Год жизни в Петербурге. Соч. Александрова. СПб, в типографии А.Воейкова и Компании, 1838 — рецензия

Из книги: "Белов В.Н. «Кавалерист-девица» глазами современников. Библиографическое исследование печатных источников XIX – начала ХХ вв. о Надежде Андреевне Дуровой./ В.Н.Белов, Елабуга, Издание Елабужского Отделения Русского Географического Общества, 2014. – 311 с."

Северная пчела. Газета политическая и литературная, №  255, Четверток, 10-го Ноября 1838.

Русская литература.

  1. Год жизни в Петербурге. Соч. Александрова. СПб, в типографии А.Воейкова и Компании, 1838, в мал. 8, 202 стр.

Когда появилась в свет книга: Кавалерист-Девица – многие не поверили (а многие и ныне не верят) в истину события. Правда, были прежде, лет за 25, слухи о том, что девица служила в уланах и гусарах, но слухи эти затихли и были причислены к обыкновенным выдумкам праздных людей. Те, которые знали доподлинно (в том числе и пишущий эти строки), что сперва в Польском уланском, потом в гусарах и наконец в Литовском уланском полку, служила благородная девица, получила офицерский чин и георгиевский крест, не знали, что с нею сталось и почитали ее умершею. С удивлением узнали все, что эта девица, снискавшая уважение русских воинов, своею храбростью и благородством характера – жива, и издала свои Записки! Мы думали, что этих Записок разойдется, по крайней мере, 20 000 экземпляров, соразмеряя по числу грамотных людей в России – но вышло не так. С некоторого времени публика приметно охладевает к Русской Литературе, не слишком однако ж приклоняясь к иностранной. Ныне таков период. Подождем – пройдет! Первое издание, однако ж, разошлось, скоро и возбудило множество толков на счет автора, а еще более любопытства видеть девицу-кавалериста. В числе  различных толков было много нелепого и много даже злого, ибо зависть не могла оставить в покое человека, о котором все говорят и которого читают. Пишущий сии строки знал лично многих из непосредственных начальников автора книги: Кавалерист-девица, знал многих товарищей автора, и ни от кого ничего, кроме хорошего и похвального. Прошло около тридцати лет от вступления автора-девицы в военную службу, и около двадцати четырех лет от отставки, и об этой храброй и умной девице вовсе не знали в свете, пока она сама не явилась в  нем, с своею книгою. Это лучшее возражение противу всех выдумок злобы и зависти! Автор лихой кавалерист перед фрунтом, и скромная девица в частной жизни. Первый шаг ее в свете, т.е. вступление в службу, мы позволяем завистникам ее критиковать и называть необдуманным поступком, если они имеют столько духу, чтобы упрекать за этот поступок, искупленный отличною службою и долговременным честным и благородным поведением. если бы автор знал, что его можно уличить в чем нибудь, то верно не издал бы в свет своей книги! Но кавалерист- девица, в простоте души своей, с солдатской откровенностью рассказала свои необыкновенные приключения, не оправдывая себя, не возвышая, потому что чистая душа не может притворятся. Обстоятельства, делающие честь  чувствованиям автора, заставили его выступать, быть может противу воли, на литературное поприще. Добрые друзья посоветовали девице-кавалеристу издать свои Записки, и она сделала это, никак не полагая, что сказав правду, ни для кого не оскорбительную, можно возбудить в ком то зависть!

Зависть автору не страшна, потому что книга Девица-Кавалерист презанимательная, написана живо, ясно, наполнена любопытными приключениями и верными очерками военной жизни. Гораздо несноснее было для автора любопытство, которому он должен принести жертву. Множество лиц, различного звания, желали с ним познакомиться. Некоторое время он был тем, что в Англии называют львом (lion), т.е. диковинкою, которую все хотели видеть. Так точно в Англии рвались некогда, чтобы иметь у себя, на вечерах, Вальтер-Скотта, после первых его романов, и Россини, после первых его опер. Послушайте, что зять В.Скотта говорит об этом! Вальтер-Скотт очень хорошо знал, что общества, которые приглашали его, делали это из одного любопытства, и что они бросили бы его, и побежали смотреть жирафа или белого слона, если б они в это время привезены были в Лондон. Вальтер-Скотт по утрам хохотал, с приятелями, над этою смешной стороною городских обществ и был прав, а зять его собрал эти рассказы и поместил в своих Записках. Девица-кавалерист, которую мы с этих пор станем называть Г-ном Александровым, издала об этом предмете небольшую книжку, о которой мы поговорим теперь.

Не называя лиц и даже не описывая их так, чтобы их можно было узнать, Г-н Александров рассказывает, каким образом, в течение года, его приглашали в общества, как принимали, и наконец, как провожали. Из наблюдений своих, Г.Александров извлек нравственный результат, а именно, что светские связи, не основанные на интересе, так же непрочны, как паутина, и что человек, обративший на себя внимание, чем бы то ни было, не должен жертвовать собою, для удовлетворения пустого любопытства толпы, если не хочет испытать толчка своему самолюбию. Г.Александров, по неопытности своей в светской жизни, верил, что в нем принимают участие добрые люди, искавшие его знакомства и приглашавшие к себе в гости. В первое посещение его обременяли ласками и вниманием, во второе его угощали холодною вежливостью, а в третье посещение старались от него отделаться, как орт человека ненужного. На этом основании автор составил множество занимательных домашних сцен и начертал, живою кистью, много характеров. Он списывал с натуры, и потому главное достоинство картин его – верность. Рассказ приятный. Это очерки нравов современных, которые легко читаются и невольно заставляют усмехнуться.

Г-н Александров издает ныне уже третью часть своих Записок, или продолжение сочинения КавалеристДевица. Заглавие это, по правде сказать, несколько водевильное, придумали приятели Г.Александрова,  и этим даже повредили книге, прикрыв истину романтическим названием. Теперь Г.Александров печатает просто свои Записки, или мемуары. Мы слыхали, что они уже отпечатаны, в Москве и на днях будут в магазинах А.Ф. Смирдина. Тогда мы поговорим об них поподробнее. Сознаемся, что все, касающееся до этого автора, нас крайне занимает, во-первых, потому что Г-н Александров имеет дарование, во-вторых, что жизнь его исполнена необыкновенного и даже чудного; в-третьих, что этот автор пишет с благородною целью и для благородной цели. Его сочинения приятно читать и столь же приятно покупать, зная, что эти деньги пойдут на доброе дело. Дальнейших объяснений не нужно.

Ф.Б[1].

[1] Ф. Булгарин

 

Кавалерист-девица. Происшествие в России. Издал Иван Бутовский. Рецензия.

Из книги: "Белов В.Н. «Кавалерист-девица» глазами современников. Библиографическое исследование печатных источников XIX – начала ХХ вв. о Надежде Андреевне Дуровой./ В.Н.Белов, Елабуга, Издание Елабужского Отделения Русского Географического Общества, 2014. – 311 с."

Библиотека для чтения, журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод. Том двадцатый. Издание книгопродавца Александра Смирдина. Санктпетербург, в типографии Эдуарда Праца и Ко. Раздел VI. Литературная летопись. Стр.3-4

Кавалерист-девица. Происшествие в России. Издал Иван Бутовский. СП.-бурге, в тип. Военной, 1836, в-8. Две части, стр. 289-299.

Вы, верно, слыхали, — кто этого не слыхал? – что какая-то девушка – дворянка находилась в Русской военной службе, славно билась с врагами, отличилась на поле битв, получила царское позволение оставаться в мундире, которому она приносила честь, и была наконец украшена Георгиевским крестом. Вот это записки нашей Русской амазонки. прочитайте «Девицу-кавалериста», и увидите, что это правда. Сочинительница пересказывает свое горестное детство, свой побег из отцовского дома, свою кочевую, бивачную жизнь, ведет в сечу битв, — и каких еще битв! И вот мы с ней в кабинете Русского Царя, ангела-утешителя героини. Все это так необыкновенно, неожиданно, что можно почесть весь рассказ мистификацией.

Записки писаны, вероятно, самою героинею, и слог их – прелесть. Умно, живо, пламенно, и, что всего лучше, — под гусарским ментиком, под уланским мундиром, видна везде тонкая наблюдательность женщины. Мы уверены, что если бы г-жа Дурова стала описывать похождения других так, как она умеет пересказывать свои собственные, она была бы автором весьма примечательных романов.

 

ЗАПИСКИ Н.А.ДУРОВОЙ Издаваемые А. Пушкиным — предисловие А.С.Пушкина

Из книги: "Белов В.Н. «Кавалерист-девица» глазами современников. Библиографическое исследование печатных источников XIX – начала ХХ вв. о Надежде Андреевне Дуровой./ В.Н.Белов, Елабуга, Издание Елабужского Отделения Русского Географического Общества, 2014. – 311 с."

1836 Современник. Литературный журнал, издаваемый А. Пушкиным. Т.2. СПБ., в Гуттенберговой типографии, 1836 стр. 53-54

ЗАПИСКИ Н.А.ДУРОВОЙ Издаваемые А. Пушкиным

Modo vir, Modo foemina

В 1808 году молодой мальчик, по имени Александров, вступил рядовым в Конно-Польский Уланский полк, отличился, получил за храбрость солдатский Георгиевский крест, и в том же году произведен был в офицеры в мариупольский Гусарский полк. В последствии перешел он в Литовский уланский, и продолжал свою службу столь же ревностно, как и начал.

По-видимому все это в порядке вещей и довольно обыкновенно; однакож это самое наделало много шуму, породило много толков и произвело сильное впечатление от одного нечаянно открывшегося обстоятельства: корнет Александров был девица Надежда Дурова.

Какие причины заставили молодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мущин, и явиться на поле сражений – и каких еще? Наполеоновских! Что побудило ее? Тайные, семейные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная, неукротимая скромность? Любовь?… Вот вопросы, ныне забытые, но которые в то время сильно занимали общество.

Ныне Н.А. Дурова сама разрешает свою тайну. Удостоенные ее доверенности, мы будем издателями ее любопытных записок. С неизъяснимым участием прочли мы признания женщины, столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером быстрым, живописным и пламенным. Надежда Андреевна позволила нам украсить стр. Современника отрывками из журнала, ведённого ею в 1812-13 году. С глубочайшей благодарностью спешим воспользоваться ее позволением.

Изд.

 

Записки Александрова (Дуровой). Дополнение к «Девице-кавалеристу». Москва, 1839 (Отрывок).

Из книги: "Белов В.Н. «Кавалерист-девица» глазами современников. Библиографическое исследование печатных источников XIX – начала ХХ вв. о Надежде Андреевне Дуровой./ В.Н.Белов, Елабуга, Издание Елабужского Отделения Русского Географического Общества, 2014. – 311 с."

Белинский В.Г. Сочинения В.Г. Белинского в четырех томах.  Третье издание Ф.Павленкова. Том первый. 1834-1840. СПб., Типография Ю.Н. Эрлих, 1906 стр. 750-751, 806

Раздел II. Библиография, стр. 750 – 751

Записки Александрова (Дуровой). Дополнение к «Девице-кавалеристу». Москва, 1839[1] (Отрывок).

В 1839 (1836 – В.Б.) году появился в «Современнике» отрывок из записок Девицы-кавалериста. Не говоря уже о странности такого явления, литературное достоинство этих записок было так высоко, что некоторые приняли их за мистификацию со стороны Пушкина. С тех пор литературное имя Девицы-кавалериста было упрочено. Она издала «Девицу-кавалериста», потом «Год жизни в Петербурге», а теперь вновь является на литературную арену с дополнениями к «Девице-кавалеристу». Прежде нежели мы увидели эту книгу, мы прочли в одном из №№ «Литературных Прибавлений» прошлого года отрывок из нее, в котором Девица-кавалерист описывает свое детство: Боже мой, что за чудный, что за дивный феномен нравственного мира героиня этих записок, с ее юношеской проказливостью, рыцарским духом. отвращением к женскому платью и женским занятиям, с ее глубоким поэтическим чувством, с ее грустным, тоскливым порыванием на раздолье военной жизни из-под тяжелой опеки доброй, но не понимающей ее матери! И что за язык, что за слог у Девицы-кавалериста! Кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо, и ему-то она обязана этой мужественной твердостью и силой, этой яркой выразительностью своего слога, этой живописной увлекательностью своего рассказа, всегда полного, проникнутого какой-то скрытой мыслью. Глубоко поразил нас этот отрывок,  и по выходе книги мы вновь перечли красноречивые и живые страницы дико-странного и поэтического детства Девицы-Кавалериста. Мы приняли глубокое участие в ее потере Манильки и Тетери, равно как и всего, что любила она в детстве и что вырывала у ней злая судьба, как бы закаляя ее сердце для того поприща, на которое готовила ее; вместе с ней мы полюбовались ее Алкидом, гладили его по крутой шее, чувствовали у щеки своей горячее дыхание его пламенных ноздрей… Жизнь и странное поприще героини «Записок» поясняются несколько ее молодостью; но ее детство – это богатый предмет для поэзии и мудреная задача для психологии. Не все места в «Записках» так интересны, как «некоторые черты из детских лет», но нет ни одного незанимательного, неинтересного.

В средине «Записок» выпущен огромный рассказ, помещенный в «Отечественных Записках» под названием «Павильон». Для «Отечественных Записок» это очень выгодно, но для «Записок Александрова» это очень не выгодно. Поговорим об этой прекрасной повести. Прежде всего скажем, что она очень растянута, без чего ей не было бы цены, не как художественному произведению, но как в высшей степени мастерскому рассказу истинного события. Глубокое и резкое впечатление производит этот рассказ, за исключением излишнего обилия подробностей и некоторой растянутости, так энергически и с таким искусством изложенный!… Этот безрассудный отец, самовольно определивший своему сыну противное его духу поприще и зато проклинающий его труп за страшное злодейство; этот молодой ксендз, с его глубокой душой и вулканическими страстями, усиленными воспитанием и уединенной жизнью, — страстями, которые без этого может быть прониклись бы светом мысли и возгорелись бы кротким огнем чувства, а могучая воля устремилась бы на благое и в благой деятельности дала бы плод сторицей: какие два страшные урока!.. Не доказывает ли первый, что нравственная свобода человека священна: отец Валериан еще в детстве обрек его служению алтаря, но Бог не принял обетов, произвнесенных бессознательным и недоброжелательным повиновением чуждой воле, а не собственным стремлением выполнить потребность своего духа и в этом выполнении обрести свое блаженство. Не доказывает ли второй, что только чувство истинно и достойно человека; но что вская страсть есть лож, заблуждение, грех?.. Чувство не допускает убийства, крови, насилия, злодейства, но все это есть необходимый результат страсти. Что такое была любовь Валериана? – страсть могучей души и, как всякая страсть – ошибка, обман, заблуждение. Любовь есть гармония двух душ, и любящий, теряясь в любимом предмете, находит себя в нем, и если, обманутый внешностью, почитает себя не любимым, то отходит прочь с тихой грустью, с каким-то болезненным блаженством в душе, но не с отчаянием, не с мыслью о мщении и крови, обо всем этом, что унижает божественную природу человека. В страсти выражается воля человека, стремящаяся, вопреки определениям вечного разума и божественной необходимости, осуществить претензии своего самолюбия, мечты своей фантазии или порывы кипящей своей крови…

А эта милая, прекрасная Лютгарда! – Страшен конец ее, но мысль о нем не леденит души: не вотще жила Лютгарда – она могла бы дать о себе эту поэтическую весть с того света:

… Я все земное совершила,

Я на земле любила и жила.

Да, повторим еще раз: повесть «Павильон» представляет собой прекрасное содержание, увлекательно и сильно, хотя местами и растянуто изложенное, обличает руку твердую, мужскую.

Раздел: «Журнальная всячина» столб. 806

«… Теперь о прозе. Здесь замечательна статья «Записки Н.А.Дуровой, издаваемые А.Пушкиным». Если это мистификация, то, признаемся, очень мастерская; если подлинные записки, то занимательные и увлекательные до невероятности. Странно только, что в 1812 году могли писать таким хорошим языком, и кто же еще? женщина; впрочем может быть они поправлены автором в настоящее время. Как бы то ни было, мы очень желаем, чтобы эти интересные записки продолжались печататься…

[1] Вероятно опечатка и цитируемом источнике и речь идет об отрывке, напечатанном в Современнике в 1836 году, — В.Б.

Эрдман Ф.И. Замечания во время путешествия по берегам Камы и в Оренбургской губернии

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Эрдман Ф.И. Замечания во время путешествия по берегам Камы и в Оренбургской губернии. Заволжский муравей. Казань, в Университетской Типографии, 1834 № 2 стр. 76-78, 86-89; № 6 стр. 324-340   

ЗАМЕЧАНИЯ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЯ  ПО БЕРЕГАМ КАМЫ И В ОРЕНБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ

 

Ежели путешественник, возвратясь из своего странствования принимается за перо для того, чтоб или ознакомить любителей наук с собранными сведениями, или по край­ней мере удовлетворить любопытству праздных читателей, то прежде всего должен посоветоваться сам с собою, в каком порядке и виде надлежит представить ему опи­сание своих приключений. Занятый сею мыслию, которой часто предавался в уедине­нии, я решился не наводить скуки моим читателям одним сухим указанием дороги, или описанием виденных мною городов и селений, или рассказами о благосклонном и суровом приеме, сделанном мне во время пути и проч., а тем не менее теряешься в области Философских умствований или трогательных повестей, испещряя их блестящими цветами Иорика-Стерна; но сколь возможно более держаться Статистических, Исторических и Философских сведений, представленных в изящном целом, и тем оп­равдать древнюю золотую пословицу: miscuit utile dulci. В сем намерении решился я сделать описание поездки моей по берегам Камы и в Оренбургской Губернии, и озна­комить читателей с собранными во время оной замечаниями и наблюдениями.

Но не приступая к описанию путешествия, я почитаю нужным изъяснить при­чину моего странствования.

Президент Парижской Цельтической академии Граф Гранпре прислал к Г. По­печителю Казанского Университета рукописное сочинение о Цельтических древностях, найденных во Франции и состоящих в камнях и каменных обломках. Г. Попе­читель препроводил сие сочинение в Университет при вопросе: не находится ли и в России подобных древностей? Совет Университета потребовал от меня по сему случаю мнения и я донес оному, что хотя определительно и не могу сказать, нахо­дятся ли в России Цельтические древности такого рода, но по крайней мере можно по повествованию некоторых ученых-путешественников, бывших в южной России и Сибири, заключать, что должны быть подобные древности, кои при основатель­ном осмотре оных, могли бы доставить многие любопытные сведения. Чтобы в сем увериться, Университетское начальство отправило меня для осмотра и исследова­ния памятников, находящихся по берегам Камы и в Оренбургской Губернии.

Таким образом, 24 Апреля 1825 года, при довольно благоприятной погоде, я отправился в дорогу…

30-го числа по утру в 8-мь часов я отправился вперед моей повозки, которую везли Мамадышские лошади, и пришел чрез четверть часа к берегу Вятки, где уже ожидал меня перевозчик, уведомленный городским правительством о моем прибы­тии. На воде было довольно холодно, а мало помалу поднялся сильный ветер. Мы ехали вдоль правого крутого берега около четырех верст, чтоб легче можно было пе­реплыть реку, имеющую три версты в ширину и наконец счастливо пристали к по­логим берегам Вятской Губернии, которую, кажется, сама природа отделила от Ка­занской , положив между ними границею реку с одним столь крутым берегом, а дру­гим столь низким и пологим. Отсюда отправился я чрез Кистенево к Елабуге и весь­ма доволен был, нашед сверх ожидания широкую и прекрасную столбовую дорогу. С высоты, по которой мы ехали, представилась глазам нашим почти необозримая равнина, которая с Востока в большом отдалении оканчивалась сосновым лесом, со­ставляющим опять, как я узнал после, Восточную границу Елабужского уезда. Дос­тигнув самой высокой плоскости, на нашем холме увидели мы невдалеке лежащий в долине город Елабугу и вправе от него развалины так называемого Чертова Го­родища. Я нашел здесь самый благосклонный и дружеский прием у образованного, приветливого и почтенного Протоиерея Юрьева. С его-то помощью мне на другой же день можно было осмотреть вблизи живописное положение Чертова Городища. Признаюсь, я не без сожаления смотрел на бедные остатки сего древнего замка, ко­торый или всепожирающее время, или невежество черни обратили в жалкие раз­валины. Но прежде, нежели я приступлю к продолжению моего путешествия, нуж­ным почитаю несколько остановиться и изложить моим читателям все, что может им дать справедливое понятие о Чертовом Городище, и естьли кто-нибудь вздума­ет упрекнуть меня, что занимаюсь сказками, то пусть припомнит себе, что и самый благоразумнейший критик не пренебрегает ими, следуя всегда золотому изречению: non est de nihilo, quod publica fama susurrat, et partem veri fabula semper habet*.

На верху крутого утеса, перпендикулярно возвышающегося от подошвы на 24 сажени с аршином, находятся остатки древнего города. С южной стороны при скате сей горы протекает величественная Кама, а с восточной Пойма, впадающая в Каму, перебираясь подле самой Елабуги, омывает подошву горы с ее развалинами…

«Хотя не видно тут, как описывает Чертово Городище Г. Рынков, «никаких других зданий кроме стены, выстроенной из белого камня; но сие самое тем не менее заслу­живает внимания по своей правильности и столь редкой твердости, что удивитель­ное искусство прежних обитателей сего места до сих пор еще противится сокруши­тельной силе веков. Она построена по течению Тоймы вдоль крутой и неприступной горы. Длина, еще до сих пор довольно хорошо сохранившейся стены, простирается на 13 сажен, вышина ее более двух сажен, и в некотором расстоянии друг от друга стоят еще три крутые, довольно пространные башни, которые выдались из стен наподобие полукружия. Две из них вероятно пострадали от времени, ничем не покрыты и срав­нялись уже со стенами; а третья, лежащая к Югу, гораздо выше их и наподобие обык­новенной башни, покрыта досками. Вокруг нее видны 6-ть небольших окон, а внутри находится комната во все пространство башни. Из всего оного, кажется, можно за­ключить, что в сем месте были городские ворота, у которых доселе еще видно отвер­стие довольной величины, хотя оно и заложено уже внутри сей стены». Вот в каком состоянии Г. Рычков нашел сии развалины. Но теперь от двух Северо-Восточных ба­шен осталось только одно основание прочной каменной кладки, немного возвышаю­щееся над землею. — На Южной башни также нет уже крыши, однако ж с Северо-За­падной стороны видны ворота, которых верх поддерживается наподобие полкруга вы­сеченным камнем; а над оными окно, укрепленное вверху двумя дубовыми досками, сомкнутыми под тупым углом; прочие окна, особливо с Западной стороны, уже раз­рушились и потому более походят на ворота, нежели на окна. Следуя довольно веро­ятному предположению, башня сия заключала в себе два этажа, потому что и теперь еще во внутренности видно место, где из бревен сделан был накат. Она скреплена была вложенными внутри стен довольно толстыми дубовыми бревнами, которые и по сие время в некоторых местах еще приметны. Стены впрочем в толщину имеют немного более аршина, но весьма крепки. Они стояли бы еще долгое время, если бы не разби­вали их беспрестанно без нужды или из шалости; ибо известь, смешанная с алебаст­ром так затвердела, что превратилась в камень. Башня сия в поперечнике имеет 2 са­жени, в окружности 7 сажен и 2 аршина; а высота ее 3 сажени и 1 аршин, комната же и ворота, о коих упоминает Г. Рычков, не оставили уже по себе никаких следов.

По известиям, которые Г. Рычкову сообщил, в селе Сералях, в 7 верстах от Елабуги, живущий заводчик Красильников (коего завод, впрочем ныне уже при­шел в упадок), на сем месте был некогда храм древних язычников, обитавших в сей стране. Он славен был оракулом, который своими ответами приобрел такое уважение, что люди со всех сторон стекались для его вопрошения. Повествуют еще, что внутри сего капища обитал ужасной величины змей, которому бесче­ловечные жрецы для умилостивления приносили иноплеменных людей на съе­дение. Но незадолго до разрушения Царства Болгарского сей чудотворный змей неизвестно куда скрылся. Напрасно царь той страны умолял со слезами Бога сего храма спасти его отечество от нашествия Северного народа, который называл он Татарами и который, ворвавшись в пределы его опустошил уже некоторые земли: но не получил никакого ответа о судьбе своего народа, с горечью возвратился в свой город и со всеми подданными сделался жертвою неприятелей.

Все сие, еще и до сих пор повторяемое старожилами Елабуги, Красильников со­общил Г. Рычкову из преданий своих предков и из записок, собранных покойным его отцом, весьма любопытным человеком. Записки однакож или сгорели в пожаре, или утрачены по небрежению его домашних. Впрочем стены сии не только у здешних жи­телей, но и у всех отдаленных обитателей известны под именем Чертова Городища.

Можно, следовательно, положить, что прежде еще до сооружения сей стены, находился здесь храм и жил жрец, служивший своему идолу и прорекавший судь­бу, к нему приходивших; и что народ и владетель сей страны, водимые особенным почтением к идолу, или прельщенные различными его ответами, обнесли сие капи­ще высокими стенами. Камни же могли они получать в изобилии с верху и с низу Камы в недальнем расстоянии, и в полую воду весьма удобно на судах приставать к самой подошве горы. Возможно и то, что в сие самое время, когда народ занят был строением стен, Татары или другой народ принудили жителей оставить рабо­ту и искать спасения себе и имуществу от неприятелей. Наконец сии пришельцы, поселившись здесь и не находя никаких жителей около стен, вероятно и судя по пустоте страны приписали сооружение сих стен не людям, но водяным духам.

Престарелый крестьянин, живший в деревне Челнах в 15 верстах от Елабуги, рас­сказывал Г. Рычкову, по преданию народному, что Аксак-Темир, опустошив за Ка­мою многие города, нашел и на этот городок, и, полюбив его местоположение, про­вел здесь некоторое время среди веселия и покоя. Он прибавил еще, будто бы сам Темир воздвиг стены сии, но что он, по некоторым обстоятельствам, должен был ос­тавить их недоконченными и двинуться далее к победам. Однако ж такое предание, почерпнутое из пустого только мечтания и из слов черни, почитавшей Темир-Ак-сака более чудовищем, нежели человеком, не заслуживает никакого вероятия. Если бы он и действительно был на сем месте, чему молчание Истории не позволяет нам верить; то трудно было бы понять, зачем воздвиг он стены сии, и зачем вздумалось ему вдруг остановиться на пути своих побед. Он даже чрезвычайно, как явствует из Истории, ненавидел обитателей сей страны и без пощады разорял великолепные города их. Если бы он где-нибудь захотел остановиться и основать новую столицу своих владений; то бы конечно предпочел Болгары, которые положением при устье Камы во многом превосходят Чертово Городище. Укрепление сего города и пышные здания сберегли бы ему труды, употребленные на строение нового жилища.

В позднейшие времена внутри стен Городища сооружен был деревянный му­жеский монастырь, который однакож после известного узаконения о монастырских обителях со многими другими был упразднен. В сем монастыре были две деревянные церкви, одна во имя Живоначальные Троицы, а другая Успения Богоматери; по унич­тожении монастыря в 1764 году первая была перенесена на Елабужское кладбище, и в 1824 году по ветхости сломана. О монастыре рассказывают, что он был основан Ио­анном Васильевичем, по взятии Татарского города Казани. Намереваясь по Каме доп­лыть до гор. Соликамска, он сделался дорогою болен на том месте, где ныне Елабуга, и был принужден остановить свое путешествие. Так, по крайней мере, повествуют о сем здешние жители и к тому же времени относят начало пригородка (называвшего­ся прежде Тресвятским селом), где, во время пребывания Царя, заложена и освяще­на церковь во имя Покрова Божией Матери. Нет сомнения, что столь красивое положение городка должно было ему понравиться, и что он, находя начатки укрепления, видя изобилие в лесе, воде и рыбе, решился избрать оное обителью для монахов, и тем воздвигнуть первый (как говорят) памятник благодарности своей к Богу за столь­ко одержанных им в сей стране побед. Вероятно поселившиеся тут монахи, которые не могли без отвращения взирать на остатки идолопоклоннического капища, начали мало помалу разрушать оные. Впрочем, кроме каменной стены с Юго-Восточной сто­роны, Городище было обведено еще довольно глубоким рвом и укреплено значитель­ными валами, которые, обгибаясь вокруг монастыря, оканчивались у весьма крутой горы, из коей выходили прежде два источника чистой и свежей воды, разливавшие­ся по мелкому песку. Здесь не нужно было делать укреплений руками человеческими: сама природа, оградив место сие, сберегла тем труды жителей. Немалую красоту на­конец придавала сему Городищу приятная березовая роща, которая прежде с Южной стороны до самой ограды обведена была валом. Может быть язычники, следуя древ­нему обыкновению, сохранившемуся еще доселе между Черемисами, Чувашами и дру­гими народами, закоснелыми в невежестве и неверии, покланялись в сей роще некое­му божеству, избравшему когда-нибудь сие место по его красоте и приятности.

Но прежде, нежели кончу повествование о Чертовом Городище, почитаю нуж­ным привести здесь место из Казанской Истории (гл. 34), где говорится почти сле­дующими словами. «В некотором Улусе на высоком берегу Камы стоял небольшой каменный городок, остаток древних Болгаров. В нем обитал некогда бес, который, творя разные чудеса, привлекал со всех сторон Черемис и Татар, принимал жертвы, и наподобие оракулов древних язычников прорекал судьбу их. Сей прорицатель ис­целял также многих от тяжких болезней; но как скоро плывущие по реке, не исклю­чая и самых Христиан, ничего не хотели принести ему в дар; то он тотчас умерщвлял их, топил суда, наносил различный вред и до того простирал свое мщение, что уже никто не смел приблизиться к городку, не заплатив надлежащей дани. Вопрошаю­щим он отвечал невидимо чрез жрецов своих: одним предсказывал долгую жизнь и здравие, другим болезни, бедствия, погибель и покорение их земель. Готовившиеся на войну вопрошали его, возвратятся ли они с добычею или нет, и не будут ли раз­биты? Бес всегда открывал им судьбу их. Пока, наконец, Казанская Царица, по име­ни Сумбека или Сюхнибека таким же образом послала к нему своего знаменитей­шего вождя, спросить, победит ли он Московского Князя. Вождь, прибывши сюда, пал на землю и молился с бесовскими служителями в продолжение девяти дней, но все было напрасно; в десятый день услышали они голос Сатаны в капище, который возвещал им, что они тщетно тревожат его, и что им нет надежды, что он сам уда­ляется, изгоняем будучи силою Христовою, и что вскоре воцарится тут вера Хри­стианская. Голос умолк, и огненный змий в черном густом дыме поднялся из внут­ренности капища и, в виду всех присутствующих, устремив полет свой на Запад, скрылся. Вот почему и названо было после место сие Чертовым Городищем. Очевид­но, что разбитие судов должно приписать не волшебству прорицателя, но вероятно подводному камню, который находился недалеко от городка, и теперь еще известен под именем Быка. Вода стремится к нему с противоположного берега с ужасною си­лою, и суда даже ныне со всевозможным старанием должны издали держаться дру­гого берега, дабы по неосторожности своей не сделаться жертвою волн. Из сего догадываться можно, что жрецы, получив подарки от плывущих по реке Каме, отво­дили суда их и избавляли от погибели. По сим обстоятельствам Чертово Городище и до сих пор остается весьма замечательным местом для бурлаков.

Если я собранием всех столь несообразных известий о примечательном Черто­вом Городище извлек, может быть, ироническую улыбку или насмешку от читате­лей; то, несмотря однакож на чрезвычайную темноту и неизвестность происшест­вий, не дозволяющую сделать решительного заключения, не могу не объявить мое­го мнения, что Чертово Городище действительно было в древности капищем какого-нибудь языческого божества; ибо, сравнив различные о сем предания, мы находим, что большая часть оных согласны с сим заключением. Сие, кажется, доказывается еще и тем, что в то время, когда Божественная истина благотворного учения Хри­стова водворилась в сих странах, сооружен был среди сих стен монастырь Христиан­ский для скорейшего истребления всех следов ненавистного язычества. Далее место сие, где стоит Чертово Городище, слишком мало, чтоб вместить город; принимая же оное за крепостцу какого-нибудь независимого маленького владения, или за оборо­ну, основанную на границах земли каким-либо сильным Ханом, которого столица далеко находилась, опять непонятно нам будет, как первый в состоянии был ограни­чить себя в столь малом пространстве, или каким образом последний мог удоволь­ствоваться одною только крепостцою, столь слабою для защиты всех его границ, и не основал еще многих других в недальнем от сей расстоянии? Если же мы допус­тим первое мнение; то все полученные о сем сведения будут находиться в гармони­ческой связи с тем правдоподобным следствием, которое, несмотря на то, что иска­жено различными мечтами юного воображения обитателей сих стран, всегда оче­видно мелькает в преданиях народных… Впрочем для исследователей исторических происшествий всегда обширное открыто поле, всегда богатая пища останется для стихотворца, любящего чудесное и необыкновенное.

Воспоминая о Елабуге, я должен, как очевидец, отдать совершенную справедли­вость ревности и заслугам Господина Шляпникова, бывшего Штатного Смотрителя тамошнего Уездного Училища. Внутреннее и наружное устройство сего, почти им основанного заведения, могут показать, сколь много в короткое время готовность и усердие ко благу и просвещению своих сограждан могут произвести из ничего. Признаюсь, редко удавалось мне видеть Училище в таком хорошем состоянии.

Читать в формате doc/

Стахеев, Дмитрий Иванович по Энциклопедическому словарю Т-ва Бр. А. и И. Гранат и К.

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Энциклопедический словарь Т-ва Бр. А. и И. Гранат и К. Изд. 7-е. т.11. СПб., 1911 ст.707

Стахеев, Дмитрий Иванович, род. в 1840, сын купца Вятск. губ., получил домашн. образ. 14 лет С. был отправлен по торговым делам в Сибирь, но, разойдясь с отцом, уехал в 63 на Амур, где занимался некот. время хлебопашеством. Затем переехал в СПб., где служил по государств. контролю. В печати нач. выступать с полов. 60-х гг. Состоял ред. «Нивы» (75-77), «»Рус.Листка» (76-7) и «Рус. Вестн» (96). Собр. соч. в 12 т., изд.Вольфа, Спб. 904. Многие произведения выходили отдельно и сборниками: «На память многим». Рассказы. Спб. 67. «Глухие места». Рассказы. Спб. 68. «Наследники». Пов. Спб. 75. «Встревоженный город». Спб. 77. Сочинения. Спб.81. Сюда вошли: «Домашний очаг». Ром. («В.Е.» 79), «Законный брак». Ром. («Сл.» 80) и «Походы на доходы». Пов. («Сл.» 80). «На закате». Ром. Спб. 82. «Избранник сердца». Ром. Спб. 84. «Студенты». Спб.88. Повести и рассказы («Обновленный храм», «Неделя страсти», «Пустынножитель», «Нищета»). Спб.91. «Неугасающий свет». Спб.93. «Горы золота». Спб. 94. «Духа не угашайте». Спб.96. «Замоскворецкие тузы». Достовер. записки современника. Спб.903 и др. драм. соч. Спб. 69 (Луч света в темном царстве», «Знакомые все лица»).

 

 

Экономическое состояние городских поселений Европейской России в 1861-1862 г.

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Экономическое состояние городских поселений Европейской России в 1861-1862 г. материалы для составления предположений об улучшении общественного управления в городах. Часть I. Выпуск X. Вятская губерния. СПб., в типографии К.Вульфа, 1863  стр. 9-12

Издание представляет собой систематическое собрание сведений экономического и статистического характера обо всех городских поселениях по губерниям. Сведения по каждой из губернии были сгруппированы в отдельные выпуски, имеющие собственную нумерацию страниц. В частности по Елабуге сведения изложены на стр-х 9-12 выпуска «Х. Вятская губерния». Изложенная информация позволяет узнать довольно подробные  сведения об общем количестве населения и его числе по сословиям, о числе обывателей приписанной к городу слободе Трехсвятской, данные о состоянии торговли в городе, о количестве купеческих капиталов по гильдиям, о елабужских ремеслах и количестве ремесленников, о числе фабрик и заводов, о сельских занятиях и общественном хозяйстве жителей, о существующих в городе общественных заведениях.

В целом, довольно ценный и информативный библиографический источник. Например, содержит сведения о количестве елабужских ремесленников по ремеслам:

«По сведениям губернского статистического комитета за 1861 год, считалось в городе ремесленников: калачников 30, кузнецов 14, портных 12, сапожников 11, башмачников 9, шорников 9, печников 8, красильщиков 8, булочников 7, шапошников 6, пряничников 5, стекольщиков 5, столяров 5, лудильщиков 4, маляров 4, штукатуров 4, белильщиков 4, живописцев 4, каретников 3, позолотчиков 3, золотых и серебряных дел мастеров 3, кондитеров 2, хлебников 2, пирожников 2, медников 2, трубочистов 2, коновалов 2, переплетчиков 2, цирюльников 2, модистка 1, шубник 1, бочкарь 1, обойщик 1, резчик 1, слесарь 1, часовых дел мастер 1».

Штукенберг А.А. Материалы для изучения медного (бронзового) века восточной полосы Европейской России

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Штукенберг А.А. Материалы для изучения медного (бронзового) века восточной полосы Европейской России. Известия Археологии, Истории и Этнографии при Императорском Казанском Университете. Том XVII, вып.4. Казань, 1901 стр.165-213

Статья действительного члена Казанского Общества Археологии, Истории и Этнографии А.А. Штукенберга. В статье содержаться описание медных предметов, находящихся в музее Общества. В числе прочего описываются два серпа (стр.170-171), боевой топор (стр.177), кайло (стр.194), долото (стр.195) и наконечники стрел (стр.201), найденные непосредственно около Елабуги. Так же к статье прилагаются четыре таблицы с изображениями описанных предметов.

стр.167. В восточной полосе Европейской России известно сравнительно очень мало могильников и отдельных могил этого времени. Между ними наиболее выделяется известный Ананьинский могильник в Вятской губернии, около деревни Ананьиной. недалеко от города Елабуги на правом берегу реки Камы.

 

Стр.170-171

Медные серпы, найденные в Вятской губернии.

В музее Общества Археологии, Истории и Этнографии сохраняются два серпа, купленные у медника в Елабуге. как говорили, эти серпы были найдены в окрестностях этого города. один из серпов, прекрасно сохранившийся, представлен на таб. 1 рис. 26; он нарисован уменьшенным в 5 раз. Серп этот довольно сильно изогнут; длина его по прямой линии от довольно тупого переднего конца до заднего конца, оттянутого в проволоку и загнутого, 35 см., а наибольшая ширина 5 см. Тупой внешний, довольно выпуклый, край этого серпа имеет толщину в 5 мм, а внутренний, вогнутый, край более или менее заострен. Заострение этого края было достигнуто частью уже во время отливки серпа, причем он вышел из формы уже скошенным.

Другой серп представляется менее изогнутым и этим только отличается от первого, причем длина и ширина его одинаковы. Конец его, обращенный к рукоятке, немного обломан. Режущий, внутренний край этого серпа сточен только с одной стороны.

 

стр.177.

Топор, нарисованный на табл.III, фиг. 4 и 6, в ¼ натуральной величины, имеет ¼ арш. длины и представляет вообще массивное оружие для боя. Единственный экземпляр топора этого типа был найден в Вятской губернии, в окрестностях города Елабуги, и был куплен у тамошнего медника.(Далее следует описание этого топора. —  В.Б.)

 

Стр.194. Кайла, найденная в Вятской губернии, около г.Елабуги, имеет в длину около ¼ аршина (20 см.). Эта кайла в конце заострена.

Стр.195. Длина долота с боковыми выступами, найденного около Елабуги, достигает 15, 5 см. при ширине лезвия в 3,5 см.

Стр. 201. Весьма любопытны наконечники стрел, находимые в окрестностях деревни Ананьиной, около г. Елабуги, в Вятской губернии; они очень разнообразны. Некоторые из этих наконечников изображены на таб. IV, фиг. 23, 24, 25, 26, 27 и 28 в 1/3 натуральной величины.

Шпилевский С.М. Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губернии

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Шпилевский С.М. Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губернии. Казань, в Университетской типографии, 1877 стр.32, 38, 120-122

стр.32.

  1. Елабужская рукопись. Невоструев приводит отрывок из татарской летописи, составленной в 992 г. (1584) и найденной у Татар Елабужского уезда; перевод этого отрывка сделан Невоструеву одним из елабужских мулл. Этот отрывок особенно замечателен тем, что указывает, как в разных списках и переделах татары переиначивали и перепутывали исторические факты и показания своих предшественников. Елабужская рукопись рассказанное Шериф-эддином и Ферхег Наме о Булгаре относит к Елабуге: Айдар, при котором принят ислам, называется ханом в Елабуге, при чем поясняется, что Айдар был из Черемис; 520 домов приписаны Елабуге. трое проповедников ислама называются посланными не от пророка Мухаммеда, а от завоевателя Константинополя, султана Мухаммеда II.

стр.38.

  1. Мамадышская рукопись. Невоструев передает о сообщении ему из г. Мамадыш Д.В. Хлебниковым, хорошо знающим татарский язык, что у одного тамошнего знакомого ему муллы есть какая-то дорогая летопись «Эль-борак тауйарих» (История об ослице Бораке). Здесь повествуется о начале Иерусалима, о происхождении ослицы Борак, на которой Мухаммед возносился в одну ночь из Иерусалима на седьмое небо, об Александре Македонском и построении им разных городов, о взятии Тамерланом Юнан Адрионовых городов – Сюдумма и Буляра (.т.е. Булгара) (Под Сюддумом, как видно из Шериф-эддина, разумели г.Елабугу, а относительно Буляра должно заметить, что в других источниках, при описании похода Тимура, упоминаются отдельно Буляр и Булгар), и об этом Адрионе, побросавшем несметные богатства в озеро, находящееся недалеко от означенного Булгара в Спасском у. Казанск. губ. и т.п.

 

стр.120-122

Рассуждая о местоположении летописного города Бряхимова, автор пишет:

…Также невозможно указывать этот город так далеко на восток, как указывает его г.Невоструев, который принимает Бряхимов за так называемое Чортово городище, находящееся близ Елабуги[1].

Основанием этому представляется упоминание в «Казан. истории неизвестного сочинителя» малого городка на Каме, бывшего жертвенным мольбищем старых Булгар и называемого русскими «Бесовским городищем». Это последнее городище г.Невоструев отождествляет с находящимся возле Елабуги, возможность такого отождествления подтверждается преданиями окрестных жителей. которые еще в прошлом столетии сообщили Рычкову об этом городище подобное тому, что в Казанской Истории говорится о Бесовском городище, именно: бес-прорицатель, живший в этом городище, оставляет его, по Рычкову, перед завоеванием Булгар Татарами, а, по Казанской истории, перед завоеванием Казани Русскими. Но считать Чертово городище за г.Бряхимов нет никаких оснований, кроме только того, что г. Бряхимов, городок, упоминаемый в Казанской истории, и ныне существующее Чортово городище полагаются на Каме. Казанская история, как выше указано, упоминает в другом месте о г.Бряхимове на Каме; но, упоминая о малом городище, она не отождествляет его с г.Бряховым. Сам г.невоструев видит, на основании Казанской истории, несообразность для отождествления этих двух местностей, поэтому считает необходимым представить следующее объяснение: «Хотя же повествователь (Казанск. истории) это Чортово городище и во времена старых Болгар называет только жертвенным мольбищем, но слова его, относясь к более или менее близкому для него времени, не исключают того, что в отдаленной древности был здесь знатный и большой город, от которого превратностями судьбы остался теперь только «градец малый и пустый» с знаменитым капищем».

Но отчего же, спрашивается, именно от этого города не осталось никаких признаком его прежнего величия, когда от других городов сохранились, по крайней мере, валы и рвы, указывающие на обширность этих городов. Эрдман в «Замечаниях во время путешествия по берегу камы и Оренб. губ» заметил, что «место сие, где стоит Чертово городище, слишком мало, чтобы вместить город». Впрочем Невоструев доказательством бывшего здесь большого города считает  и то, что говорится о г.Елабуге в некоторых татарских рукописях; но эти известия, как выше объяснено, смешивают г.Елабугу с г.Булгаром и относят к первому то, что собственно относиться к последнему.

Наконец опровержением предположения Невоструева и других о возможности предполагать Бряхимов около Елабуги представляется самое положение последней местности на крайнем восточном пределе булгарских владений, как видно из расположения доныне сохранившихся булгарских укреплений; трудно предположить столь отдаленное движение русских на восток, после взятия г.Булгарра, как предполагает Невоструев: г.Елабуга находиться от г.Булгара на расстоянии более 200 верст…

Далее Шпилевский продолжает анализ предположений других авторов, — переводчика Стрейса, Невоструева, Фукса, Арцыбашева, Голикова, Языкова и других, о местоположении города Бряхимова.

 

[1] «О городищах» в Труд. I Арх. Съезда. стр. 576-592. г.Невоструев объясняет, что автор Вятской истории Вештомов (Казанск. Вестник 1824-1827 г.) под Бряхимовым определительно указал Чертово Елабужское городище, что приняли и некоторые другие, например в Вятск. Губ. Ведомо. 1847 г. № 1-3 статья священника Кулыгинского «О месте чудесного явления, празнуемого церковью 1 августа.

указываемого г.Невоструевым места у Вештомова я не нашел, а в XIII т. Казанского Вестн. 1825 г. (стр.17,18) Вештомов указывает Бряхимов близ устья Камы.

Читать оригинал (фрагмент)

Шестаков П.Д. Попытка объяснения одного места из булгарской летописи Хисам Эддина Ибн Шараф Эддина

Из книги: 
"Белов В.Н. Елабужский край на страницах печатных изданий Российской Империи. 
Библиографическое исследование. /- М: Издат. «Перо», 2014. – 428 с."

Шестаков П.Д. Попытка объяснения одного места из булгарской летописи Хисам Эддина Ибн Шараф Эддина. Известия Общества Археологии, Истории и Этнографии при Императорском Казанском Университете. Том II. 1879 год. Казань, 1880 стр.147-154

Статья председателя Казанского Общества Археологии, Истории и Этнографии П.Д. Шестакова, представляющая собой анализ отрывков из древне-татарской рукописи, применительно к происхождению названия города Елабуги.

 

ПОПЫТКА ОБЪЯСНЕНИЯ ОДНОГО МЕСТА ИЗ БУЛГАРСКОЙ ЛЕТОПИСИ ХИСАМ ЭДДИНА ИБН ШАРАФ ЭДДИНА

С северной стороны от реки Белой (Белой татары называют не только Белую, но и Каму), пишет Хисам-Эддин ибн Шараф Эддин, на устье речки Туймы вышел из Сюдума или Алабуги Акбаш Ходжа (Сюдум на юнанском языке значит Алабуга), т. е. рыба окунь: это был большой город, его основал Искандер Зуль-Карнейн (двурогий). По поводу этого места летописи Хисам Эддина К.И. Невоструев заме­чает: В другой редакции той же татарской летописи (Шереф-Эддина Булгарского) говорится: «Сафиулла происходил из Касура. Это племя Касур называлося тогда Юнанами. А на юнанском языке Сюддум означает рыбу окуня, которая на татар­ском называется Алабуга. Первый царь в Алабуге был Алдар-хан из черемис», у ко­торого была больная дочь Туйбика. Невоструев возбуждает вопрос прежде всего о племени Касур, называвшемся тогда Юнанами, что это было за племя? Во всяком случае, видно, что это были не Греки (Юнанами восточные народы называли Гре­ков, но на греческом языке окунь не называется Сюддум). Далее из летописи вид­но, что первоначальное название Елабуги Сюддум взято из этого языка Юнанского племени и означало в нем рыбу окуня. Думая, что это слово из финского или чудского языка, мы, продолжает Невоструев, спрашивали о сем г. Тизенгаузена и, чрез одолжительное посредство его, г. Европеуса и других наших филологов, но по­лучили отрицательный ответ, что там нет такого слова». Сначала я тоже держался мысли К.И. Невоструева и тоже наводил справку о слове Сюддум, но также убе­дился, что ни в одном из финских наречий восточного края этого слова в смысле рыбы окуня нет. Тогда я задал себе вопрос: не спутал ли автор летописи, на что указал и Невоструев, можно ли доверять ему, как историку?

Хисам-Эддин ибн Шараф Эддин писал свою Булгарскую летопись (Таварихи Булгария) в 992 году гиджры, т. е. в 1584 году по Р. X., следовательно спустя 32 года после завоевания Казани русскими. Хисам Эддин не столько историк, сколько му­сульманский миссионер. Цель его летописи, по справедливому замечанию Г.С. Саблукова, показать достоинство веры, исповедуемой его единоплеменниками, и ох­ранить их от перехода в христианство, которое деятельно распространялось тогда русским правительством. Поэтому в его летописи мало достоинств исторических, но она достаточна для того, чтобы укрепить в татарах преданность вере предков. Этого Хисам Эддин достигает во 1-х перечислением лиц, признаваемых деятель­ными споспешниками исламизма, в числе которых он называет некоторых даже посланниками самого Магомета; 2) указанием места их подвигов и гробниц, где лежал прах тех из них, которые считались угодниками Божьими; 3) рассказом о чуде, обратившем Булгарского царя от идолопоклонства к исламизму, именно об исцелении дочери Булгарского царя Айдар хана, княжны Туй (Туйбикэ), которую исцелили асхабы (посланники) Магомета. Вообще предания, сообщаемые Хисам Эддином, возбуждают недоверие и обличают или легковерие рассказчика, или, что, вернее, задние мысли. Для миссионера-мусульманина Хисам-Эддина безраз­лично было, так или иначе назывался тот или другой город, в Алабуге или Булга­ре царствовал Айдар хан, племя ли Касур или шах Самаркандский. Увлеченный своею предвзятою мыслью, летописец легко мог спутать и переиначить название города. Такая судьба, по моему мнению, и постигла Елабугу. Постараемся же вос­становить истину, хотя и извращенную, но все же лежащую в основе рассказа Хи­сам Эддина об Алабуге.

На основании сведений, собранных нами в самой Елабуге, с достоверностью можно предположить, что Елабуг было туземное финское название урочища, а за­тем может быть и поселения, и составлено из двух слов: Ела (название озера близ нынешнего почтового дома) и Буг (названия ручья и оврага, проходящего мимо Никольской церкви и теперь слывущего под именем Безыменного). В архивных делах еще сохраняются эти древние названия озера и ручья, сохраняются и в па­мяти немногих стариков. Ела значит молочный; быг или буг, пена. Замечательно, что название соответствует цвету воды озера и ручья, особенно ручей Буг течет скорее пеною, чем водою. Что действительно эти урочища давали название мест­ности, это видно из официальных документов, в которых село Тресвятское, из ко­торого образовался город Елабуга, именовалось «Тресвятское, что на Елабуге», и древний город, если таковой был на этом месте, мог носить название Елабуга. Та­тары же, поселившись в этих местах, по созвучию назвали город по своему Алабуга, а их ученые, вроде Хисам Эддина, услышавши, что город называют так, как назывался он прежде, стали объяснять, что и прежнее название города означало то же, что татарское Алабуга, — рыбу окуня. На каком же языке было это преж­нее название? Этот вопрос ученый татарин решил в пользу юнанского, греческо­го языка, так как с греками у болгар были частые сношения.

Что болгарский город Алабуга существовал, это едва ли подлежит сомнению: Хисам Эддин мог спутать название города на незнакомом ему языке, но трудно предположить, чтобы он выдумал небывалый город с татарским названием Ала­буга. Но отчего же, спрашивается, именно от этого города не осталось никаких признаков его прежнего величия, когда от других городов сохранились, по край­ней мере, валы и рвы, указывающие на обширность этих городов? Такой вопрос задает известный автор замечательного сочинения «Древние города и другие булгарско-татарские памятники в Казанской губернии». На этот вопрос мы позволим себе ответить тем, — что видели другие и что видели мы сами. На месте, называе­мом ныне Чертово городище, в 1 ½ версте от Елабуги, еще в 1769 году Рычков ви­дел следы каменной стены, в 13 сажен длины и 2 вышины, с тремя башнями, что он и признавал за остатки древнего города. Кроме каменной стены, говорит Рыч­ков, от юго-восточной стороны укрепляет еще оное городище довольно глубокий ров с изрядными на нем валами. Профессор Эрдман в 1834 году также видел следы этих башен, но заметил, что «место, где стоит Чертово городище, слишком мало, чтобы вместить город». Теперь нет и следа каменной стены и двух башен, оста­лась одна третья башни, возобновленная в 1867 году усердием Елабужских граж­дан. Но стоит посмотреть на эту башню, чтобы убедиться, что способ ее построй­ки такой же, как и построек в Болгарах. Кроме того тройной вал (из которого один за 1 ½  версты от Чертова городища) и три рва, видимые до сих пор, убеждают нас в том, что здесь была крепость, которая представляла все удобства для стойкой защиты: с восточной стороны утес, с южной река Кама и также утес; с запада лес; только с северо-востока место ровное и сухое, по которому протекает речка Тойма и ручей Буг. Сопоставляя сказание Хисам Эддина и положение Чертова горо­дища и Елабуги, мы имеем основание полагать, что на месте теперешней Елабуги был болгарский город, крепость которого находилась на том укрепленном приро­дою возвышенном плато, что носит теперь название Чертова городища. Этот го­род, как видно из слов Хисам Эддина, назывался татарами Алабуга. Но под этим именем мы не встречаем Булгарского города ни в русских летописях, ни в других источниках, следовательно есть основание предполагать, что город Алабуга был известен под другим именем.

На основании указаний Лаврентьевской, Никоновской и Тверской летопи­сей и Степенной книги, на основании убедительных на наш взгляд доказательств К.И. Невоструева и недостаточности доводов contra, мы не сделаем, кажется боль­шой ошибки, признав Елабугу городом Бряхимовым, тем городом, о котором в Казанской истории неизвестного сочинителя говорится: «был на Каме град ста­рый Бряхов болгарский, ныне же ту городище пусто, его ж первое взял князь ве­ликий Андрей Юрьевич Владимирский рекомый Боголюбский и в конечное за­пустение предаде и болгары те под себя покори». Об этом же Бряхимове на Каме говорится и во многих изданиях и списках пролога и в четь-минеи, в сказании на празднество 1 августа. Для решения вопроса об особом городе Бряхове или Бря­химове — капитальное место представляет Лаврентьевская летопись под 1164: «Иде князь Андрей на Болгары, с сыном своим Изяславом и с братом своим Яро­славом и с Муромским князем Гюргем; и поможе им Бог и святая Богородица на болгары, самех исекоша множество, а стягы их поимаша и едва в мале дружине утече князь болгарский до Великого города; князь же Андрей воротился с по­бедою, видев поганые Болгары избиты, а свою дружину всю сдраву. Стояху же пешци с святою Богородицею на полчище под стягы; и приехав до святое Бого­родицы и до пешец князь Андрей с Гюргем и со Изяславом, и с Ярославом, и со всею дружиною, удариша челом перед святою Богородицею, и почаша целовати святу Богородицю с радостью великою, со слезами, хвалы и песни въздавающе ей, и шедше взяша град их славный Бряхимов, а переди 3 городы их пожгоша. Сеже бысть чюдо новое святое Богородицы Володимирское». На это место об­ратил внимание еще Кеппен: он на основании этого места противополагает Бул­гар Бряхимову на Каме и говорит, что булгарский князь ушел в великий город, т. е. Булгар, а русские взяли г. Бряхимов на Каме. Таково действительно значение приведенного места Лаврентьевской летописи. Что под великим городом в этом месте разумеется Бюлар, а не Болгар, это мнение еще требует доказательства: по­тому что следует указать, какие три, а по степенной книге четыре города пред Буляром взяло войско Андрея Боголюбского. Затем, если и признать, что Буляр назывался великим городом, — то нельзя не признать и того, что и Булгар так­же носил это имя: следовательно, нужны новые данные для решения мнения о том, что в походе 1164 года под великим городом разумелся Буляр (ныне Билярск), а не Булгар. Нельзя, наконец, не обратить внимания и на то, что Буляр (при­город Билярск) стоит не на самой Каме и, следовательно, к нему едва ли можно отнести то, что говорится о г. Бряхове, о котором прямо и во многих летописных сказаниях говорится, что он лежит на Каме. И так, нам кажется, нельзя не при­знать справедливым мнение Кеппена, что Булгар и Бряхимов на Каме не одно и тоже, и мы признаем, что Бряхов на Каме — отдельный город и стоял он на том месте, где Чертово Городище и Елабуга; в нем царем был тот же Алдар-хан, ко­торый был и в Булгарах, т. е. иначе сказать, город Бряхов был Булгарский город, подчиненный Булгарским царям, и особого царя не имел. Замечательно, что на­звание речки, протекающей близ Елабуги, Тойма или Туйма — напоминает пер вою своею частию имя дочери Айдар-хана княжны Туй (Туй-бикэ), и что у Во­тяков язычников до сих пор в числе женских имен есть Туй-бикэ.

Название Бряхо может быть несколько видоизмененное греческое слово Перхн, что значит окунь, следовательно, дословный перевод татарского Алабуга. Так мог­ли прозвать этот город Греки, переводя по-своему татарское имя Алабуги. Перхн, путем столь часто встречающейся перестановки гласной, стоящей перед плавною согласною, за плавную…, — могло обратиться в прекы, пракы, а посредством пе­рехода о , и в х — в брехы, брахы, брехов, бряхов. При таком предположении подтвердится показание Хисам Эддина, что название города Алабуги по-юнански, т. е. по-гречески, значит то же, что татарское алабуга — рыбу окуня. Он не выду­мал того, что писал, а только смешал название Бряхова с Сюдумом, потому что Бряхов — слово для него чужое, непонятное.

Откуда же взял Хисам Эддин слово Сюдум и почему он отнес его к Алабуге? Сюдум не переиначенное съундуръ-палати? Так могла называться поставленная на высоком утесе, на берегу Тоймы сторожевая крепость города Бряхова. Вот назва­ние этой-то крепости татарский писатель смешал с именем самого города; от чего и вышло, что, по его словам, юнанское слово Сюдум означает рыбу окуня, что по-татарски Алабуга.