясных наборов и т.д. Своеобразие черт погребального обряда и значительные особенности вещевых комплексов могильников и поселений позволили выделить ахмыловскую культуру (Патрушев, 1984а).

Целый ряд ананьинских могильников распо­лагается по нижнему течению Камы выше ус­тья Вятки. К VII-VI вв. до н.э. относятся 10 погребений Ананьинского могильника (Пономарев, 1892. С. 405-438). Значительно больше погребений вскрыто на Луговском мо­гильнике (Збруева, 1942; 1960. С. 72-87, табл. 8). Указанные памятники находились на правом берегу Камы близ Елабуги. Ниже по течению Камы, близ устья реки, расположены Гулькинский (5 погребений; Збруева, 1954), I Мурзихин­ский (Халиков, 1977. С. 84), Ташкермень, Подгорно-Байларский (3 погребения) могильники (Там же. С. 87). На Средней Каме, в Янаульском районе Республики Башкортостан, Н.А. Мажигов (1968) и А.Х. Пшеничнюк (1969; 1970) исследовали Таш-Елгинский могильник, давший 25 погребений. На правом притоке Камы — реке Полуденной — О.Н. Бадер вскрыл 4 погребения на Скородумском могильнике (1960).

В последние годы А.А. Чижевский исследо­вал II Мурзихинский могильник, давший 208 по­гребений (2008). Интерес представляют захо­ронения раннеананьинского времени, выявлен­ные С.Н. Коренюком в Верхнем Прикамье; в частности, им в 1983 и 1987 гг. на Оханском могильнике вскрыто 59 погребений, а в 1988 — 1990 гг. на Першинском могильнике — 176 по­гребений и 3 сооружения (цит. по: Чижевский, 2008. С. 124).

Камские могильники входят в выделенные А.Х. Халиковым (1977. Рис. 5) варианты анань­инской культуры. Основные признаки прикамских ананьинских памятников отмечены А.В. Збруевой (1952) и А.Х. Халиковым (1962. С. 114, 115): господство бронзовых наконечни­ков копий с прорезями на перьях, плоских втульчатых кельтов, дуговидных ножей, овальных в сечении пряслиц, одинарных налобных украше­ний, ожерелий из одинаковых элементов, неко­торых форм гривен и т.д. А.Х. Халиков (1962. С. 115,116) по материалам раскопок Акозинского могильника 1960-х гг. выделил основные осо­бенности волжских могильников.

Погребальный инвентарь захоронений конца VIII-VI вв. до н.э. из могильников Волго-Ка­мья довольно подробно охарактеризован в ра­ботах ряда исследователей. Классификацию кельтов и всех групп элементов костюма пред­ставил автор (Патрушев, 1975; 1977; 1984а). Наиболее полную классификацию орудий труда и оружия раннеананьинского времени из Волго-Камья дал А.Х. Халиков (1977). Классифика­ция орудий из цветного металла по принципу конечного типологического разряда, разработан­ного Е.Н. Черных (1970), опубликована С.В. Кузьминых (1983).

В ходе работы автором обобщены все кате­гории находок и классифицированы все доступ­ные материалы раннеананьинского времени. Автором использованы два принципа археоло­гической классификации: традиционный типоло­гический метод при выделении наиболее суще­ственных признаков и принцип конечного типо­логического разряда по Е.Н. Черных для выде­ления деталей.

По функциональному назначению вещей вы­делены следующие категории: орудия труда и оружие, конская сбруя, украшения, бытовые предметы. Автором проведена датировка ос­новных категорий вещевых комплексов. Наибо­лее массовый и в силу этого наиболее досто­верный материал для датировки погребальных комплексов дают комплексы Старшего Ахмы- ловского могильника. Значимые положительные связи, полученные по методу исследований взаимовстречаемости вещей разных категорий и типов в отдельных погребальных комплексах, позволили получить математически обоснован­ные даты для широкого круга вещей. Данный метод, разработанный Г.А. Федоровым-Давы­довым (1965), позволяет также выделить хро­нологически одновременные группы находок и последовательную смену таких групп за время функционирования могильника. Поскольку оди­наковые формы вещей встречены как на Стар­шем Ахмыловском, так и на других волжских и камских могильниках, обоснованные даты пред­метов могут стать эталонными для широкого круга памятников.

Наиболее многочисленными из числа брон­зовых предметов являются кельты двух типов, характеризующие две группы населения: фин­ноязычной общности на широкой территории от Скандинавии до устья Камы принадлежали акозинско-меларские кельты, предкам финно-пермских народов Прикамья — анананьинские кель­ты с линзовидной или шестигранной втулкой. Богато представлено и вооружение: кинжалы биметаллические и железные, боевые топоры, наконечники копий и стрел. Но наиболее много­численны украшения костюмов. Среди них много привозных предметов с зооморфными изобра­жениями, изделий с солярными знаками.

Совокупность признаков для носителей акозинско-меларских и ананьинских кельтов позво­ляет считать их лишь этнографическими разли­чиями отдельных родовых групп единого насе­ления. О единстве данного населения свидетель­ствует сопоставление акозинско-меларских и ананьинских кельтов со всеми другими группа­ми находок (последние в одинаковой мере встре­чены в могилах с обеими группами кельтов), а также факты совместного нахождения на посе­лениях и даже в одних жилищах Ардинского и Малахайского городищ ананьинской и «тек­стильной» (ниточно-рябчатой) керамики (Архи­пов, Патрушев, 1982-; Патрушев, 1983).

Датировка отдельных типов и разновиднос­тей предметов по датам стадий развития мо­гильника не противоречит относительной хро­нологии комплексов погребений (Патрушев, 1984а. Табл. XIII) и позволяют уточнить дати­ровку аналогичных находок на других террито­риях (Патрушев, 1984а. Рис. 53; Patrushev, 2004). Большие возможности для уточнения дат ком­плексов погребений кроются в тех случаях, ког­да они стратиграфически увязываются со слож­ными погребальными конструкциями в виде домов мертвых (Халиков, 1977. С. 91, 92). Ис­следователи могильника неоднократно указыуказы­вали на непосредственную связь таких соору­жений и расположенных внутри них погребений (Патрушев, Халиков, 1982. С. 46).

Итогом использования метода взаимовстречаемости, кроме выделения одновременных групп предметов по стадиям, стало установле­ние значимых положительных связей (или кри­терия сопряженности) между основными кате­гориями и типами находок волжских могильни­ков.

Сравнительные процентные показатели эле­ментов погребального обряда волжских и кам­ских могильников раннеананьинского времени, за небольшим колебанием, довольно близки (Патрушев, 1984а. Табл. XV).

Взаимовстречаемость элементов погребаль­ного обряда с основными группами находок дает представление о соотношении двух важнейших этнических показателей. Во всех типах обряда в одинаковой мере представлены как камские, так и волжские формы находок. Особенно по­казательно близкое соотношение кельтов акозинско-меларскго типа и ананьинского типа, височных спиралей и колец, представляющих отдельные группы волжского и камского насе­ления. Отметим только одну особенность: в кол­лективных захоронениях довольно много анань­инских кельтов (28) и незначительно число акозинско-меларских (8). Владельцы последних на Старшем Ахмыловском могильнике занимают особое положение: обычно сопровождаются набором оружия. А коллективные захоронения с такими изделиями во всех случаях парные, в то время как ананьинские кельты преимуще­ственно встречены в могилах с числом костя­ков до тринадцати. Таким образом, различное количество кельтов тех и других форм в кол­лективных погребениях, скорее всего, не этни­ческий признак, а социальный. В пользу этого говорит примерно равное нахождение с обеими группами кельтов височных спиралей и колец, представляющих этнографический облик пред­ставителей разных родов.

Особо отметим находки обеих групп кель­тов в частичных погребениях (60). Сами по себе частичные погребения составляют своеобразие волжских памятников, т.к. единичные такие по­гребения на камских могильниках представля­ли собой захоронения только голов особо выда­ющихся людей (мужчин). А на Волге обычны и женские частичные погребения. При этом в по­гребениях обнаружен только волжский тип ви­сочных украшений — кольца (4), налобные вен­чики (9). Однако в них встречены как акозинско-меларские (2), так и ананьинские (7) кельты. Последних значительно больше представлено в вещевых погребениях (32 случая), когда только набор вещей (а иногда только кельт) помещали в небольшую округлую яму. Парадоксально, что сами вещевые погребения, как и комплексы ве­щей отдельно от погребенного, характерны толь­ко для волжских памятников, но именно в них значительно больше камских форм кельтов. Получается, что волжские владельцы ананьин­ских кельтов не только восприняли новую идео­логию в виде жертвенных приношений вещей умершим (4), но и выполняли новый для них об­ряд с особым рвением. Однако в вещевых по­гребениях представлены и акозинско-меларские кельты (19), и височные кольца (9). Височных спиралей, наоборот, меньше (5). Значительно больше по сравнению с железными (5) бронзо­вых наконечников копий камских форм (12).

Как одна из своеобразных черт Старшего Ахмыловского могильника в археологической литературе отмечалась «не речная» ориентация значительного числа могил и костяков. Поэто­му сопоставление ориентации костяков и основ­ных групп находок имеет важное значение как показатель соотношения этнических черт. Пре­обладает ориентация костяков головой в запад­ном (3, ЗСЗ, ЗЮЗ) или восточном (В, ВСВ, ВЮВ) направлениях (Там же. Табл. XV). Та­ким образом, это волжская черта обряда. Вме­сте такие могилы составляют 42%. Мы вправе были бы ожидать в них такое же процентное соотношение находок волжских форм. Однако, наоборот, в них представлены 24 волжские (ако­зинско-меларские) формы кельтов и больше камских, ананьинских форм (33). Отметим, что в виду разного общего количества тех и других кельтов их процентное соотношение почти рав­ное (акозинско-меларских кельтов при костяках с широтной ориентацией 21,1%, ананьинских 20,5 %). Также в могилах с широтной ориента­цией меньше волжских форм височных украше­ний (колец — 16) и больше камских спиральных подвесок (23). Но если учесть, что 5 таких из­делий имеют характерные только для Повол­жья спиральные завершения концов, то их соче­тание также весьма близкое между собой.

Таким образом, с характерной волжской чер­той погребального обряда в одинаковой мере связаны как волжские, так и камские формы изделий. Напомним, что именно кельты и спе­цифические височные украшения являются важ­нейшим этническим признаком волжского и кам­ского населения.

Северную (С, ССЗ, ССВ) и южную (Ю, ЮЮЗ, ЮГОВ) ориентацию заметно предпочи­тали владельцы ананьинских кельтов. Если акозинско-меларских кельтов с такой ориентацией костяков встречено всего 13,6%, то ананьинс­ких кельтов обнаружено 66,4%. Получается любопытная картина: владельцы ананьинских кельтов легче и быстрее воспринимали первоперво­начально чуждую им не речную ориентацию, чем владельцы акозинско-меларскиих кельтов — про­тивоположные идеологические представления. Поскольку кельты в основном характеризуют мужские погребения, то воины в сопровожде­нии акозинско-меларских кельтов выглядят бо­лее консервативными во взглядах. Но интерес­но отметить, что волжских форм височных ко­лец (32) и камских спиральных подвесок (32) с меридиональной ориентацией равное количество. Довольно много в таких могилах характерных волжских форм женских украшений налобных венчиков (33), булавок, составных нагрудных украшений и т.д. Данный факт в какой-то мере можно объяснить характером брачных отноше­ний в первобытном обществе. При господстве эндогамно-экзогамных браков женщины из ро­дов, в которых изготавливали «текстильную» керамику, переходили в роды с ананьинской тра­дицией гончарства и легче воспринимали чуж­дые идеологические представления.

Интерес представляет ориентация черепов в частичных погребениях. Судя по находкам кельтов и бронзовых наконечников копий в муж­ских погребениях, этот обряд в большей мере использовался среди населения с камскими фор­мами изделий. Однако женские налобные вен­чики особых форм, отождествляемые с деви­чьими захоронениями, сопровождавшие их вол­жские формы височных колец, составные на­грудные украшения и др. (Там же. Табл. XV) могут говорить об интересном факте. Как уже тмечалось, частичные женские погребения характерны только для волжских памятников. А поскольку, судя по находкам, эти погребения з основном девичьи, то получается, что неза­мужние девушки сохранили все характерные волжские формы украшений и погребены также по волжскому обычаю.

Особый интерес представляют сложные дома мертвых, характерные для волжских могильников. Однако в могилах, как внутри самих таких конструкций, так и в  примыкающих к ним, представлены не только волжские, а в большей мере камские формы находок: 10 акозино-меларских и 21 ананьинский кельт, 7 железных и 21 бронзовый наконечник копья, 2 кольца и 12 спиральных височных украшений, а также почти все другие формы находок. Казалось бы, факт трудно объяснимый: по волжскому погре­бальному обычаю погребено больше людей с камскими формами изделий, нежели с волжс­кими. В какой-то мере, что касается женских погребений, это объясняется характером брач­ных отношений. С другой стороны, в домах мер­твых заключена идея коллективных захороне­ний, а именно такие погребения, как уже гово­рилось, наиболее часто содержали камские фор­мы находок. Таким образом, идея коллективных захоронений людей из рода с камскими форма­ми орудий нашла благодатную почву в идее со­оружения волжанами домов мертвых. При этом сами волжане чаще предпочитали сооружать камеры-склепы для одиночных или реже пар­ных захоронений. Так, акозинско-меларских кельтов в таких камерах-склепах 13, т.е. боль­ше, чем в могилах, связанных с домами мерт­вых. Ананьинских кельтов в индивидуальных склепах всего 7, т.е. значительно меньше, чем в домах мертвых. В камерах также найдено 5 железных наконечников копий (но нет ни одного бронзового), 3 височных кольца и 2 спирали. Однако в них нет чисто женских украшений — налобных венчиков, ожерелий, составных нагруд­ных украшений, браслетов, перстней, булавок. В то же время в них представлены все виды оружия. Таким образом, камеры-склепы выс­тупают как социальный признак в условиях гос­подства отношений военной демократии: погре­бения выдающихся воинов сопровождаются более пышным обрядом.

Другие погребальные конструкции также от­ражают какие-то особые идеологические пред­ставления. Так, столбики на дне могилы в од­них случаях предполагают наличие внутренних конструкций в могиле (когда их несколько), в других, возможно, шестов с изображением птиц (Там же. С. 148). Могилы с такими конструкци­ями в одинаковой мере содержат все основные группы находок, но в большей мере акозинско-меларские кельты (11, ананьинских — 2), налоб­ные венчики и др., т.е. волжские формы вещей.

В целом сопоставление элементов погре­бального обряда с основными группами нахо­док ярко показывает культурное равновесие кам­ских и волжских форм находок. Иными слова­ми, камские и волжские формы находок состав­ляют единый культурный комплекс населения ахмыловской культуры. Поэтому выделение камских и волжских форм весьма условно, и они отражают лишь составные компоненты восточ­ных и западных племен, на базе которых фор­мируется единый этнос волжских финнов на обширной территории Поволжья от устья Камы на юге до Приочья на севере (Патрушев, 1982а. Рис. 3). О единстве данного населения свиде­тельствует сопоставление акозинско-меларских и ананьинских кельтов со всеми другими груп­пами находок (последние в одинаковой мере встречены в могилах с обеими группами кель­тов). Акозинско-меларские и ананьинские кель­ты на всех волжских могильниках встречены с одними и теми же категориями изделий. Но в силу массовости в этом отношении наиболее показательна ситуация на материале Старшего Ахмыловского могильника (Патрушев, 1984а. Табл. XVII). Различия настолько незначитель­ны, что они ни в коем случае не могут нару­шить картину «культурного равновесия». С ана- ньинскими кельтами меньше встречено оружия (43,1% от общего числа погребений с кельта­ми), предметов конской узды (4,9%) и больше — орудий труда (82,5%), бытовых предметов (30,3%); акозинско-меларские кельты почти в два раза чаще, чем ананьинские, сопровождаются оружием (59,8%), предметами конской узды (14%) и реже орудиями труда (70,2%), бытовы­ми предметами (14,5%). Несколько больше раз­личий в их сочетаниях с группами украшений. Например, височные спирали с акозинско-меларскими кельтами найдены только в 8 случаях (6,7%), а с ананьинским — в 21 случае (13,4%), височные кольца, соответственно, в 3 (2,5%) и 12 случаях (7,5%), составные налобные венчи­ки — в 4 (3,3%) и 20 случаях (12,7%). Но приме­чателен сам факт их нахождения со всеми ка­тегориями украшений, так как украшения как элементы костюма характеризуют этнографи­ческий облик представленного на могильнике населения. Любопытно отметить, что 5 кель­тов акозинско-меларского типа найдены с ананьинскими кельтами в закрытых комплексах (п. 930 и дом мертвых № 10), или один из кельтов найден в засыпи погребения (п. 29, 130, 667). Кроме того, известны смешанные формы самих кельтов (Там же. Рис. 36, 11, 16, 39). Данные кельты сопровождались также бронзовыми на­конечниками копий (п. 29,408,421,450,816, «дом мертвых» № 10).

Отметим также факты совместного нахож­дения на поселениях и даже в одних жилищах Ардинского и Малахайского городищ ананьинс­кой и «текстильной» (ниточно-рябчатой) керамики (Архипов, Патрушев, 1982; Патрушев, 1983).

Сравнение количества находок по материа­лу с разными группами кельтов показывает не­которую архаичность черт материальной куль­туры тех групп населения, для которых харак­терны ананьинские кельты: у них меньше же­лезных предметов и больше костяных, камен­ных и глиняных изделий (Патрушев, 1984а. Табл. XVII). Например, в погребениях с ананьински- ми кельтами обнаружено 19 сосудов (12,1%), а с акозинско-меларскими — только 2 (1,6%). Од­нако при некотором изменении форм изделий во времени единообразные изменения наблюдают­ся в сопровождающих комплексах как акозинско-меларских, так и ананьинских кельтов. Это относится к замене бронзовых наконечников копий железными, распространению новых форм височных украшений и шейных гривен. Такое единообразное изменение вещевых комплексов могильника служит еще одним доказательством культурного единства памятников ахмыловско­го типа, что исключает характер эпизодическо­го поступления изделий со стороны.

Однако отметим явные различия в наборе погребального инвентаря камского и волжского населения. В частности, 37,8% предметов воо­ружения и орудий труда из погребений Старшего Ахмыловского могильника сходны с прикамскими, а 8,4% имеют волжско-камские формы. Ах- мыловские формы составляют 53,8%. Но необ­ходимо иметь в виду, что 93 ананьинских кельта имеют чисто волжские («ахмыловские») узоры. Вместе с ними ахмыловских форм вещей 69,5%. Но если учесть явно привозные формы стрел, кинжалов, тесел, железных топоров и кельтов (что составляет 8,1% ахмыловских форм вещей), то процент ахмыловских форм составит 45,7. Од­нако следует оговориться, что и в Прикамье сре­ди чисто камских форм есть привозные предме­ты. Направление культурных связей также явля­ется важным показателем особенностей населе­ния двух регионов (Там же. Рис. 53).

Интерес представляет сопоставление укра­шений, поскольку они характеризуют этногра­фический облик населения.

Из характерных для Старшего Ахмылова форм женских налобных венчиков в Прикамье встречены лишь единичные украшения первого типа с круглыми бляшками или не характерны­ми для ахмыловцев накладками с тройными выпуклинами (Збруева, 1952. С. 79, 80). В При­камье наиболее характерны одинарные налоб­ные украшения в виде полоски листовой брон­зы или круглой бляшки (Там же. С. 79, табл. II, 77, VI, 13, XV, 6). Близких им женских украше­ний в Ахмылове всего три (п. 384,558,884) (Пат­рушев, 1984а. Рис. 19, 12, 13, 18). Четыре ук­рашения по принципу ношения и аналогии с муж­скими ананьинскими накладками можно отнес­ти к числу волжско-камских (Патрушев, 1984а. Рис. 19, 14, 16, 17, 19; Збруева, 1952. С. 76, табл. II, 8, 75), а бусинку и навитую на кожу спираль (Патрушев, 1984а. Рис. 19, 77, 20) — к числу ахмыловских.

Височные украшения, как уже отмечалось, подразделяются на две большие группы — спи­рали и кольца. Последние характерны только для волжского населения. Два подобных изделия из Луговского и Ананьинского могильников опре­делены как накосники (Збруева, 1952. С. 84, табл. IV. 16). Данный факт весьма примечателен. Как и в случае использования частей кавказских поясов в качестве налобных украшений ахмыловцев, он свидетельствует об эпизодическом поступлении подобных изделий в Прикамье и о разном этнографическом облике населения. Иную картину можно видеть при ношении ви­сочных спиралей: изделия с простыми концами были популярны также в Прикамье (Там же. С. 76, табл. II, 10, V, 1). Однако украшения со спиральными завершениями концов (18) харак­терны только для волжских памятников. Сле­дует отметить также одну этнографическую особенность: в Прикамье височные спирали встречены лишь в мужских синхронных погре­бениях (Там же. С. 76), у ахмыловцев их носили как мужчины, так и женщины со времени появ­ления данного типа украшений.

Использование прикамских гривен, как и ви­сочных украшений, несколько отличается от использования ахмыловских. Во-первых, они в Прикамье появляются несколько позже (Там же. с. 76). Во-вторых, они там в ранний период встречены только в мужских погребениях (Там же. с.76, 77), где женщины, в отличие от волжанок, не носили гривен.

В целом сходные формы ахмыловских и камских украшений прослеживаются лишь у 15,6%  находок из погребений. Незначительное проявление сходства при преобладании ахмыловских элементов показывает 13,3% находок. Наибо­лее высокий процент (71,1) дают ахмыловские украшения, не встреченные в Прикамье. Особый этнографический облик населению Марий­ского края придают налобные венчики, височные кольца и особые формы спиралей, состав­ные нагрудные украшения, булавки, а также своеобразные элементы мужских поясов, ожерелий и отличные от прикамских формы большинства блях, браслетов, гривен.

Особого внимания требует сравнительная — характеристика форм сосудов Старшего Ахмыловского могильника и ананьинских памятников Прикамья (Патрушев, 1984а. Рис. 65,1, II). Только пятнадцать сосудов Старшего Ахмылова по форме и в определенной степени по орнамента­ции аналогичны прикамским. Остальные сосу­ды из погребений Старшего Ахмылова не имеют аналогий среди изделий ананьинского Прикамья. Это посуда баночной формы с уплощеным или слабоокруглым дном (Там же. Рис. 31, 4,5, 32. 7), плоскодонный горшковидный сосудик (Там же. рис. 33,7), очень широкая низкая чаша (Там же, рис. 31, 9) или чашевидные сосудики с уплощенным дном и открытым или закрытым горлом.

Таким образом, все группы находок из по­гребений Старшего Ахмылова имеют как чер­ты, характерные как для Прикамья, так и спе­цифические, волжские элементы. В целом 26,1% изделий аналогичны предметам из ананьинско­го Прикамья, однако при этом необходимо учи­тывать небольшое число прикамских погребе­ний. Частичное сходство или единичные парал­лели с прикамскими изделиями имеют 11% на­ходок. Наиболее многочисленны находки в зак­рытых комплексах предметов волжских форм (62,9%)). Все формы предметов одинаково рас­полагаются на всей площади могильника, в оди­наковой мере встречены со всеми элементами погребального обряда.

Выводы автора подтверждают результаты вычислений коэффициентов сходства и критерия Стьюдента для могильников Волго-Камья. Рас­четные значения критерия Стьюдента по сум­ме признаков (при табличном значении 2,09) по­казывают близость между собой волжских мо­гильников, их группировку на графе сходства. Наиболее сильные связи (расчетные значения от 0,12 до 0,94) прослеживаются между Стар­шим Ахмыловским, Акозинским, Пустоморква- шинским и Тетюшским могильниками, которые особо группируются на графе сходства. В осо­бую группу с сильными связями выделяются Пустоморквашинский, Тетюшский и Луговской могильники, хотя по расчетным значениям свя­зи первых двух с Луговским меньше, чем меж­ду волжскими могильниками. Менее сильными оказались связи между отдаленными террито­риально Младшим Волосовским и Ананьинским могильниками. Однако следует обратить вни­мание на отсутствие информации по многим признакам в материалах раскопок этих памят­ников из-за отсутствия полевых отчетов, а все показатели в группах «неопределенные» также входят в сумму признаков.

Результаты статистической обработки мате­риалов раскопок могильников Волго-Камья го­ворят о сохранении определенных традиционных связей волжского населения с отдельными груп­пами Прикамского населения. И это вполне за­кономерно, поскольку прикамское население составило один из ^компонентов ахмыловской культуры. Этому не противоречит и наличие на волжских поселениях VII-VI вв. до н. э. наряду с «текстильной» керамикой значительной груп­пы ананьинской посуды. Вместе с тем, судя по результатам выделения стадий развития Стар­шего Ахмыловского могильника, этнокультур­ные признаки камского населения на последней стадии значительно уменьшаются.

В последнее время повышается интерес к вопросу об этнической принадлежности той или иной группы населения, представленного на мо­гильниках Волго-Камья начала эпохи раннего железа. Однако нередки не подтвержденные исследованиями материалов суждения. В час­тности, С.В. Кузьминых в своих работах без привлечения материалов и каких-либо доказа­тельств утверждает о существовании в Марий­ском крае «акозинской культуры» эпохи раннего железа как особой группы населения с «тек­стильной» керамикой. Впервые эта точка зре­ния была высказана им в кандидатской диссер­тации (Кузьминых, 1977). Эту мысль, не прове­рив материалами, подхватывают другие иссле­дователи (Марков, 1985; 1994; 1997; Соловьев, 1995 и др.). Однако изучение автором такой ке­рамики из 240 памятников Европейской России с использованием широкого круга статистичес­ких методов (Патрушев, 1989; 1992а; 19926) явно доказывают, что никакой «акозинской куль­туры» «текстильной» керамики в Марийском Поволжье не существует. Результаты статис­тической обработки комплексов такой керами­ки из памятников от Татарстана и Республики Марий Эл, всего Поволжья, северных регионов вплоть до Вологодской области и Республики Карелия показывают, что все варианты ниточно-рябчатых отпечатков, как и узоры, формы сосудов, венчиков и т.д., распространены на всей указанной территории (Патрушев, 1989. Табл. 4, 5; Patrushev, 19926). К тому же такая керами­ка генетически тесно связана с комплексами «текстильной» керамики эпохи бронзы (Патру­шев, 1989. Табл. 1-3, 6, прилож. 1-3, рис. 23­26), и «акозинскую культуру» никак нельзя ото­рвать от предыдущей эпохи, расширив ее хро­нологические рамки до появления такой посуды (XVIII в. до н.э.). Соответственно, это только подмена новым термином уже известной куль­туры «текстильной» керамики. К тому же тер­мин «акозинская культура» для характеристики особой группы населения с «текстильной» ке­рамикой вряд ли применим, т.к. на Акозинском могильнике не обнаружено ни одного фрагмен­та такой керамики.

Весьма свободную трактовку находят в ра­ботах С.В. Кузьминых и материалы раскопок могильников. Со ссылкой только на результаты спектрального анализа двух групп кельтов, а также на их «картографию» на плане Старшего Ахмыловского могильника он делает вывод об использовании одного и того же могильника представителями двух разных археологических культур, т.е. в этническом отношении совершен­но разными группами населения (Кузьминых, 1977). В монографическом исследовании о ре­зультатах спектрального анализа цветного ме­талла из памятников Волго-Камья исследова­тель вновь в качестве доказательства о суще­ствовании двух культур ссылается на «картог­рафирование кельтов Старшего Ахмыловского могильника» на плане памятника (Кузьминых, 1983. Рис. 85). И это же доказательство исполь­зует для критики моих взглядов в рецензии на мою книгу «Финно-угры России» (Кузьминых, Напольских, 1994. С. 148, 149). Здесь же С.В. Кузьминых неоправданно отождествляет понятия «ахмыловская культура» и «культура текстильной керамики» и приписывает мне со­вершенно иную трактовку ахмыловской культу­ры («ахмыловский суперэтнос»).

Точка зрения автора об этнической принад­лежности волжского населения VII-VI вв. до н.э. наиболее подробно освещена в пяти моногра­фиях, ряде статей и кратко сводится к тому, что на основе населения с «текстильной» (ниточно-рябчатой, псевдосетчатой) керамикой при уча­стии племен приказанской и ананьинской куль­тур формируется новый этнос ахмыловского облика (Патрушев, 1984а; 1986; 1989; Patrushev, 19926; 2000).

Заслуживают внимания работы В.Н. Марко­ва, в которых он обосновывает мысль о разно­этническом составе населения ананьинской об­щности. Для нас особый интерес представляет его точка зрения о присутствии на волжских могильниках ряда компонентов: кельты анань­инского типа с линзовидной и овальной в сече­нии втулкой характеризуют племена постмак- лашеевского облика; ананьинские кельты с ше­стигранной втулкой являются своеобразным этническим показателем населения, изготавли­вавшего сложношнуровую «классическую ана­ньинскую» и гребенчато-шнуровую керамику (Марков, 1984. С. 10; 1985. С. 38-51; 199. С. 72­77; 1994. С. 69, 70; 1997; 2007). Но, к сожале­нию, в ряде его работ есть приписанная мне точка зрения о «чрезвычайно сложной картине культурогенетического процесса», т.е. об исто­ках ахмыловской культуры — носителях «волосовской, балановской, чирковско-сейминской, турбинской, абашевской, поздняковской, срубной, приказанской и, псевдосетчатой керамики» (Марков, 1997. С. 66; 2007. С. 13), хотя мною в монографии специально дана оговорка, что со­поставление их культурных признаков ни в коем случае не означает их равного участия в этно­генезе волжского населения и что автором от­мечены лишь все имеющиеся параллели с эле­ментами культур эпохи бронзы, что означает возможное их восприятие, в том числе опосредованно (Патрушев, 1984а. С. 202). В.Н. Мар­ков (2007. С. 13) приходит к неожиданному вы­воду: «Такая богатая родословная «ахмыловцев», по мнению Патрушева, обеспечила значи­тельное своеобразие их памятников». Все мои доказательства с использованием статистичес­ких методов о своеобразии материальной куль­туры волжского населения, а также об общих чертах волжского и Прикамского населения, ос­тались вне поля зрения Маркова. Мною, соглас­но инструментарию исследований для статис­тической обработки материалов Старшего Ах­мылова, проводилось только сопоставление при­знаков со всеми предыдущими культурами в связи с обширными задачами установления об­щей картины развития культур начала эпохи железа в Европейской России, а также сопос­тавление с синхронными и последующими куль­турами по всем признакам погребального обря­да, инвентаря погребений, в том числе и кера­мики (Патрушев, 1982а. С. 65-89; см. также в данной работе: «Приложение к Инструментарию исследований: сопоставление культурных при­знаков Старшего Ахмыловского могильника и могильников синхронных, предыдущих и после­дующих культур», 43 с.). Во всех моих работах признается только точка зрения о формирова­нии ахмыловской культуры на основе населения с «текстильной» (псевдосетчатой, ниточно-рябчатой) керамикой при участии приказанско-ананьинских племен.

Начало формирования населения ахмыловс­кого облика, согласно новым радиоуглеродным датам памятников Марийского края с «текстиль­ной» керамикой, относится к XIV-XII вв. до н.э., когда начинается смешение племен с ниточно-рябчатой керамикой с приказанцами в Татарско- Марийском Поволжье. Здесь возникают благо­приятные условия для сложения отношений на уровне начальных этапов ассимиляции — адапта­ции и аккумуляции; ранний этап — кокшайский — смешанным комплексам керамики 4 Кокшайского и Сосновогривских поселений по времени совпадает с атабаевским и маклашеевским эта­пами приказанской культуры, по А.Х. Халикову (1969). Особо отметим, что на этом этапе ахмыловская культура ограничивается памятниками «текстильной» керамики, где присутствуют приказанские элементы, т.е. в эпоху бронзы кокшайский этап культуры ограничивается терри­торией от устья Камы на юге до Марийско-Чувашского Поволжья.

В начале эпохи железа ареал подобных смешанных комплексов расширялся на северо-запад, включая бассейн Оки до города Мурома и севернее до Костромского Поволжья. На Минском городище в материалах раскопок автора и ряде других поселений здесь прослежены сме­шанные черты населения с «текстильной» ке­рамикой и прикамских племен. В этот период можно говорить об инфильтрации новых восточ­ных групп населения в Поволжье. В начале эпо­хи железа население с ниточно-рябчатой кера­микой становится господствующим, а к сере­дине I тыс. до н.э. оно ассимилировало, очевид­но, пришлые группы камского населения. В пе­риод опустения в середине I тыс. до н.э. Татар­ско-Марийского Поволжья ахмыловцы передви­гаются на север вплоть до Вологодской облас­ти, как показали материалы раскопок автора на поселении Вёкса 1 (Патрушев, 1991). Возмож­но, часть ахмыловцев вместе с основной мас­сой Прикамского населения продвинулась до Ка­релии и составила определенный компонент по- зднекаргопольской культуры.

С конца VI-V вв. до н. э. начинается третий этап развития ахмыловцев. Их следы через многие века проявляются в памятниках типа Чурачикского, затем Безводнинского (Краснов, 1980) могильников. На Младшем Ахмыловском могильнике V-VII вв. н. э. также можно видеть ахмыловские черты, претерпевшие значитель­ные изменения за тысячу с лишним лет.

 

Литература

• Архипов Г.А., Патрушев B.C. Ардинское городище // АЭМК. 1982. Вып. 6.
• Бадер О.Н. Могильник Скородум и ранний этап ананьинской культуры // УЗ ПГУ. 1960. Т.ХИ, вып. 1.
• Большов С.В. Могильник на острове Мольбищенский. Каталог археологической коллекции. Йошкар-Ола, 1988.
• Городцов В.А. Археологические исследова­ния в окрестностях г. Мурома в 1910 г. // Древ­ности. Т. XXIV. М., 1914.
• Збруева А.В. Луговской могильник // ТИЭ. Нов. серия. 1947. Т. II.
• Збруева А.В. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху // МИА. 1952. № 30.
• Збруева А.В. Гулькинский могильник // МИА. 1954. №42.
• Збруева А.В. Памятники эпохи поздней бронзы в Приказанском Поволжье и Нижнем Прикамье // МЦА. 1960. № 80.
• Казаков ЕЛ., Патрушев B.C. Отчет об ис­следованиях Тетюшского могильника // Отчет о полевых исследованиях археологической экс­педиции Марийского университета в 1980 г. Йошкар-Ола, 1980 // АИА. Р-1, № 8321.
• Каховский В.Ф. Убеевский могильник // ТЧувНИИ. 1982. Вып. 9.
• КрасновЮ.А. Безводнинский могильник. М., 1980.
• Кузьминых С.В. Бронзовые орудия и оружие в Среднем Поволжье и Приуралье (I тысячеле тысячеле­тие до н.э.): АКД. М., 1977.
• Кузьминых С.В. Металлургия Волго-Камья в раннем железном веке (медь и бронза). М., 1983.
• Кузьминых С., Напольских В. Рец.: Патру­шев B.C. Финно-угры России. Йошкар-Ола, 1992 //ФУ. 1994. № 1.
• Мажитов Н.А. Научный отчет о результатах археологической экспедиции 1967 г. Уфа, 1968 // АИА. Р-1, № 3496.
• Марков В.Н. Керамика городища Сорочьи горы // Археологические памятники Нижнего Прикамья. Казань, 1984.
• Марков В.Н. Об особенностях юго-западных памятников ананьинской общности // АЭМК. 1985. Вып. 9.
• Марков В.Н. Периодизация и хронология памятников ананьинского времени приустьевой части Камы // Археологические памятники зоны водохранилищ Волго-Камского каскада. Ка­зань, 1992.
• Марков В.Н. Ананьинская проблема (неко­торые итоги и задачи ее решения) // Памятники древней истории Волго-Камья. Казань, 1994.
• Марков В.Н. Волго-Камье и финский мир в начале эпохи раннего железа // FU. 1997. № 2.
• Марков В.Н. Нижнее Прикамье в ананьин­скую эпоху: (Об этнокультурных компонентах ананьинской общности). Казань, 2007 (Археоло­гия евразийских степей. Вып. 4).
• Патрушев B.C. Марийско-Чувашское Повол­жье в эпоху раннего железа (VHI-VI вв. до н.э.): дисс.  канд. ист. наук. Казань, 1971.
• Патрушев B.C. Акозинско-меларские кель­ты Марийского Поволжья // СА. 1975. № 3.
• Патрушев B.C. Ананьинские зооморфные изображения Марийского края // АЭМК. 1977. Вып. 2.
• Патрушев B.C. Исходные данные к статис­тической обработке материалов могильников конца VIII-VI вв. до н.э. в Волго-Камье // Вопросы этнической истории в первобытную эпоху. Йошкар-Ола, 1982а.
• Патрушев B.C. Исследования Акозинского могильника в 1971-1972 годах // Вопросы этни­ческой истории в первобытную эпоху. Йошкар- Ола, 19826.
• Патрушев В. С. Налобные венчики Старшего Ахмыловского могильника // СА. 1982в. № 2.
• Патрушев B.C. Отчет об исследованиях Малахайского городища в 1982 году. Йошкар- Ола, 1983 // АИА. P-L № 9424.
• Патрушев B.C. Марийский край в VI1-VI вв. до н.э.: (Старший Ахмыловский могильник). Йошкар-Ола, 1984а.
• Патрушев B.C. Булавки Старшего Ахмы­ловского и Акозинского могильников // КСИА. 19846. Вып. 178.
• Патрушев B.C. Шейные гривны из Волго- Камья // СА. 1985. № 2.
• Патрушев B.C. Начало эпохи раннего же­леза в Марийском крае. Учебное пособие. Йош­кар-Ола, 1986.
• Патрушев B.C. Из прошлого нашей столи­цы. Археологические очерки о Йошкар-Оле и Марийском крае. Йошкар-Ола, 1987а.
• Патрушев В. С. К вопросу о культурной при­надлежности Старшего Ахмыловского могиль­ника // Этнические и социальные процессы у финно-угров. Йошкар-Ола, 19876.
• Патрушев B.C. У истоков волжских финнов. Йошкар-Ола, 1989.
• Патрушев B.C. Новые исследования Пус- томорквашинского могильника // Новые иссле­дования по этнической и социальной истории финно-угров Поволжья. I тыс. до н.э. — I тыс. н.э. Йошкар-Ола, 1990.
• Патрушев B.C. Раскопки поселения Влкса 1 в Вологодской области // Археологические открытия Урала и Поволжья. Ижевск, 1991.
• Патрушев B.C. Финно-угры России (II тыс. до н.э. — начало II тыс. н.э.). Йошкар-Ола, 1992а.
• Патрушев B.C. Древнее искусство финно- угров Поволжья. I тысячелетие до н.э. Йошкар- Ола, 1994.
• Патрушев В. С. Древняя одежда финноязыч­ных народов России // Historia Fenno-Ugrica. Т. 1:2. Congressus primus historiae fenno-ugricae. Oulu, 1996.
• Патрушев B.C., Халиков А.Х. Волжские ананьинцы: (Старший Ахмыловский могильник). М., 1982.
• Пономарев П.А. Ананьинский могильник // ИОАИЭ. 1892. Т. X, вып. 4.
• Пшеничнюк А.Х. Отчет о полевых исследо­ваниях в 1968 г. Уфа, 1969 // АИА. Р-1, № 3749.
• Соловьев Б.С. О появлении «текстильной» керамики в Среднем Поволжье// АЭМК. 1995. Вып. 24.
• Федоров-Давыдов Г.А. О датировке типов вещей по погребальным комплексам // СА. 1965. №3.
• Халиков А.Х. Очерки истории населения Марийского края в эпоху железа // ТМАЭ. 1962. Т. II.         ,
• Халиков А.Х. Волго-Камье в начале эпохи раннего железа (VIII-VI вв. до н.э.). М., 1977.
• Халикова Е.А., Казаков ЕЛ. Тетюшский могильник // АО-1969. М., 1970.
• Черных ЕЛ. Древнейшая металлургия Ура­ла и Поволжья // МИА. 1970. № 172.
• Чижевский А.А. Погребальные памятники населения Волго-Камья в финале бронзового — раннем железном веках (предананьинская и ана- ньинская культурно-исторические области). Казань, 2008 (Археология евразийских степей. Вып. 5). Patrushev V Textile-impressed pottery in Russia //FA. Т. IX. Helsinki, 1992.
• Patrushev V The Early history of the Finno- Ugric Peoples of European Russia // Studia archaeologica Fenno-Ugrica. T. I. Oulu, 2000.
• Patrushev V The chronology of the Iron Age of the Middle Volga region // Dating and Chronology. The 12^th Finnish-Russian archaeological symposium. «Fenno-Ugri et slavi 2002» // Museoviraston Arkeologianosastonjulkaisuja, 10. Helsi

Читать в формате PDF